Он вскинул лукаво прищуренные глаза на Сигакова, улыбнулся, желая этим подбодрить его, но понял, что тому трудно сразу ответить.

— Радиостанцию лучше разместить вот здесь, — Аксанов нарисовал условный значок рации на карте и просто объяснил: — Это увеличит слышимость в нашу сторону и сократит ее в направлении противника. Почему? Надо учитывать естественные препятствия для распространения волн… Смотри на карту. Мы двигаемся в юго-западном направлении. Слева от нас — кустарники и лес, справа — маленькая возвышенность. Где лучше выбрать место для рации?

Недолго думая, Сигаков ответил:

— В кустарнике… здесь хорошая маскировка…

— Верно, но для рации важна не только наземная маскировка. Надо уметь маскировать радиоволны. А для этого я на своей схеме определил место — обратный склон высоты, избежав подслушивания нашей рации…

Сигаков чуть откинул стриженую голову назад и уставился на командира.

— Непонятно, — признался он.

Тогда на бумаге возникла схема движения радиоволн. Часы показывали полночь. И когда Сигаков собрался уходить, Аксанов заметил:

— Внимательнее надо быть, я об этом рассказывал.

Сигаков благодарно пожал руку Аксанова и молча вышел. Он долго стоял у квартиры командира. Ему не хотелось уходить. Чувство большой искренней дружбы переполнило его сердце. Сигаков обошел здание и стал смотреть на освещенное окно. Он видел, как прошел Аксанов и тень от него задержалась на занавеске. Потом свет погас, и все вокруг погрузилось во мрак, только выступили ярче мерцающие звезды на небе. Ночь была тихая. Свежая струя бриза несла с моря запахи водорослей и соли. Ему было легко и приятно. С такими чувствами уходят от друзей. Ему хотелось запеть громко, сильно, чтобы голос его услышали бойцы, но гарнизон спал, и петь было нельзя.

В казарме, перед сном, Сигаков осмотрел койки своего отделения. Бойцы спали. Он остановился около Бурцева и при слабом освещении лампочки, горевшей на столике у дневального, старался разглядеть его лицо. Хотелось сказать ему, что командир взвода согласился, что надо оправдать доверие. Бурцев, упрятав лицо в подушку, крепко спал, и было слышно его спокойное и равномерное дыхание. Сигаков, подобрав спустившееся одеяло, лег и сам, но уснуть не мог. Летняя ночь была душной. В открытое окно струились запахи тайги. Они освежали голову.

…Месяц назад, когда Аксанов еще находился в отпуске, комсомольцы отделения Сигакова говорили о боевой подготовке и социалистическом соревновании. Бойцы утверждали:

— Наше отделение должно быть первым в роте.

— Бурцев всех тянет назад.

— Я отстаю? — обиделся боец. — Сам стану отличником. На то и соревнование…

— На буксир тебя берем, — разъясняли ему. — Что же обижаться? Мы все болеем за тебя.

— Болейте за себя.

— Самолюбив, — шепнул Киреев командиру. Сигаков, терпеливо слушающий спор, кивнул головой в знак согласия. Он думал о том, как лучше помочь Бурцеву. Пунцовое лицо Григория с нахмуренными бровями выглядело злым, было неприятно.

— Вы сознательный боец, — повторил в последний раз Киреев.

— Ну? — пробурчал невнятно Бурцев, встал, обвел всех непонимающими глазами. На него испытующе смотрели комсомольцы. Он не выдержал их взгляда и сердито спросил:

— Не верите в мои силы? Что молчите? — голос его дрогнул.

Тогда Сигаков пошел на хитрость.

— Товарищи! А Бурцев действительно сознательный боец, и стоит ли прикреплять к нему отличника?

Бурцев улыбнулся. Загорелое лицо его сделалось доверчивым и открытым. Прежнее возбуждение бойца иссякло, он сразу будто обмяк. И Сигаков принял другое решение. Комсомольцы, получая задания от командира, стали незаметно оказывать помощь бойцу.

Был ли Бурцев в караульном помещении, на привале во время похода, находился ли в ленуголке, сидел в блиндаже на стрельбище или дневалил, они понемногу заговаривали с ним на разные темы. Он задавал вопросы, обсуждал, доказывал свою правоту или выслушивал замечания товарищей. Мало-помалу он незаметно для себя втягивался в споры и разговоры.

