— Прошу прощенья, господин премьер-министр, на фронте мне довелось видеть нечто совершенно противоположное.

— Весьма любопытно!

— По этому поводу я, с вашего разрешения, охотно расскажу о лично мной пережитом. В октябре сорок первого года, к моменту битвы под Москвой, я служил в частях, которые после прорыва немцев отошли по приказу Верховного командования на линию Калинин — Ржев — Осташков, в лесистые и болотистые места. Таким образом, во время московской кампании мы оказались в тылу у немцев. Не стану распространяться о самом сражении под Москвой, вам, господин премьер-министр, история эта, без сомнения, известна, а лишь изложу, что непосредственно относится к затронутому вопросу. И вот, очутившись во вражеском тылу, части, в которых я находился, наносили противнику огромный урон. Несколько раз за день перерезали мы немецкие коммуникации, взрывали железнодорожное полотно и автоколонны, а в самый критический момент битвы под Москвой дважды более чем на двое суток полностью прерывали снабжение немцев боеприпасами и продовольствием. Разумеется, в этих боях большие потери оказались и у нас. Ко второй половине ноября боевых командиров осталось в строю мало. При такой обстановке командование многими ротами, батальонами приняли на себя старшины, сержанты, даже рядовые.

— Но ведь они понятия не имели ни о тактике, ни о стратегии! — воскликнул Чукаши-Хект.

— Возможно. Но не менее верно и то, что битву все же выиграли именно мы. Пример мой отнюдь, конечно, не доказывает, что и теоретические знания, и специальная военная подготовка вообще излишни.

Миклош задумчиво выпустил колечко сигарного дыма.

Чукаши-Хект покачал головой. Потом опустил глаза на свои ногти, как бы любуясь их отличным состоянием. И наконец пальцами левой руки принялся отбивать по столу такт какого-то военного марша.

— Поговорим откровенно, господин майор! — неожиданно обратился он к Балинту. — Я, во всяком случае, намерен быть совершенно искренним. Словом, в чудеса я верил исключительно на уроках закона божьего! Там мне внушали, что Иисус двумя-тремя рыбешками накормил много тысяч человек, причем каждый получил свою вполне нормальную порцию. Но из собственного опыта мне хорошо известно и другое: сколько наши интенданты ни пытались повторить это чудо, ничего, кроме неприятностей, не получалось. Всегда и неизменно выяснялось одно — что наши интенданты жулики и воры. А еще оказывалось, что солдаты небольшие поклонники чудес и скорее предпочитают хорошенько пожрать. В результате хозяйственников приходилось переводить в другой батальон, а то и полк. А гонведов карали по всей строгости. Самых же шумливых — обычно это были наши лучшие солдаты — сажали на гауптвахту. Иногда обстоятельства заставляли срочно принимать и более суровые меры. Поверьте, господин майор, — я ведь тоже сужу по собственному опыту! — в армейских делах нет места ни для каких чудес. Чтобы сформировать армию, нужно не чудо, а вполне надежный офицерский корпус, дисциплинированные капралы и унтеры, да, кроме того, казармы, оружие, обмундирование, провиант, деньги. Если все это, вместе взятое, налицо, будут в таком случае и солдаты, чтобы заполнить предназначенные для них строго определенные служебным уставом места. Только так можно и должно приступать к формированию армии! Стоит выпасть хоть одной из перечисленных предпосылок, сколько бы мы ни разглагольствовали, воинских подразделений все равно сколотить не удастся.

Миклош ухмыльнулся.

— Ты тоже не рожден дипломатом, Чукаши! — проговорил он.

— Я рожден солдатом, ваше высокопревосходительство. Солдат! И таковым останусь!

Балинт хотел было возразить на речь Чукаши, но предпочел воздержаться и начал расхваливать предложенную ему сигару.

— Еще довоенные, — отозвался Чукаши. — Табак венгерский, но верхний лист настоящий гаванский!

К столу подошел Габор Фараго, тоже в штатском. Он был в приподнятом настроении. Его широкое, лоснящееся от пота лицо расплывалось в сплошной улыбке.

— Разрешишь присесть, твое превосходительство?

