Ну, для начала, потому, что у них было слишком много вещей. В основном вещи Мэри. Крис почти ничего не хранил, — он читал книги в мягких обложках и выбрасывал их сразу после прочтения, он не собирал журналы. Мэри учительским глазом видела во всем учебный материал, — хотя хозяйка в ней призывала ее освободить побольше места в маленькой квартирке. И сейчас она постоянно натыкалась на вещи, которых не видела уже года три, — ей попались два пульта дистанционного управления и плеер, по ее твердому убеждению, давно похищенный пришельцами.
Повсюду в квартире ей попадались и невидимые вещи, — все то, что он увез с собой в ее удобной дорожной сумке, а еще были вещи, которые они купили когда-то вместе, а еще все то, что она раньше считала важным, а теперь могла выбросить без особых сомнений. «Ладно, — подумала Мэри. — Возьму только то, что влезет в машину».
Она оглядела гостиную.
То, что мне удастся увезти в два захода.
Начинать лучше всего со спальни, — она такая маленькая, что паковать в ней почти нечего. Мэри втащила туда пустые коробки для вещей, высыпала все из выдвижного ящика в прикроватном столике и подняла первое, что подвернулось под руку: фотография с новогодней вечеринки, где они, такие счастливые, стоят вместе, — эту фотографию она спрятала одной из первых, сразу после того, как Крис собрал вещи и уехал. Да, дурное начало, — подумала она, прикасаясь к холодной посеребренной рамке. Черт возьми.
Из всех фотографий, где они были сняты вместе, она больше всего любила эту; да и Крис тоже. На ней был красный топ с глубоким вырезом, а тень, упавшая на нее, легла очень удачно, да и сняли с такой точки, что Мэри казалась почти худенькой, а в его бурных отношениях с собственной внешностью была та самая золотая неделя, когда волосы отросли до нужной длины. Скулы Криса подчеркивались тенями, он казался очень красивым. Они оба выглядели потрясающе.
Так почему же он не взял эту фотографию с собой?
Мэри сглотнула, стараясь подавить накатившие слезы, которые уже сдавили горло, и засунула рамку с фотографией в стопку полотенец, но картинка так и стояла у нее перед глазами. Она упала на кровать и прижала кулаки к глазам, но картинка не уходила, хотя из глаз уже ручьем лились горькие слезы. Ей хотелось выскоблить свою голову изнутри, чтобы избавиться ото всех этих мучительных образов, всплывавших перед глазами; правда, дело было не в самих картинках, а в том, что когда-то они были ее жизнью, но теперь навсегда останутся только картинками, — и она прекрасно это понимала.
Прошло три-четыре минуты; она сидела, расслабленно скользя глазами по одной из абстрактных картин Айоны, в зеленых тонах, и пыталась отдышаться. Слезами делу не поможешь. Она надела свои самые грязные джинсы (в которых выглядела особенно привлекательно), сняла лифчик, который ей давил, и надела старую мягкую футболку, в которой обычно спала. А потом обулась в лучшие туфли, распылила крутом облачко «Шанели № 5» и прошла через него.
Тяжелая физическая работа всегда помогала ей привести мысли в порядок. Но сейчас нужно было чем-то забить голову, чтобы для остального просто не осталось бы места. Она поставила старую кассету Мадонны, которую отыскала под кроватью, и врубила ее на полную мощность.
Она сняла все плакаты и картины, — остались только темные квадраты на стенах. Но Мэри поняла, что уже не в силах из-за всего этого переживать. Даже самую малость. Она распахнула настежь все окна, и порывы ветра трепали рвавшиеся наружу занавески. Она тщательно перебирала все в комнате и все время напевала, чтобы заглушить собственные мысли. А когда кассета Мадонны второй раз доиграла до конца, она поставила тяжелый рок.
Айона пришла в три часа, чтобы успеть еще немного позаниматься вождением, и от потрясения не могла выговорить ни слова.
Мэри сделала шаг в сторону от горы сложенных одна на другую коробок, и они вместе осмотрели гостиную; казалось, что дом только что безжалостно ограбили.