— Ну как Бурцев? — спрашивал Сигаков у комсомольцев.

— Идет в гору.

Так прошел месяц. Рота готовилась к выходу в поле. Проверяли знания красноармейцев. Сигаков спрашивал всех одинаково строго. Бойцы отвечали спокойно и деловито. Но командир отделения чувствовал: все ждали ответа Бурцева, словно хотели услышать что-то новое и необычное. Командир задал ему вопрос посложнее.

Бурцев задумался. На лицах комсомольцев вдруг выразился испуг, но ответил он уверенно и правильно. Все облегченно вздохнули.

— Победа дается упорством, — заметил Сигаков. — Закрепляйте знания, не останавливайтесь на достигнутом.

— Проверяю вашу зрелость. Перед нами поставлена задача — обеспечить бесперебойной связью разведывательное ядро с главными силами отряда.

— Понятно, — ответил Бурцев. — Можно не сумлеваться…

Аксанов улыбнулся и, стараясь не обидеть красноармейца, осторожно поправил:

— Есть слово — сомневаться.

— Забываюсь… Привычка.

— Привычку бросить пора, — и пошутил: — Нынче девушки в колхозе разборчивы, любят культурных, — и серьезно спросил: — Значит, все будет в порядке?

— Не сумле… — Бурцев запнулся, — не сомневайтесь.

К выполнению задачи он приступил неторопливо и обдуманно. Бурцев выполнял ее так, как если бы все происходило в боевой обстановке, а не на занятиях. За ним наблюдал Сигаков, учил:

— Действуй на занятиях так, как будешь действовать на войне.

— Я так и мыслю, — говорил Бурцев и делился с командиром отделения: — На войне надо быть твердым и выносливым, не плестись в хвосте, поднимать дух других, все видеть, все слышать, все замечать. Верно я думаю, командир?

— Верно, Бурцев.

— Первым в бой пойдешь, значит, люди пойдут за тобой, — рассуждал боец, — и слова твои мимо ушей не пройдут, а если говоришь, да не делаешь, косо посмотрят на тебя и только. Я это по колхозу знаю, бригадирничал намного с рыбаками. Вот так я представляю себя на войне, командир.

Решение тактической задачи подходило к концу. На опушку леса, где находился Бурцев, на верховой лошади прискакал Аксанов. Первый рапорт Григория, хотя он и был сбивчив, Андрей выслушал серьезно, не моргнув глазом.

— Хорошо, совсем хорошо! Можно стажироваться на младшего командира.

— Я хотел бы, — несмело вымолвил Бурцев.

— Поучишься немного и будешь младшим командиром.

Сигналист протрубил отбой. Бурцев весело насвистывал «Буденновский марш».

— Что-то я тебя не узнаю, — заметил Киреев.

— Хорошо мне.

— А помнишь собрание?…

Бурцев наклонил голову, хотел что-то сказать в оправдание, но только буркнул:

— Глупо тогда получилось.

Рядом, поддерживая лошадь под уздцы, стоял довольный Сигаков и улыбался.

После разбора тактической задачи Аксанов от лица службы вынес благодарность всему отделению. Он оглядел лица бойцов, немного усталые, но довольные, и добавил:

— Объявляю отличником боевой подготовки товарища Бурцева.

Бурцев сделал два шага вперед и приложил руку к козырьку фуражки.

— Служу трудовому народу!

Мартьянов побывал на партийном собрании в батальоне Зарецкого. Обсуждался вопрос о подготовке к предстоящей чистке партии. Выступали многие, говорили дельно, вносили ценные предложения, затрагивая не только вопросы боевой и политической подготовки, но и строительства.

Люди батальона на стройке работали безотказно и самоотверженно. Он знал это и не раз отмечал в приказе по гарнизону их успехи. Много писала о них и газета. Однако, слушая выступления коммунистов, Семен Егорович вспомнил разговор с Шаевым. «Прав был, тысячу раз прав большеголовый, упрекнув, что оторвался от парторганизации».

То, что тревожило Мартьянова, тревожило и рядовых коммунистов батальона — это сроки окончания строительства, боевая и политическая подготовка, отработка стрелковых задач к осенней инспекторской поверке. Нет, как бы занят ни был, а следует находить часок и бывать на собраниях в ротах, батальонах, батареях, освежать и обогащать себя.