Как и он.

Он, скрестив руки, наблюдал, как вода уносит ее обратно домой. Эйтригг тихо спустился и приблизился к своему вождю.

— Какая жалость, — ни с того ни с сего сказал он.

— О чем ты? — спросил Тралл.

— Жаль, что она не орк, — ответил Эйтригг. — Сильная, умная и великодушная. Прирожденная правительница. Она могла бы выносить сильных сыновей и храбрых дочерей. Однажды она могла бы стать прекрасной супругой, если бы пожелала этого. Жаль, что она не орк и что она не может быть твоей.

Тралл не мог удержаться. Он громогласно расхохотался, откинув голову назад. Стая ворон, отдыхавшая в кроне дерева, испугалась его громкого смеха и с гневными криками, в вихре черных крыльев улетела прочь в более тихое место.

— Мы отходим от войн с Королем-Личом и с самими кошмарами, — сказал Тралл. — Наш народ голодает, страдает от жажды и возвращается к варварству. Король Штормграда считает меня чудовищем, стихии глухи к моим просьбам о понимании. А ты говоришь о спутницах жизни и детях?

Старый орк оставался совершенно невозмутимым.

— А когда же еще? Тралл, сейчас нет ничего стабильного. В том числе и твое положение вождя Орды. У тебя нет спутницы, нет детей, и если ты внезапно отправишься к предкам, у тебя не останется наследника. И, похоже, ты даже не интересуешься подобными делами.

— Меня волновали дела посерьезней, чем заигрывания и обзаведение супругой с наследником, — проворчал Тралл.

— Как я уже сказал... эти причины и показывают, почему это так важно. Кроме того, есть такие успокоение и ясность мысли, которые можно найти только в объятиях своей настоящей половинки и нигде больше. Сердце никогда не бьется так же сильно, как когда ты слышишь смех собственных детей. Возможно, ты слишком долго откладывал всё это на потом. Я познал, что такое семья, хоть её у меня и отняли. Я бы не променял эти знания ни на что другое в этой или иной жизни.

— Я не просил читать мне нотации, — пробормотал Тралл.

Эйтригг пожал плечами.

— Может, и так. Может, это тебе нужно выговориться, не мне. Тралл, это у тебя проблемы. Я стар и многому научился. И в чем я преуспел, так это это в умении слушать.

Он зашел в воду, его волк — следом. Тралл постоял еще мгновение, а потом пошел за ними. Когда они достигли побережья, оба орка запрыгнули на спины своих верных волков, не говоря при этом ни слова. Они ехали в полной тишине, а Тралл собирался с мыслями.

Было кое-что, чего он никогда никому не рассказывал, даже Эйтриггу. Он мог бы поделиться этим с Дрек’Таром, если бы этот шаман еще владел своим даром. И хотя это был словно холодный узел ужасающего секрета, Тралл держал это в себе. В душе он объявил самому себе войну.

Наконец, после того, как они проехали некоторое время, он заговорил:

— После всего, что ты пережил, Эйтригг, ты, возможно, сможешь понять меня. У тебя тоже были взаимоотношения с людьми, и это были не только сражения. Я звено между двумя мирами. Меня вырастили люди, но я был рожден орком, и потому я взял силы от обоих народов. Я знаю и тех, и других. Когда-то это знание было значительной силой, которая помогла мне стать, говоря без бахвальства, уникальным лидером с уникальными знаниями, способным сотрудничать с обеими сторонами в то время, когда единство было жизненно важным для выживания всего населения Азерота. Мое прошлое очень хорошо послужило мне и — через мое лидерство — Орде. Но... Я не могу не задавать себе этот вопрос... Помогает ли оно им теперь?

Эйтригг не отрывал глаз от полотна дороги и слегка зарычал, давая понять, что Тралл может продолжать.

— Я хочу заботиться о своем народе, сполна обеспечивать их необходимым, охранять их безопасность и мир, чтобы они могли заниматься своими семьями и традициями, — Тралл слабо улыбнулся. — Чтобы они искали спутниц жизни и заводили детей. Чтобы занимались тем, на что все здравомыслящие создания имеют право. Но чтобы они не видели только уходящих на войну детей или родителей, никогда не возвращающихся обратно. И те, кто до сих пор пропагандирует войну, не видят того, что вижу я. Сейчас население Орды состоит в основном из детей и стариков. Мы почти полностью потеряли целое поколение.

