В лабораторном помещении корабля была воссоздана газовая среда обитания человека. Под сводами чужого мира зазвучал орган. Никто на Земле не смог бы остаться равнодушным к музыке Баха. Её могут не слушать, считая слишком тяжёлой для восприятия, или даже не любить, но не найдётся человека, у которого не побегут мурашки по коже, когда он услышит музыку Баха, исполненную во всей её мощи и великолепии.

На этот раз среди слушателей земной музыки не было существа, даже отдалённо похожего на человека. Прекрасные творения земных гениев не значили для экипажа ничего. Они были восприняты просто как периодические колебания частиц газовой среды.

Значение имели только цифры, уравнения, схемы молекул.

Внутри колоссального корабля велась непрерывная работа по изучению поступившей информации. Экипаж с нетерпением ждал результатов генетического анализа образцов тканей и расшифровки предоставленной молекулы ДНК. Результаты не заставили себя долго ждать и ошеломили исследователей. Формула жизни содержала в себе участки кода, неумолимо свидетельствующего о принадлежности неведомых существ… к паразитам!

Степень паразитизма находилась ещё в зачаточной форме. Однако прогностический анализ показал, что в случае выхода цивилизации в космос, длительного проживания в условиях невесомости и под воздействием ряда излучений паразитизм созданий становился ярко выраженным. В целом для Галактики можно считать нормальной ситуацию, когда живое существо заражено одним или несколькими видами паразитов. Однако впервые за всю историю цивилизаций Древних Миров обнаружился разумный вид паразита. Спустя время он может превратиться в самую смертоносную силу в Галактике.

Консультации с Центром евгеники и штаб-квартирой Карантинной службы не заняли много времени. Решение было безапелляционным. Экипаж, испытывая чувства разочарования и потрясения, приступил к исполнению своего долга. Определить местонахождение опасной цивилизации не составило труда…

Защита дипломной работы проходила в переполненной слушателями аудитории. Крайне любопытные выводы, сделанные двумя очень способными студентами биофака МГУ, заинтересовали многих.

На улице стоял прекрасный весенний месяц май. Через открытые окна аудитории до слушателей доносилось весёлое щебетание птиц. Пьянящий запах цветущих деревьев радовал сердца людей и наполнял их души светлыми чувствами.

Дарья Скворцова успела произнести только первые слова из своей дипломной речи, когда тревожные крики с улицы проникли в аудиторию. Вместе с тем стало слышно, как откуда-то издалека нарастает странный, необъяснимый, тревожащий гул. Люди приникали к окнам, выбегали на улицы. Они замирали от страха, обращая свой взор к небесам.

С небес на Землю низвергалась кара. Наказание за грехи человеческие, которые оно уже совершило, и за те, которые только могло совершить.

Объёмистые капсулы с рабочим веществом медленно опускались на поверхность планеты. Множество капсул.

Санация проходила по графику. Очень скоро человеческий геном навсегда остановит своё развитие. Эволюция повернёт вспять. Ни один паразит больше не проникнет в космос. Галактика будет спасена.

Капитана не покидало чувство глубокого разочарования. Однако долг был превыше всего, и сейчас, спустя тринадцать оборотов планеты вокруг своей оси, стало понятно, что миссия удалась. Последние полученные анализы подтвердили регресс генома двуногих существ.

— Столь трагичный конец цивилизации! Насколько предопределён он был? Смогли бы эти существа обуздать в себе хищнические инстинкты, обрести чувство меры? Или вечная печать, оставленная на них природой, оказалась слишком тяжёлой ношей? — С этим мрачными мыслями капитан отдал приказ покинуть звёздную систему.

Я носил ей отпечатки цветов. Маленькие чёрные карточки, они вставлялись в проигрыватель, и по комнате разносился запах… допустим, фиалок. Фиалки мне нравились больше всего, как и ей, впрочем. Не знаю, почему карточки называются «отпечатками», я бы назвал их как-нибудь поизящней. Хотя, если подумать, отпечатки — это как раз то, что они собой и представляют. Слепки. Электронные воспоминания.

