В те дни, когда страна готовилась к торжествам по случаю 50-летия СССР, Бероева в очередной раз положили в больницу. Сам он, отправляясь туда, видимо, уже не питал никаких иллюзий относительно своего выздоровления. Когда вместе с женой они на такси ехали в больницу, он попросил водителя покружить по Москве: проехать по Садовому кольцу, мимо здания родного театра, заехать на Красную площадь. Так он прощался с любимым городом. Говорят, что Бероев умирал в полном сознании, правда, говорить уже ничего не мог и прощался со всеми, кто в тот момент находился возле него, глазами. О его смерти сообщила только "Вечерняя Москва": 29 декабря там был помещен коротенький некролог.
А за день до этого в центральных СМИ был опубликован Указ об амнистии, приуроченной к 50-летию образования СССР. Согласно ей, на свободу должны были выйти следующие категории заключенных: получившие сроки до 5 лет; принимавшие участие в боевых действиях по защите Советской родины; женщины, имеющие детей до 17 лет; беременные женщины; совершившие преступления в возрасте до 17 лет и др.
Примерно в эти же дни в руках Андрея Сахарова оказался "Дневник" Эдуарда Кузнецова (того самого, что пытался угнать самолет в Ленинграде в июне 70-го), который тот умудрился написать сидя в лагере. Книгу, написанную на листках папиросной бумаги мельчайшим почерком (прочитать текст можно было, только вооружившись сильной лупой), в дом академика принесла незнакомая женщина. Она пришла в тот момент когда Сахаров был дома один, молча прошла в комнату и, положив на стол небольшой сверток, величиной с палец, тщательно зашитый в материю, так же молча удалилась. Супруга Сахарова Елена Боннэр попросит одного из знакомых расшифровать рукопись и вернуть ей, рассчитывая, что круг людей, которым станет об этом известно, будет минимальным. Однако соблюсти это условие не удастся, что повлечет за собой тяжелые последствия. Но об этом чуть позже, а пока вернемся в декабрь 72-го.
30 декабря советское искусство едва не лишилось еще одной звезды — Аркадия Райкина. В тот день он должен был принимать участие в традиционном новогоднем концерте для молодежи столицы, но уже с утра актер почувствовал себя плохо. Однако, поскольку нарушить слово он не мог, поэтому в назначенный час приехал в Кремлевский Дворец съездов. Но, как только он вышел на сцену, сердце заболело невыносимо. Превозмогая боль, Райкин все же отработал положенных два номера. После чего кое-как добрался до кулисы с прижатой к груди рукой, опустился в кресло и понял: подняться не сможет. Тут же была вызвана "неотложка", которая увезла Райкина в больницу. Там врачи поставили неутешительный диагноз: инфаркт, усугубленный воспалением легких. Далее послушаем рассказ дочери сатирика Екатерины Райкиной:
"Реанимация. Трубки, капельницы, страшная тишина палаты, над головой аппарат, показывающий на экране работу твоего слабеющего сердца. Тревожные лица и шепот сестер, врачей, и я, пришедшая встретить с тобой Новый год. Подарки, шампанское и твоя слабая улыбка в ответ на поздравления и пожелания здоровья…"
Итак, Аркадий Райкин был вынужден встречать тот Новый год на больничной койке. А что же делали в этот день другие известные люди? Например, Олег Даль вместе с женой Елизаветой находились в те дни в Ялте, где актер снимался в фильме "Плохой хороший человек" (снимались заключительные эпизоды картины). Новый год Даль встречал в кругу участников съемочного коллектива, однако там не было ни Владимира Высоцкого (фон Корен), который уехал в Москву, ни Анатолия Папанова (Самойленко), которого с 26-го декабря свалила с ног болезнь, ни Людмилы Максаковой (жена Лаевского). Последняя бой курантов на Спасской башне Кремля встретила в собственном доме, в кругу родных и друзей. Среди последних был и ее жених — латыш немецкого происхождения Петр Игенбергс, или просто Ули (до этого Максакова была замужем за сыном известного врача, бальзамировавшего Ленина, Андрея Збарского, который уехал в Америку, оставив актрисе их общего сына Максима).
