— Ну да! — прервал капитана Петя Дроздов. — Там у нее начнется жуткая ломка, и за укол морфия она расколется по полной программе.

— Протестую! — решительно сказала Ирина. — Это негуманно и противозаконно, тем более речь идет о женщине!

Каменецкий рассмеялся:

— Это в тебе, Воронцова, взыграла так называемая женская солидарность. Речь идет на самом деле об опаснейшем преступнике, и тут никакие сентиментальные соображения не должны играть роли.

— Согласна, — нехотя ответила Ирина, — но я вижу более верный, беспроигрышный способ посадить Роксану за решетку при железном доказательстве ее вины. Чтобы проблем не возникло ни у нас, ни у прокуратуры, ни у суда.

— Это что же такое ты надумала? — с любопытством спросил капитан. — Посвяти нас, убогих, в свои гениальные оперативные замыслы.

Воронцова неторопливо закурила, выпустила в потолок струйку дыма:

— Только поймите меня правильно. Я по натуре не провокатор и не считаю подобные методы нормальными. Но такие штучки, вроде небольшого блефа, увы, иногда необходимо применять для достижения успеха…

— Да, у тебя это неплохо выходит, мы уже обратили внимание, — усмехнулся Каменецкий. — Ты, видимо, хорошо играешь в карты?

— Нет…

Ирина вздохнула и, очень серьезно глядя поочередно в глаза обоим своим коллегам, продолжила:

— Я считаю, что нам следует сделать вот что…

Уже два дня Воронцова и Дроздов, поочередно сменяясь, а иногда и вместе дежурили возле дома 12 по улице Лесной в Зеленограде.

Их задача — вести наблюдение за Роксаной, которая, как выяснилось, сняла здесь комнатушку и практически безвылазно в ней сидела.

Только два раза за все время Моветян покинула свое убежище (оперативники сразу же опознали Роксану, как только она появилась на крыльце): в первый раз — в магазин, откуда вышла с полной сумкой, и второй раз встретилась с каким-то вертлявым неприятным типчиком в скверике у аптеки, явно наркоторговцем.

Ирина и Петр большую часть времени проводили в специально выделяемых для операции автомобилях и к концу вторых суток уже дурели от тоски.

В принципе наблюдение завтра надо было снимать: разработанная и утвержденная операция должна была вступить в решающую стадию. Все теперь зависело от результатов переговоров капитана Каменецкого со Славой Крутовым. А пока ситуация не прояснилась, Роксану нельзя было выпускать из поля зрения: еще один труп оказался бы уже на совести оперативников, и по головке их бы за это не погладили.

К вечеру Ирина позвонила в кабинет капитана, чтобы узнать новости. Антон не стал рассказывать ничего по телефону, но велел Воронцовой быстренько приехать в управление, оставив Петю Дроздова на посту.

Когда Воронцова вошла, капитан что-то быстро писал, склонившись над столом, и не сразу обратил на нее внимание.

— Антон, ты сильно занят?

— Извини, Ирочка, но начальство велело срочно написать отчет о ходе расследования, вот я и… Ты посиди, покури, минут через пятнадцать мы все с тобой обсудим.

— Знаешь, я за эти дни уже насиделась в машине, хоть вой с тоски. Пойду вон тут рядом в летнюю кафешку, мороженого поем.

— Ну, хорошо, только недолго.

…Воронцова медленно ковыряла ложечкой политые вареньем разноцветные холодные шарики мороженого в красивой вазочке и философски рассуждала про себя о превратностях судьбы.

Вот Роксана Моветян. Когда Ирина увидела ее, вышедшую из подъезда, с первого взгляда поняла, насколько это сломленный человек.

Нет, внешне Роксана выглядела неплохо. Она еще не докатилась до той стадии, когда женщина перестает за собой следить. На ней были легкие кремовые брюки в сочетании с красивой полупрозрачной розовой блузкой. Все это дополнялось изящными белыми туфельками.

