Набат, кровь и каннибальские призывы: «Пять миллионов вырезать, чтобы пятьдесят пять были счастливы», – Лесков отвергал с порога как сущую мерзопакость посредственностей, томящихся в ожидании геростратовой славы.
Ядро лесковского гуманизма – христианский догмат об абсолютной ценности личности и божественной природе Христа. Писатель последовательно воплощал в творчестве свою святую веру, проницательно предсказывая оскудение душ от риторических упражнений в любви к человечеству, о чем тревожится и доктор Розанов: «…желаю, чтобы необъятная ширь ваших стремлений не мешала вам, любя человечество, жалеть людей, которые вас окружают, и быть к ним поснисходительнее. Пока мы не будем считать для себя обязательным участие к каждому человеку, до тех пор все эти гуманные теории – вздор, ахинея и ложь, только вредящая делу»[24].
От розановских размышлений веет духом христианского гуманизма Тихона Задонского, настойчиво обращавшего внимание на любовь к ближнему:
«Ежели бы вси в свете друг друга любили, не надобно бы было ни законов, ни судов, ни казней, и ничего сим подобного, понеже всякое бы зло так удалено было, что и самое имя греха неизвестно бы было»[25].
Велико было духовное влияние св. Тихона Задонского на семью Буниных. Мать писателя, Людмила Александровна, отличалась горячей религиозностью, характером «нежным, самоотверженным, склонным к грустным предчувствиям, к слезам и печали»[26]. В семье Буниных святой Тихон глубоко почитался, к его мощам в Задонском монастыре совершались паломничества, благо было рукой подать. После ареста старшего сына Юлия – народовольца – мать страдала, наложила на себя посты и держала их до самой смерти. Отец был сдержаннее: «Ну, арестовали, ну, увезли и, может, в Сибирь сошлют, даже наверное сошлют. Да мало ли их нынче ссылают, и почему и чем, позвольте спросить, какой-нибудь Тобольск хуже Ельца? Нельзя жить плакучей ивой! Пройдет дурное, пройдет хорошее, как сказал Тихон Задонский, – все пройдет»[27].
Музыка бунинской прозы зазвучала в елецком подстепье, где витает дух святого старца, где августовские звездопады зажигают огни в спелых хлебах и где звучат слова древней молитвы.
Как великую трагедию русского духа переживал Бунин разнос России в 1917 году, о чем с неизбывной болью писал и в «Жизни Арсеньева», и в «Окаянных днях». Щемящей грустью наполнены бунинские строчки о народной песне в рассказе «Косцы»: «Еще одно, говорю я, было в этой песне – это то, что хорошо знали и мы и они, эти рязанские мужики, в глубине души: что бесконечно счастливыми были мы в те дни теперь уже бесконечно далекие и невозвратимые. Ибо всему свой срок – миновала и для них сказка: отказались от нас наши древние заступ ники, разбежались рыскучие звери, разлетелись вещие птицы, свернулись самобранные скатерти, поруганы молитвы и заклятья, иссохла мать-сыра земля, иссякли животворные ключи – и настал конец, предел Божьему прощению»[28].
Но все проходит: и светлая грусть, и слезы. Вечен лишь Дух Господень. Свет Его развеял тьму заблуждений России, открыв страницу великого возрождения, ибо сказано Апостолом Павлом: «Мы отовсюду притесняемы, но не стеснены… гонимы, но не оставлены; низлагаемы, но не погибаем»[29].
Примеров глубокого нравственно-религиозного влияния Тихона Задонского на русского человека несть числа. Ярчайший из них – Федор Михайлович Достоевский.
Еще Бердяев в «Русской идее» заметил, что образ св. Тихона Задонского, бывшего христианским гуманистом в стиле восемнадцатого века[30], сыграл огромную роль в становлении души и мастерства великого русского богоискателя-богоборца. Случайного в духовной встрече двух страстных гуманистов не было, ибо постоянной заботой Достоевского являлись поиски исторического пути русского народа, разгадка тайны русского человека. Его идеальное живое воплощение писатель открыл в задонском святом – главном герое задуманного, но не исполненного романа «Житие великого грешника», о чем говорит его письмо к Майкову:
«Авось выведу величавую положительную святую фигуру. Это уже не Костанжогло и не немец (забыл фамилию) в Обломове. Почем мы знаем: может быть, именно Тихон-то и составляет наш русский положительный тип, который ищет наша литература, а не Лаврецкий, не Чичиков, не Рахметов. Правда, я ничего не создал, я только выставляю действительного Тихона, которого я принял в свое сердце давно с восторгом»[31].
В очередном письме тому же адресату Достоевский делится уже более подробным планом задуманного:
«Главный вопрос, который проведется во всех частях, – тот самый, которым я мучился сознательно и бессознательно всю мою жизнь, – существование Божие. Хочу выставить во 2-й повести главной фигурой Тихона Задонского, конечно, под другим именем, но тоже архиерей, будет проживать в монастыре на спокое. В монастыре есть и Павел Прусский, есть и Голубов, инок Парфений (в этом мире я знаток, и монастырь русский знаю с детства)»[32].
Этот замысел не осуществился, но в романах, увидевших свет, есть немало персонажей, высвеченных жизнью и деяниями святого Тихона: князь Мышкин, Макар Иванович Долгорукий, жена Версилова Софья Андреевна, старец Зосима, Алеша Карамазов. Все это русские люди, просветленные Спасителем. Создание галереи образов христианских гуманистов питалось из одного источника – образа Иисуса Христа, смертью смерть поправшего за грехи человеческие и ставшего вечным воплощением немеркнущей душевной красоты и надежды на торжество божественного в человеке.
В истории были и есть другие векторы поиска путей спасения человечества, замешанные на крови и страданиях миллионов. Век от века умирает и вновь возрождается надежда на наведение вселенского порядка руками рационалистов, способных погасить свет невечерний в ответ на призыв французского пересмешника: «Раздавите гадину!».
Под знамя самодержавия разума в 1917-м устремилась густая толпа жертв беспамятства, забывших завет Апостола Павла: «Вы куплены дорогою ценою; ноне делайтесь рабами человеков»[33].
То было великое столкновение смыслов жизни, непредсказуемое по своим последствиям, эпоха временного, но жуткого торжества бесов. Рациональные схемы обновления общества, претендовавшие на роль истинного блага в последней инстанции, все без исключения шли от лукавого, ибо посмеялись их создатели над заповедью в Нагорной проповеди: «И так будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный»[34].
А ведь эта заповедь – не что иное как призыв к человеку: «Исполнись!» Однако какое величайшее напряжение духовных и физических сил требуется от каждого для приближения царства свободы, где состоявшаяся личность устремляется «в соседство Бога»!
Увы, слаб человек! Не воспротивился, а разжег низменные страсти, выплеснувшиеся из ущелий российского бытия: «Убийства, разврат, лихоимство, жадность, черная зависть, деспотизм закипели, опьяняя парами лжи: зло от века, и его не прейдеши; мораль и политика несовместимы; честность и бизнес никогда не сойдутся»[35]. Прекрасно! Виновник обнаружен в образе внешних обстоятельств – и теперь крушите, убивайте, заливайте мир слезами и кровью, если хотите освободиться из плена обстоятельств! И вот рыцари нетерпения начинают молиться топору – «единственному защитнику» униженных и оскорбленных. Сменяют друг друга лжепророки; возникают и рассыпаются, как карточные домики, царства справедливости и равенства. Тщетно! По-прежнему струятся черные реки зла и горя – как вчера и как тысячу лет назад.