Он почувствовал слабость в голосе. Эйтригг тоже заметил это и потому сказал:

— Твоя душа... в отчаянии, мой друг. Это так не похоже на тебя, сомневаться в себе или впадать в такое глубокое уныние.

Тралл вздохнул.

— Похоже, нынче большая часть моих мыслей — мрачные мысли. Предательство в Нордсколе... Джайна и представить себе не может, насколько сильно я был поражен и шокирован этим известием. Понадобились все мои силы, чтобы удержать Орду от раскола после случившегося. Эти молодые бойцы… они заточили свои клыки, убивая нежить. А это очень отличается от сражения, когда противник жив и дышит, когда у него есть семья и друзья, когда он плачет и радуется. Им очень легко привыкнуть к насилию, и тем тяжелее мне сейчас усмирить их аргументами, взывающими к разуму и, возможно, даже состраданию.

Эйтригг кивнул.

— Однажды я отошел от Орды, потому что их страсть к насилию вызывала во мне отвращение. Я вижу то же, что и ты, Тралл. И я тоже боюсь того, что история повторится.

Они выехали из тени болот на дорогу, ведущую к северу. Иссушающий жар солнца опалил их. Тралл оглядел местность, так удачно прозванную Степями. Воздух был даже суше, чем раньше, песок темнее обычного, и он видел мало признаков жизни. Спасительные оазисы Степей стали высыхать таким же таинственным и необъяснимым способом, как и появились.

— Я не могу вспомнить, когда в последний раз в Дуротаре чувствовал на лице капли дождя, — сказал Тралл. — Молчание духов сейчас, когда что-то явно неладно… — он покачал головой. — Я помню трепет и радость, с какой Дрек’Тар нарёк меня шаманом. Но теперь я ничего не слышу.

— Может быть, их голоса заглушили другие, к которым ты прислушиваешься, — предположил Эйтригг. — Иногда, чтобы решить все проблемы, для начала нужно сконцентрироваться на одной.

Тралл обдумал его слова, и они поразили его своей мудростью. Столь многое упростилось бы, если бы он понял, что происходит с этими землями, если бы смог излечить их. Его люди перестали бы голодать и снова обрели бы кров. Им бы не пришлось забирать у тех, чьи сердца и так были полны ненависти и горечи. Между Альянсом и Ордой спало бы напряжение. И может быть, затем Тралл смог бы сконцентрироваться на том, о чем говорил Эйтригг, — на своем наследии, умиротворении и довольстве.

И он точно знал, куда нужно отправиться, чтобы услышать.

— Лишь однажды я был в землях своего отца, — сказал Тралл орку, что был старше его. — Хотелось бы знать, не настало ли время сделать еще одно путешествие. Дренор — мир, который слишком глубоко познал долю боли и жестокости стихий. То, что от него осталось — Запределье, — возможно, все еще помнит эти времена. Моя бабушка, Гейя, — могущественный шаман. Она способна помочь мне прислушаться к израненным стихиям того мира. Возможно, они научат меня чему-то, чему научила их боль их собственного мира, и это поможет облегчить боль Азерота.

Эйтригг проворчал что-то, но Тралл достаточно хорошо его знал, чтобы по блеску в глазах понять, что он согласен.

— Чем быстрее ты отправишься туда, тем скорее в твоей жизни появится кроха, которого можно катать на собственном колене, — сказал он. — Когда же ты отправляешься?

У Тралла на душе посветлело от принятого решения, и он рассмеялся.

Джайна равномерно взмахивала веслами, но мысли ее были далеко. Что-то беспокоило Тралла. Беспокоило больше, чем сложившаяся ситуация. Он был прирожденным вождем, сообразительным, широкая душа его была под стать великому уму. Но Джайна была уверена, что его молчаливое одобрение столь жестокой резни в Ясеневом лесу ни к чему хорошему не приведет. Может, он и сохранит поддержку своего народа, но потеряет доверие Альянса, — а точнее, те его остатки, что ещё сумели сохраниться.