Суть одна — это матрица, восстанавливающая что-то, уже не существующее на бренной земле. Бывают карточки с запахом хвойного леса, с пением жаворонков, стрекотанием кузнечиков… Словом — со всем, что когда-либо слышал и обонял человек.

Чтобы добраться до её дома, мне надо пересечь Свалку и Мост. И если Свалку я преодолеваю как можно быстрее, то на Мосту обычно задерживаюсь. Останавливаюсь, снимаю с лица дыхательную маску, вдыхаю пропитанный смертью весенний воздух, кашляю, вдыхаю, кашляю… Мост неудобный, кривой, скрипит железом — он явно лишний в окружающем пейзаже. Он соединяет два склона глубокой канавы, заросших грязно-жёлтой, в чёрных проплешинах, травой. Внизу плещет масленая вода, медленное течение несёт мимо мусор и консервные банки. Должно быть, они, в конце концов, попадают в Океан. Во всяком случае, мне приятно так думать, глядя, как весь этот хлам скрывается из поля зрения, проплывая под Мост. Прямо передо мной, в нескольких километрах, словно подпирая небо, ужасающие и жалкие в своём фаллическом подобии, высятся трубы Завода.

Вершины их скрываются в чёрном смоге, плавно переходящем в низкие грязные тучи.

Сколько себя помню — они всегда тут торчали, отравляя всё и вся в округе. Естественно, с некоторых пор это меня мало волнует — таким людям, как я, терять нечего. Самое главное — при этом у нас, живущих на окраинах, нет никакой возможности выбраться из нашей помойки. Пожив здесь с моё, вы, конечно же, поймёте, какой гармонией столь простой факт наполнят всё твоё естество. Неважно, что ты делаешь. Неважно, кто ты. Родился здесь, значит, и умрёшь здесь. Причём, скорее всего, — молодым.

И вот, когда едкий воздух забивал лёгкие полностью, когда ветер пробирал до костей — я натягивал маску и шагал к ней. Карманы были забиты карточками, украденными прошлой ночью в одном из бесчисленных магазинов городского центра. Да, да, это я. Таинственный, никем не узнанный и не пойманный вор, обкрадываю честных налогоплательщиков. Честно говоря, совесть меня уже давно не беспокоит — не волнуйтесь.

Так вот, я, широко шагая, насвистывая ничего не значащую мелодию, добирался до её дома. Обшарпанный, старый, но, тем не менее, уютный, с круглыми окнами-иллюминаторами, он издали бросался в глаза. Говорят, дом она получила в наследство, я не знаю. Может, это и так.

Прямо за домом начиналась Степь — огромнее поле, заросшее всё той же жёлтой травой по пояс. И, словно шагающие металлические великаны, высились вечно гудящие столбы электропередач. Они выходили с территории Завода, шагали мимо и исчезали где-то за горизонтом, раздвинув проплешину в чёрной полоске далёкого леса.

Можно было стоять тут. Долго. Вслушиваться в гудение проводов и завывания ветра. И начинало казаться, что нет больше ничего на свете, кроме поля, проводов, туч, — и до самого Океана заполняют они пространство.

А можно было сразу зайти в дом. Внутри его заполнял тягучий полумрак. Солнечный свет вызывал боль. Свету не было здесь места. Она сидела в кресле, читала книгу под тусклой лампочкой. Она вообще много читала, в отличие от меня. А зачем все эти мёртвые знания, если ты проживёшь максимум ещё пару лет? Помню, я как-то начал читать книгу. «Библия» называлась. Прочёл пару страниц и бросил… Бог создал мир, как же… Не мог Он создать этот мир. Какой-то другой, давным-давно, — возможно. А этот создали мы, и только мы.

— Опять фиалки?

— Тебе ведь нравятся?

— Да… Что ты видишь?

— Фиолетовый. Фиолетовый цвет. Нет — звук… Или запах…

Её волосы рассыпались по подушке. По крыше барабанил дождь. Сквозь выпуклость окна-иллюминатора виднелись размытые, витающие в сыром ночном воздухе тени.