Ричард просит его постричь, так, немного подровнять волосы. Последние дни он нервничает, поскольку сегодня мы идем к Анонимным Алкоголикам. Мне кажется, это хороший знак — то, что Ричард начал проявлять интерес к своей внешности. Придется поработать над прической как следует.

— Ты что, будешь стричь вот этим? — в ужасе восклицает он, когда я подхожу к нему с кухонными ножницами.

— А что тут такого? — с притворным удивлением спрашиваю я. — Они у меня острые. К тому же это не простые ножницы, а ножницы фирмы «Вюстофф», и стоят они больше вон той антикварной вешалки, что стоит в углу. Между прочим, она не моя.

— Да знаю, — говорит Ричард, достает из своего набора для бритья парикмахерские ножницы и протягивает мне. — Пока ты была в Нью-Йорке, я не мог ходить в свой магазин, а мне нужно было получить некоторые товары. Не бойся, это ненадолго, — добавляет он, оглядывая комнату, которая напоминает склад антиквариата.

Ричард только что получил первый за несколько месяцев заказ, поэтому вот уже два дня к нам везут все, что необходимо ему для работы. Обеденный стол завален образцами тканей и красок, здесь же валяется чертежная доска, и Ричард, вместо того чтобы часами смотреть матчи «Стилерс», без конца говорит по телефону, выкрикивая команды поставщикам или отеческим тоном увещевая излишне нервного клиента.

Я сажаю Ричарда на табуретку в кухне и повязываю на шею кухонное полотенце. Я уже собираюсь приступить к стрижке, когда на кухне появляется Фиона с большой кастрюлей в руках. Она согласилась посидеть с Хлоей, пока нас с Ричардом не будет дома.

— Фиона, зачем вы принесли обед? Я уже приготовила…

— Это не обед, — говорит она, с грохотом ставя кастрюлю на плиту. — Я хочу, чтобы вы сказали, что я сделала не так. — Она плюхается на табурет рядом с Ричардом. — Вы просили меня найти рецепт соуса для барбекю, который когда-то готовила ваша мама. Я нашла и решила его испробовать. Я потратила на него целый день. Понимаете, ваш отец хочет пригласить на обед своих коллег, а я хочу, чтобы этот обед удался. — Она показывает мне рецепт, записанный на старой, покрытой жирными пятнами бумажке. — Я знаю, что ваша мама была отменной поварихой, а я… — Фиона раздраженно топает своей обутой в сандалию ногой, — я просто хочу, чтобы соус получился.

— Простите, — бурчит Ричард, — что прерываю вашу кулинарную беседу, но я, вообще-то говоря, хочу постричься. Ты не забыла, Мира?

— Извини, — говорю я, но он отбирает у меня ножницы и передает их Фионе.

— Пусть Фиона меня подстрижет. Прости, Мира, но когда ты подходишь ко мне с ножницами, мне тут же вспоминается Суини Тодд[48].

Ричард поеживается.

— Идемте в ванную, Ричард, — говорит Фиона. — Я вас быстро постригу, вы только наклонитесь над раковиной.

Она помогает ему подняться, подает палку, и оба направляются в ванную.

Оставшись одна, я пробую соус и сразу нахожу ошибку. Фиона использовала плохой уксус, судя по вкусу — белый очищенный. Сверившись с рецептом, я обнаруживаю, что мама не указала, какой нужно взять уксус, поэтому я снимаю с полки свой яблочный уксус, привезенный из Франции. Вынув пробку, я принюхиваюсь — пахнет фруктами и немножко карамелью. К тому времени, когда Фиона возвращается из ванной, я собираю все необходимые ингредиенты, чтобы приготовить новый и, надеюсь, лучший вариант соуса.

— Давайте приготовим его вместе, я к вам зайду, — предлагаю я.

Фиона радостно хлопает в ладоши:

— Спасибо, спасибо, Мира!

Кажется, она сейчас расплачется, и меня вдруг охватывает желание ее обнять.

— Да не за что, — говорю я. — Мне это самой нужно — завтра колонку сдавать. К тому же скорее мне нужно вас благодарить за то, что согласились посидеть с Хлоей.

— Глупости, — говорит Фиона. — Я только рада. Ваш отец сегодня занят на работе, поэтому у нас будет девичник, — добавляет она и подхватывает Хлою на руки. — Ну что, Хлоя, как насчет вечеринки с чаепитием? — спрашивает Фиона и с Хлоей на руках танцует по кухне, звеня браслетами и весело цокая высокими каблуками по деревянному полу.