— Господи, Мэри, — Айона присвистнула сквозь зубы, но потом внезапно увидела, что на лице Мэри мелькнуло отчаяние. Она быстро прошла внутрь, бросилась на диван и потрясенно подняла бровь, оценивая результаты произошедшего налета. — Поздравляю! Тебе удалось создать домашний уют в стиле Ангуса Синклера. Радуйся и гордись. Ты это нашла в каком-нибудь журнале или всегда мечтала, чтобы твой дом выглядел, как вещевой рынок?
Мэри печально улыбнулась, глядя на чашку чая, которую держала в руке.
— Жалко, что ты ничего не сказала, — продолжала Айона. — Я бы пришла тебе помочь. — Она оглядела лежавшую у дверей кучу плотно набитых мешков с вещами, предназначенными на выброс. — Хотя, как я вижу, немилосердно выбросить все ненужное ты смогла и сама.
— Да, — подтвердила Мэри. — Это все — на выброс.
— А не будет ли… — Айона чуть было не спросила, не рассвирепеет ли Крис, когда увидит, что она сделала, но вовремя остановилась. — Ты молодец, — сказала она вместо этого, постаравшись произнести это как можно жизнерадостнее.
— Ты не хочешь поездить с вещами на помойку? — сказала Мэри, разыскивая ключи на заваленной мелкими вещами и бумажками книжной полке. — Научишься обращаться с набитой всякой всячиной машиной. Пригодится особенно в том случае, если экзаменатор возьмет с собой в машину гору белья, которое нужно отвезти в химчистку.
— Ладно. — Айона посмотрела на часы. — Слушай, я посмотрю, сможет ли меня кто-нибудь подменить, и тогда, если хочешь, я сегодня вечером останусь с тобой и помогу. Я позвонила знакомым знакомых, спрашивала, кто может пойти к нам работать вместо Чарм, и оказалось, что Ангус прав, — ты просто не представляешь, каким людям случалось работать в барах. И какие люди хотели бы работать в баре. Нам, наверное, сейчас звонят человека четыре одних адвокатов, которые умоляют дать им поработать за стойкой. — Она ласково посмотрела на Мэри. Невеселое это дело — разбирать вещи Криса, так что она просто не допустит, чтобы Мэри занималась этим одна.
Мэри сделала длинный выдох носом.
— Нет-нет. Мне кажется, что я сама должна все сделать. Хотя бы потому, чтобы ты не увидела мое безобразное белье. Но если мне понадобится помощь, я позвоню.
— Отлично. — Айона внимательно посмотрела на нее, а потом встала с большого красного дивана. По привычке она взбила примятые подушки.
— Это ты берешь с собой?
— Нет, кровать принадлежит нашей хозяйке. Своей собственной мы так и не обзавелись. А эта тут стоит еще с ее хипповской молодости, когда здесь чего только не происходило, по ее рассказам. А под ней гора пыли. Судя по всему, отмершие чешуйки кожи знаменитых и талантливых людей.
Айона скривила лицо.
— Э. Да, неприятно.
— О, ты просто не поверишь, что тут, по словам Мейзи, происходило, на этом самом матрасе. Поэтические чтения в обдолбанном состоянии. Наркотические путешествия, глюки, импровизированные концерты…
— Ах, Мэри, — сказала Айона, восторженным жестом прижимая палец к щеке, — какие страсти помнит эта кровать…
Мэри посмотрела на нее уже не с таким язвительным выражением, но добавила:
— Ну, правда, страсти были до того, как въехали мы с Крисом.
Она всегда бросала едкие фразочки в таком духе, но сейчас ее слова прозвучали с невыносимой горечью. Айона слышала, как в голосе ее прорывается подавленность, и сжала маленькую ручку Мэри так, что ощутила, как собственные перстни впиваются ей в пальцы.
— Мэри, хватит притворяться, что все в порядке. Я знаю, что это не так, я же не дурочка. Что происходит? Когда Крис вернется из Косово?
Но Мэри покачала головой и посмотрела так, что Айона решила не настаивать на ответе, а потом сказала:
— Ну что, поедем выбросить мусор, да?
После нескольких тряских рейсов туда-сюда по Уондзуорту Мэри отвезла Айону в «Виноградную гроздь», оставив ей несколько сумок, которые нужно было отнести наверх, а сама отправилась укладывать остальные вещи. Айона отметила, что машина тронулась со скоростью, раза в четыре превышающей ту, которую удавалось набирать ей.