— Подсаживайтесь, Габор, места хватит. Только предупреждаю, если ты явился с намерением выпить кофе, ничего не выйдет.

— Помилуй, Бела! В качестве министра снабжения я лучше всех понимаю необходимость строжайшей экономии.

Фараго тяжко вздохнул и громко высморкался.

— Давно собирался с вами познакомиться, дорогой господин майор! — обратился он к Балинту. — Чрезвычайно много о вас слышал от нашего общего друга Денеша Бори, притом только одно хорошее. Самое хорошее! Бори очень вас любит, господин майор, и высоко ценит. А это кое-что значит… Бори человек весьма взыскательный.

Как бы там ни было, официант все-таки принес серебряный поднос с четырьмя чашечками черного кофе. Не успел он поставить поднос на стол и уйти, как Фараго хлопнул Миклоша по плечу и разразился гулким хохотом:

— Ну вот! Видал, господин премьер?

— Но этот кофе уже далеко не то, что подавали нам! — проронил Миклош, явно обозленный фамильярностью Фараго.

— То, то самое, дорогой мой премьер! А если и не совсем такой, как ты пил, то наверняка лучше.

Фараго предложил всей компании особые сигары с золотым ободком. Чукаши-Хект закурил, Миклош и Балинт отказались.

— Настоящая гавана! — воскликнул Фараго. — По сравнению с ней наши сигары… Н-да!.. Не хочу употреблять простонародного выражения…..

— Знаете, господин майор, — обратился он снова к Балинту, после того как подробно обсудил с Чукаши виды на будущее венгерского сигарного производства, — я серьезно озабочен этим самым разделом земли.

— Раздел неизбежен, — проговорил Миклош.

— Ну конечно, неизбежен! Мне, дорогой премьер, можешь этого не объяснять, я знаю это лучше кого-либо другого. Да и не хочу избегать земельной реформы, уж тут меня никто не уговорит. Но именно нам, искренне желающим ее проведения, следует смело посмотреть в глаза трудностям, связанным с ее осуществлением и законным документальным оформлением. Мы посулили дать землю в первую очередь тем, кто примет участие в войне против немцев. Не так ли? Кроме того, пообещали, что владения лиц, имеющих военные или политические заслуги в настоящей войне, останутся неприкосновенными. Верно? И вот пожалуйста! Формирование армии задерживается, а вместе с ним задерживается и начало боевых действий против немцев. Таким образом, откуда можно сегодня знать, кто получит особые льготы по земельной реформе, участвуя в войне? Как нам в этом случае предугадать, у кого именно появятся заслуги, дающие право на освобождение земельного владения от раздела? Так в чем же долг всех по-настоящему желающих проведения реформы? Наш долг в том, чтобы сосредоточить все свои устремления на быстрейшей организации вооруженных сил. Янош Вёрёш, Кери, Чукаши — честь им и слава! — делают буквально все, чтобы у нас как можно быстрее появилась боеспособная армия. Но каких результатов в силах достигнуть два-три офицера, пусть даже такие отличные солдаты и патриоты, как упомянутые господа? Не утруждайте себя, вопрос этот тоже чисто риторический… Многого могут достигнуть, но далеко не всего. Отсюда вывод: люди, искренне желающие земельной реформы, должны стараться вымолить или добиться от русских, чтобы они как можно скорее отпустили домой всех до единого военнопленных генералов, штабс-офицеров, кадровых офицеров и унтеров. Как только они вернутся, сразу можно приступать к формированию армии. До тех пор — нет. То, что делается в этой области сейчас, только карикатура на сколачивание армии и в то же время оттяжка земельной реформы, иначе говоря, раздела земли, который не только, как позволил себе выразиться наш премьер, неизбежен, но, больше того, составляет заветную мечту всех нас, цель нашей жизни. Так ведь, Чукаши?

— Так точно, ваше превосходительство!

— Надеюсь, вы тоже со мной согласны, господин майор?

— К сожалению, господин министр, не могу поделиться с вами мнением по данному вопросу. Я советский офицер, и потому мне ни в какой форме не подобает вмешиваться во внутренние венгерские дела.