Моя мать, которая никогда со мной не танцевала, никогда не говорила глупостей и, насколько я помню, никогда не носила браслетов, была совсем не такой, как Фиона. Глядя, как заливается смехом Хлоя, я думаю о том, какое это счастье, когда рядом такой человек, как Фиона, веселый, простой и жизнерадостный. Она подходит ко мне и подносит Хлою, чтобы я могла ее поцеловать. Я обнимаю их обоих и крепко прижимаю к себе.

— Спасибо вам, Фиона, — шепчу я. — Спасибо за все.

— Пожалуйста, дорогая Мира, — говорит Фиона. — Кстати, если вы не заметили, я обожаю эту девчушку!

В последний момент Ричард заявляет, что пойдет к машине пешком. Я протягиваю ему кленовую трость с эбонитовым набалдашником, которую он категорически отвергает — «слишком вызывающая», — и берет простую металлическую палку с четырьмя ножками, которую ему принес физиотерапевт. Ричард надел штаны цвета хаки, простую голубую рубашку и темную ветровку. В этом наряде он похож на школьного учителя физкультуры. Я знаю, что он приложил немало усилий, стараясь выглядеть человеком из толпы, а для него это нелегко. В обществе Анонимных Алкоголиков есть негласное правило: никаких фамилий, никакой яркой и дорогой одежды и никаких скоропалительных суждений.

Фактически, вообще никаких суждений.

Всю дорогу Ричард молчит. Мне кажется, я знаю, о чем он думает, — наверное, о том же, о чем и я. Двадцать три года назад, когда мы впервые встретились, он посещал общество Анонимных Алкоголиков по настоянию своего любовника. И хотя пить он бросил, их отношения прекратились. Похоже, сейчас история повторилась, хотя мы оба стараемся об этом не говорить.

Я заезжаю на парковку возле школы Уайтмана и выключаю двигатель. Мы приехали на десять минут раньше. Ричард смотрит прямо перед собой, слегка улыбаясь. Затем берет меня за руку.

— Помнишь, как мы с тобой впервые встретились? Ты стояла вон под тем фонарем и курила. Я сразу понял по тому, как ты держала сигарету, что курить ты начала совсем недавно. Было ясно, что тебе противно вдыхать дым, но ты упорно сосала эту чертову сигарету, одну затяжку за другой. Я тогда подумал, что ты самый несчастный ребенок на свете.

Ричард смотрит в сторону, словно я все еще стою там, его ноздри слегка раздуваются, словно он чувствует запах той сигареты.

— Сколько тебе тогда было — восемнадцать?

— Вроде того, — отвечаю я.

Помолчав, Ричард продолжает:

— Знаешь, я ведь тогда едва не прошел мимо. Мне хватало и своих проблем. В те дни я только и мог, что записаться в это общество. Пока я болел, я думал о том, какой была бы моя жизнь, если бы тогда я с тобой не заговорил. Кто бы мог подумать, что в итоге этот сердитый ребенок спасет мне жизнь? А ты это сделала, Мира, и сейчас я хочу сказать, как я тебе благодарен. — Ричард наклоняется и нежно целует меня в щеку. — Я знаю, приехать сюда снова было нелегко, но если бы ты не согласилась — разве я смог бы?

И Ричард крепко сжимает мне руку.

Затем прижимает ладонь к стеклу машины, словно защищаясь от внешнего мира. Пусть. Мы смотрим на людей, идущих на собрание, и ищем в толпе самих себя: сердитую девчонку в старых джинсах и мужчину в дорогом костюме и с затравленным взглядом. Однако в школу Уайтмана люди заходят поодиночке, и только сейчас я начинаю понимать, как нам с Ричардом тогда повезло. Каждый из нас обрел в другом человека, который помог не переступить через опасную черту, который засмеялся, или пошутил, или взял тебя за руку, или окликнул в темноте в тот момент, когда твоя жизнь опасно накренилась. Внезапно Ричард открывает дверцу машины и ставит на землю здоровую ногу. Я спешно огибаю машину, бросаясь ему на помощь.

— Жизнь — это банкет, — изрекает Ричард, делая широкий жест рукой. Из-за этого он теряет равновесие, и я подхватываю его. Кажется, он забыл, что ему нужно быть незаметным. — Проблема всех поваров заключается в том, Мира, что они никогда не бывают гостями на своем собственном празднике. Возвращайся в Нью-Йорк, перестраивай «Граппу». Найди себе роскошные апартаменты и покрась их в желтый цвет. Только не забудь: заняв свое место, держись за него покрепче. Ты к этому уже готова. И я готов.