Трудно было поверить, что сия молодая особа — наркоманка и циничная убийца. Только опытный взгляд психиатра мог бы определить по некоторым особенностям серьезные отклонения в психике и поведении женщины. Ее выдавали лишь сильная худоба и болезненная бледность лица и открытых рук да еще странный, почти остановившийся взгляд по-восточному удлиненных больших красивых глаз.

«Что может сотворить с человеком несчастная, отвергнутая и растоптанная любовь, — размышляла Ирина. — Не поддайся тогда этот Славик спьяну (или еще там почему) чарам смазливой американочки, они с Роксаной могли бы быть очень счастливы. И в спортивной карьере оба бы преуспели — для этого имелись все условия, — и детишки бы уже росли на радость родителям и бабушкам-дедушкам…

А сколько людей бы остались живы-здоровы, со своими семьями, если бы Роксана не «свинтилась с резьбы» и не дошла до полной моральной деградации. Это ж какое патологическое, сумасшедшее хладнокровие надо иметь, чтобы спокойно и расчетливо сделать смертельный укол дремлющему и ничего дурного не подозревающему человеку! Затем стереть отпечатки пальцев, забрать ценности и отправиться в свою берлогу».

Ирина даже зябко передернулась, несмотря на теплый летний вечер, когда явственно представила себе эту картину.

Но пора было возвращаться в кабинет Каменецкого. Там Воронцова с некоторым удивлением обнаружила сидящего в кресле полковника Борисова. Он внимательно читал листы, исписанные крупным почерком капитана.

Увидев Ирину, Борисов скептически покачал головой:

— Вы уверены, Ирина Владимировна, что предложили наиболее оптимальный вариант задержания опасной преступницы?

— Просто не вижу другого, Валентин Васильевич!

— Хм… Ну, я уже сказал вашему непосредственному начальнику: в случае чего вся ответственность ляжет на него, ведь вы пока стажер. А он ручается за вашу правоту, горой, можно сказать, стоит.

— Господин полковник, — твердо заявил Каменецкий, — за все время работы Воронцова показала себя толковым, грамотным и инициативным оперативником и не давала повода в этом усомниться…

— А убийство этой… администраторши?

— Здесь, извините, даже я с моим опытом не мог предвидеть, что психически больная преступница решится на такой в общем-то бессмысленный шаг.

— Возможно, ты и прав, Антон, — задумчиво проговорил Борисов. — Давайте обсудим заключительный этап операции. Доложи обстановку.

— Мне пришлось два раза крупно поговорить с Вячеславом Круговым, даже сюда его официально вызвать, чтобы он осознал серьезность и ответственность ситуации.

Поначалу он категорически отказывался от сотрудничества с нами. Говорил, что и так виноват перед Роксаной, раскаивается, чувствует к ней влечение и ни в коей мере не собирается ее нам подставлять.

Пришлось долго его убеждать, что это уже не та милая девушка-невеста и замечательная спортсменка. Что она превратилась в опасную и для общества, и для него лично шизофреничку, наркоманку. Что на ее счету четыре трупа ни в чем не повинных людей и неизвестно, сколько будет еще, если ее не задержать.

Он отказывался верить. Потом сдался под тяжестью моих аргументов, но сказал, что все равно ее жалко и он чувствует свою огромную вину за то, что произошло и с девушкой, и с ее жертвами.

А раз так, заявил тогда я ему, — сказал Каменецкий, — то первый ваш долг, чтобы оправдаться хотя бы перед собственной совестью, — помочь разрешить эту жуткую ситуацию. Роксана вряд ли будет сидеть в тюрьме, она нуждается в длительном серьезном лечении. Но для этого ее надо задержать с поличным.

Наконец Крутов согласился инсценировать свидание с ней, но исходя из сложившейся ситуации потребовал гарантий личной безопасности.

— И ты их ему, конечно, дал, — подытожил полковник Борисов.

— А как же иначе? Не будем же мы реально подставлять этого Славу ненормальной Роксане? Бог знает, на что она способна по отношению к нему, хотя он и заслуживает, по-моему…

— Ну, вопросы морали мы тут обсуждать не будем!

Борисов поднялся из кресла и, выходя из кабинета, бросил через плечо:

— Во время операции быть максимально осторожными. Голову отверну, капитан, если что.