И все-таки, хотя ни один из этих планов не стоил и ломаного гроша, настроение офицерства предвещало известный сдвиг к лучшему.

Поведение генерал-майора Меслени также позволяло строить догадки, будто кое-что готовится.

Генерал-майор, горбоносый брюнет, распускавший слухи, что матушка его родом армянка, беспрерывно на протяжении полутора суток проводил различные совещания при закрытых дверях.

Сперва он долго беседовал со своим начальником штаба майором Чукаши-Хектом, моложавым артиллеристом несколько цыганского вида. Затем с тремя полковыми командирами и, наконец, с начальником дивизионной контрразведки майором Фехервари. Потом генерал-майор Меслени всю ночь напролет обсуждал положение со всеми пятью вышеперечисленными господами.

За это время чрезвычайно взволнованные господа офицеры успели трижды поужинать. На рассвете Чукаши-Хект отправил пять курьеров с шифрованными телеграммами. Относительно же самого Меслени генеральский адъютант шепнул по секрету нескольким молодым лейтенантам, что генерал-майор, перед тем как лечь, — подумать только! — принял снотворное, к которому никогда прежде не прибегал. Такое конфиденциальное сообщение тоже давало пищу разнообразным упованиям и надеждам. Все было ясно: генерал намерен получше отдохнуть, чтобы набраться сил для быстрых и решительных действий!..

Пробудившись от сна, генерал принял четырех немецких офицеров, только что прибывших к нему по поручению генерал-полковника Манштейна. Подполковник Хейнрих фон дер Гольц вручил генерал-майору письменный приказ Манштейна. Ознакомившись с приказом, Меслени обратился к подполковнику фон дер Гольцу, попросив разрешения посовещаться со своим начальником штаба.

Немецкий подполковник был полноватый человек, невысокий, но широкоплечий, неопределенных лет. Изрядно полысевшая голова его глубоко уходила в плечи, а шеи, казалось, не было вовсе. Большие серые глаза испытующе и — более того — угрожающе взирали из-под нависших рыжеватых бровей. Субъекту с такими глазами полагалось бы обладать орлиным носом, а губы у него должны были быть тонкие и резко очерченные. Однако нос у фон дер Гольца был картошкой, а губы мясистые и пухлые, из тех, что называют чувственными.

В ответ на просьбу Меслени подполковник фон дер Гольц снисходительно, но дружелюбно улыбнулся.

— Здесь приказываете вы, господин генерал-майор! — негромко сказал он. — Генерал-полковник направил нас в ваше распоряжение, чтобы мы помогли вам осуществить и выполнить ваши указания. Я со своей стороны могу лишь одобрить подобное совещание с начальником вашего штаба, прежде чем вы отдадите какие-либо распоряжения. С удовольствием сам приму в нем участие. Мои офицеры пока отдохнут и перекусят.

Три немецких офицера удалились в столовую.

Долго искать своего начштаба Меслени не пришлось. Как раз когда генерал собрался послать за ним, Чукаши-Хект сам позвонил ему. Он доложил, что над местом дислокации штаба дивизии — он размещался в родовом замке Понятовских — вот уже несколько минут кружат восемнадцать немецких бомбардировщиков. Венгерская зенитная артиллерия дважды подавала условные сигналы, тем менее немецкие бомбардировщики не улетают.

— Спасибо! — коротко подтвердил Меслени получение этой информации. — Прошу зайти ко мне. Немедленно!

Полчаса спустя он уже подписывал приказ, продиктованный майору Чукаши-Хекту фон дер Гольцем. Согласно этому приказу, первый полк дивизии направлялся под Варшаву, а второй вместе с дивизионной артиллерией — в район Львова. Один батальон третьего полка должен был занять позиции в районе Надворна, другой — расположить к северу от Кракова, третий — перейти в резерв генерал-полковника Манштейна. Командование дивизии распускалось. Меслени откомандировывался в Варшаву, в распоряжение тамошнего немецкого командования. Новое назначение остальных офицеров штаба расформированной дивизии будет определено последующими распоряжениями.

Когда Меслени проставил на вышеозначенном документе свою подпись, день уже был на исходе.

Забрав копию приказа, фон дер Гольц думал немедленно возвратиться в ставку генерал-полковника Манштейна, но Меслени попросил его почтить своим присутствием офицерское собрание расформированной дивизии и отужинать вместе с господами офицерами.

