И довериться своему лучшему другу она тоже не могла. Ведь лучшим ее другом — после Мэри — был Ангус.

Айона находилась в мастерской совсем одна, даже без кошек, за окном было еще темно, а радио работало почти неслышно, и вот, прислушавшись к собственным мыслям, она впервые за очень много лет сильно испугалась. Потому что она не могла что-то изменить в своей жизни, не огорчая при этом всех остальных.

«О’кей, Айона, — сказала она себе, торопясь высказаться до того, как ее насмешливый внутренний голос начнет делать колкие замечания, — продолжай, пока я так внимательно тебя слушаю. Перечисли все. Назови все то, что приводит тебя в отчаяние, потому что никто другой не станет тебя спрашивать об этом. Можешь выражаться сколь угодно грубо».

Руки ее задрожали, но кисть все так же кружила по бумаге. Фиолетовый цвет скрывал серый, кое-где они ложились рядом, образуя переплетение цветных полос.

1. Ангус раздражает меня, но мы никогда не расстанемся, не важно, женаты мы или нет.

2. Я не хочу, чтобы мне исполнилось тридцать, я не хочу, чтобы меня задвинули в возрастную группу «молодых родителей», и я все еще не обеспечила себе будущую пенсию.

Айона почувствовала, как внутри все похолодело от этой мысли, но она настойчиво продолжала.

3. Моя лучшая подруга разводится с человеком, которого мы все терпеть не можем, а она, возможно, все еще любит, и я не знаю, что сказать или сделать, чтобы помочь ей.

4. Я ужасно завидую Габриэлу и Тамаре, их неистовым отношениям, и от мыслей о них чувствую себя старой и стесненной, а вовсе не молодой и раскрепощенной.

По щеке у Айоны покатилась слезинка.

5. Мне кажется, я влюбилась в своего лучшего друга, и я никогда не смогу ему в этом, признаться.

6. Думаю, я не сдам экзамен по вождению. Завтра я могу кого-нибудь задавить, и Ангус очень расстроится.

7. Я боюсь, что дела в пабе пойдут плохо, и Ангус почувствует себя опустошенным.

8. Возможно, я никогда больше не окажусь на стоящем рок-концерте, а если и окажусь, то Ангус возьмет нам билеты на сидячие места.

9. Я никогда даже и не встречу Джимми Пейджа.

Это была уже слишком серьезная причина. Неожиданно для самой Айоны, из горла у нее вырвался горький всхлип, и она поковыляла в сторону кресла, не замечая, что пачкает руки краской, потому что забыла отложить кисточку. Не открывая глаз, она опустилась в кресло и плакала и плакала, пока наконец по радио не сообщили, что уже шесть тридцать, и тогда она прокралась обратно в кровать. Ангус все так же храпел.

— Тормози! Тормози! — завопила Мэри. — Да что такое, черт возьми! Здесь ограничение тридцать миль в час! Кругом дети!

— Мэри, может, хватит? — Айона посмотрела в зеркала и включила поворотник. — У тебя блузка треснет.

— Да ты сам мечтаешь о парочке лесбиянок, приятель! — Мэри завершила свою речь непристойным жестом из трех пальцев, подняла стекло со своей стороны и с силой откинулась на сиденье. — Терпеть не могу, когда вот такие мужики ведут себя на дороге так, как будто двигатель подключен у них прямо к яйцам. Все они так водят. То есть объясните мне, как получается, что большинство женщин не тратит столько времени на депиляцию, как мужчины — на полировку машины воском и обработку защитными средствами, и откуда у них это странное убеждение — чем больше зеркал они собьют с чужих машин, тем они круче? Ублюдки. Можешь поехать быстрее, если хочешь.

— Мэри. — Айона не отрывала глаз от дороги. Принадлежавший Мэри «гольф» ехал гораздо бодрее, чем «мини» Неда. Кроме того, машина Мэри двигалась пугающе прямо. — Мэри, я вижу перекресток.

— Да, знаю. Не паникуй только, но, если присмотреться, там рядом еще и офис службы миникэбов.