С Ули Максакова познакомилась около двух лет назад, причем инициатива целиком и полностью исходила от него — он влюбился в актрису с первого взгляда. Однако, стоило ему пару раз объявиться в доме Максаковой на улице Неждановой, как оттуда один из другим стали исчезать ее друзья. Нет, нет, с ними ничего страшного не произошло — просто они перестали появляться в доме актрисы, испугавшись репрессий со стороны органов, поскольку жених-то был иностранцем. Да и сама Максакова, кстати, тоже здорово боялась: чуть ли не каждый нежданный звонок в дверь она сопровождала возгласом: "Все! За мной пришли!"
Но была в этой связи и своя прелесть: Петр буквально заваливал свою возлюбленную фантастическими подарками, о которых любая советская женщина, измученная дефицитом, могла только мечтать. Дарил он ей флаконы французских духов, джинсы, сапоги на платформе, а также всякую мелочь — килограммы черной икры, джин, тоник, сигареты "Мальборо", пластинки и т. д. и т. п. Когда жених с подарками приезжал в Москву, Максакова обычно собирала дома своих близких подруг и дарила им многое из того, что предназначалось ей.
Встречались влюбленные иногда дома у Максаковой, но чаще всего актриса приходила к нему сама, в его номер в гостинице "Метрополь". Порою в этих походах ее сопровождала ее подруга актриса Татьяна Егорова. По словам последней, когда Петр выбегал из номера в буфет что-нибудь купить, они, думая, что их подслушивает КГБ, общались друг с другом с помощью жестов. А однажды Максакова не смогла сдержать своих эмоций и после безуспешной попытки объяснить подруге что-то на пальцах, рассмеялась и сказала: "А что, если нас не подслушивают, а за нами подглядывают? С потолка или из клозета?"
Итак, Новый, 1973 год Максакова встречала у себя дома в компании той же Татьяны Егоровой, жениха и еще нескольких близких ей людей. Хозяйка была в розовом кисейном платье, с нежным голубым бантиком на высоко подобранных волосах.
Хоккейного вратаря Владислава Третьяка судьба в те дни занесла в Канаду, где он в составе сборной команды Москвы играл в престижном турнире. А он, как мы помним, совсем недавно (в августе) женился. Однако тяжелая спортивная доля была такова, что за четыре месяца после свадьбы Третьяк считаные дни находился подле своей молодой жены — то он играл с канадцами в суперсерии-72, то был на сборах с ЦСКА, то со сборной. И вот с утра 31 декабря на него внезапно накатила такая тоска, что он чуть ли не волком взвыл. Не в силах совладать с ней, Третьяк лег на кровать и стал сочинять письмо своей жене. Причем несколько раз написанное не нравилось ему, и он безжалостно рвал бумагу на клочки, а ошметки бросал прямо на пол. В итоге это мероприятие растянулось на несколько часов, а если быть точным — до пяти вечера. Письмо вместило в себя несколько десятков (!) страниц, что удивило даже самого писавшего, поскольку до этого он писем никому не писал.
Известный ныне киноактер Николай Еременко тот Новый год встречал, будучи солдатом срочной службы. В армию его призвали той же осенью, правда, угодил он не куда-нибудь к черту на рога, а в кавалерийский полк, размещенный в Алабине и находившийся на хозрасчете у "Мосфильма" (там же в те дни служил и Александр Кайдановский, который находился в прямом подчинении Еременко).
Н. Еременко вспоминает:
"Меня сразу же сделали Дедом Морозом. А поскольку полк имел отношение к "Мосфильму", то там помимо лошадей содержалась еще и другая живность, пригодная для съемок, — лисы, волки. И вот замечательный человек, который отвечал за них, позвал нас к себе на эту огороженную территорию, где уже на костре жарилась всякая жратва. Мы, естественно, напились. И тут он выпустил волков. Можете себе представить: елки стоят, луна, несколько человек сидит у костра, а вокруг рыщут волки. Я мгновенно протрезвел! Конечно, было не по себе. Но потом, правда, мы еще поддали, и все в итоге остались живы…"