Чуть поколебавшись, фон дер Гольц принял приглашение. Перед ужином он отправил две шифровки: одну начальнику штаба Манштейна, другую в ставку Гитлера, генерал-майору Мюннихрейтеру.

По распоряжению майора Чукаши-Хекта одиннадцать унтер-офицеров и пятьдесят шесть солдат за какой-нибудь час превратили просторный подвал замка поистине в волшебный сад. Они украсили его еловыми ветками, немецкими и венгерскими флагами, а также сложенными из ружей и штыков свастикой и несколькими латинскими литерами «Н», ибо именно с этой буквы начинались фамилии Гитлера и Хорти — каждый мог подразумевать кого хотел.

Кроме немецких господ, Чукаши-Хект пригласил на ужин венгерских офицеров в числе ста восьмидесяти двух человек.

Гостям подавались двенадцать различных блюд, вина восьми марок и одиннадцать сортов всевозможных водок и ликеров. Первый тост провозгласил генерал-майор Меслени. Он поднялся после первого же мясного блюда, сделав это нарочито шумно. Вздымая серебряный кубок, украшенный гербом Понятовских, генерал-майор заверил своего соседа справа, подполковника фон дер Гольца, равно как и остальных дорогих немецких гостей, что он, Меслени, никогда не забудет своего происхождения и не перестанет гордиться тем, что семья его родом из Саксонии, а дед отца звался Эрих-Фридрих Мюллер. Затем Меслени выпил за фюрера, за венгерско-германское братство по оружию, за непобедимую гитлеровскую армию и за победу.

Венгерские офицеры встретили эту речь с неистовым воодушевлением, немцы — с молчаливым одобрением. Затем выступил фон дер Гольц.

После восторженных излияний генерал-майора бесцветные, сухие фразы немецкого подполковника производили довольно странное впечатление. Венгерские офицеры делали вид, что не понимают едких угроз по их адресу, которые почти откровенно прозвучали в негромкой речи германского подполковника. Фон дер Гольц говорил об общности исторических судеб немцев и венгров, о Венгрии как о «бастионе Запада». Упомянув Хорти, которого упорно именовал не регентом, а просто адмиралом, он с одобрением отозвался о разумном реализме проводимой им политики. В заключение немецкий подполковник не преминул также упомянуть о новом чудодейственном оружии Гитлера, которое сотрет с лица земли любого врага, причем не только внешнего, но и всех тех, кто и в Германии, и в Венгрии строит козни против новой Европы, против Гитлера и национал-социалистов.

Речь фон дер Гольца имела куда больший успех, чем тот, который выпал на долю Меслени. Офицеры в продолжение нескольких минут громогласно чествовали и самого оратора, и Гитлера, выкрикивая тосты за несомненную и окончательную победу.

Вслед за немецким подполковником один за другим выступили венгерские офицеры; предусмотрительный Меслени заранее подготовил их. Однако венгров уже никто не слушал, хотя некоторые из них говорили довольно занятные вещи.

Майор-интендант Шепрени, чья очередь произносить тост пришла только в полночь, когда пол подвала уже давно был скользким от пролитого вина, возгласил, что совместные усилия Нибелунгов и витязей королевича Чабы[33] положат конец огорчительной скудости армейского тыла. У солдат будет возможность получить все насущно необходимое: еду, вино, женщин. Кстати, вместо корректного слова «женщины» бравый интендант употребил словцо куда более молодцеватое и хлесткое. Дальше Шепрени заверил своих слушателей, что после занятия Сибири и завоевания Индии несколько урезанные в данный момент нормы питания будут непременно увеличены, и, крякнув, выпил за здоровье немецких интендантов.

Когда подали кофе, фон дер Гольц негромко обратился к Меслени.

— Не думайте, господин генерал-майор, что наши бомбардировщики вам угрожали, — сказал он. — Напротив, они готовы оказать вам помощь. Могу заверить, нам совершенно точно известно, о чем именно вы говорили с командирами ваших полков и майором Фехервари, а также и то, что вами дано указание подвергнуть аресту всех, кто не является безусловным сторонником венгерско-немецкого братства по оружию. Ведь так? Ну, отвечайте же!