— А-а-а-х-х-х! — Айона почувствовала, как от животного страха у нее сжимаются бедра. Вот уже три месяца, как она учится водить, но до сих пор ей не удавалось взять под контроль инстинкт самосохранения, который пробуждался при виде всякой сложной ситуации на дороге. Ангуса особенно возмущала ее скунсоподобная реакция на большие кольцевые развязки.

— Музыку я выключу, хорошо? — Мэри наклонилась, — красная блузка так и натянулась на ее широкой груди, — и выключила «Лед Зеппелин» II, с помощью которого старалась успокоить Айону после транспортных развязок Клапам-Коммон.

— Мэри, ты мне только скажи, — дрожащим голосом спросила Айона, — я нормально все делаю?

В этой части Лондона она была впервые, и казалось, что дороги состоят из сплошных «кочек» для снижения скорости. Последние две мили походили не столько на престижный жилой район в Уондзуорте, сколько на полосу препятствий для молодежных мотогонок, кроме того, ездили здесь в основном на «Ниссан Блюберд» или «Тойота Лендкрузер», и водители каждого из этих двух видов машин пугающе долго отвлекались на перебранку с пассажирами в салоне.

— Да у тебя отлично все получается, дорогая. Я бы не успевала кричать на этих подонков, если бы беспокоилась о том, как ты ведешь машину, правда?

— Я просто боюсь, что все время делаю не то, — запричитала Айона. — И даже когда все в порядке, я переживаю, что если возникнут какие-то проблемы, я не соображу, что надо делать, потому что начну напряженно вспоминать, какую педаль нужно в первую очередь нажать в случае экстренной остановки.

— Все почти как и в жизни, правда? — сказала Мэри, голос которой прозвучал вдруг будто издалека. С расстояния примерно трех миль.

Айона нахмурилась. В последнее время у Мэри появилась привычка выдавать самые неожиданные аналогии, — Айоне в этом виделась ее попытка рационализировать отношения с Крисом. В какой-то степени ее радовало то, что Мэри ей об этом рассказывает, так как с остальными та держалась очень скрытно, но все эти сравнения становились настолько причудливы, что в них уже было сложно разобраться, особенно работая со сцеплением и стараясь соблюдать ограничения скорости.

— В каком смысле, как в жизни? — спросила она, поскольку в тот самый момент зажегся красный свет, а перед ней были два велосипедиста. По звуку казалось, что двигатель очень мощный, — было относительно тихо, и эта бездействующая сила как-то пугала.

— Да ты отлично знаешь. — Мэри подперла голову рукой, высунув локоть в окно. — Тебе кажется, что твоих знаний вполне хватит на то, чтобы что-то сделать, у тебя составлен план развития отношений на ближайшую пятилетку, ты считаешь себя вполне взрослым человеком, ну, по крайней мере больше не считаешь калории, как Бриджет Джонс, и тут — бабах. — Эту мысль она подчеркнула, хлопнув себя по лбу основанием ладони. — Все идет не так, как надо, и тебе не удается ничего сделать так, как ты собиралась. Ты нажимаешь на обе педали сразу, забываешь посмотреть в зеркало и не понимаешь, почему у тебя прямо на перекрестке заглох двигатель, а с обеих сторон в твоем направлении так и едут машины.

До Мэри постепенно начало доходить, что направление для развертывания метафоры она выбрала не самое удачное, в свете того, как боялась Айона четырехсторонних перекрестков с желтой разметкой, но сейчас с Мэри творилось то же, что часто с ней случалось в последнее время на уроках: она рассуждала довольно бессвязно, потому что, пусть в мыслях все осознавала совершенно четко, то, что произносила вслух, не вполне поддавалось ее контролю.

— Лично я в этом виню журналы, — сказала Айона, все так же беспокойно поглядывавшая на поток машин. — Они создают неверное мнение о том, чего следует ожидать от окружающих. И ты начинаешь думать, что со всем справишься, потому что прочла все нужные статьи. Ха! В реальной жизни все не так, как на картинках журналов, где позируют супермодели. Так сказала Айона, двадцати семи лет, официантка и барменша.

— Айона, двадцати семи лет, художница.

— Не важно.

— Ты будешь смотреть на меня или на светофор? — обратилась Мэри к водителю стоявшего рядом «ниссана», после чего она повернулась к Айоне и прокричала: — Вот и зеленый свет! Машина поехала!