Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Сидит, молчит, улыбается… Он вообще такой смирный был…

«Ну тюлень, ох тюл-лень!.. тихой, глянь – где-то уже махнул!.. Ведь вот даже в навоз закапывала, в навоз бутылку! И там – ведь надо ж было, нашёл!..»

Ну, он не алкаш какой-нибудь был: он работал, на печах клал, и крыши крыл, и дома, и срубы рубил, и конюшни, то, это – ну, на все руки. А выпить-то… в деревнях все ж такие…

Вот, и снится он мне теперь во сне, дед, отец-то этот мой.

Выходит в сенцы меня встречать в голубой куртке: это у него в последнее время была болоньевая. Открыл двери, а сам отворачивается от меня.

Я говорю: «Папань, ты чего меня не встречаешь-то?»

Он молчит.

«Ты меня чё не встречаешь-то, а?!» – говорю. Молчит. Ну, тут я догадалась: «Ах! Выпить-то я тебе забыла купить!..»

Он прямо так улыбнулся: мол, «да…» – и ушёл в ту дверь: там двойная дверь, в деревнях-то…

Я скорей покупать, да скорей поминать… мужу говорю, там ещё судья в гости пришёл, говорю: «Выпейте, ради бога, немножко, он там хочет, наверное, выпить-то…»

Видите, сны-то!

А говорят: «На свете вроде не-ет ничего…» Всё есть.

А как же. Всё есть.

III. Дегустация

– «Всё есть», – крякнул Белявский. – Да, Фёдор… вы это не стирайте смотрите. Тут у вас просто памятники настоящие! Что дядя Стёпа, что эта – «второй компот сильный», «батюшка Валерьян»… Я слушал-слушал: какая же это эпоха, по европейским меркам? Сперва думаю: средневековье? Нет, как дошло до компота – нет, всё-таки первобытная хтонь: души предков… Представьте: русская степь, курган и на кургане – каменная баба. Она и есть, она и рассказывает, эта самая каменная б а б а! – вкусно повторил Дмитрий Всеволодович.

Фёдор насупился.

– Почему вы считаете, что «первобытная»? Я согласен, она необразованный человек, но она ходит в церковь…

– Зачем?

– Затем же, зачем и все, зачем и я…

– Э, позвольте! Вы – современный мыслящий человек, вы читали каких-то святых отцов, толкования на священный завет и так далее. А баба ходит – свечку поставить, тут пошептать, там покропить, покрестить, помахать, помакать…

– Вы слишком сильно идёте здесь… вы сгущаете! – возразил Федор. – Вы правы, она неточно проводит границу между священным и бытовым, но…

– Какая граница? – расхохотался Белявский. – Бог с вами! Вот сильная церковь: раздать конфет, чтоб не снилось. Святой колодец: макнуться. Компот: первый слить, второй отварить, проварить… Это у вас граница между святым и профанным, а у неё всё цельное, целиковое, как литая болванка…

– Не болванка совсем, а живая душа, но – простая душа, поэтому и вера тоже – простая!..

– Ну вот я и говорю: простая. Точней, примитивная. Первобытная…

– Если копнуть, – сказала Анна небрежно, – если копнуть, то у всех первобытная…

– Да, естественно! – согласился Белявский. – Весь вопрос только в том, сколько надо копать. В чём вообще смысл цивилизации? В культурном слое. Он нарастает. Но медленно нарастает, веками, эонами… У Фёдора один слой – компаративная этимология. А у каменной бабы – другой слой. Точней, не слой, а пыльца, пудра: ф-фух! – и нету слоя, чистый палеолит! Вы думаете, – обратился он к Фёдору, – вы в одно здание ходите, значит, у вас с этим народом общая церковь? Ха-ха. У вас – святые отцы и Никейский догмат. А у народа – конкретное вуду! Хотите к народу – прощайтесь с отцами. Бейте в бубен, не знаю, сливайте компот…

– Дмитрий Всеволодович… – сменил тактику Фёдор. Он быстро побегал по клавиатуре. – Дмитрий, помните притчу о плевелах?

– Нет, не помню, – ответил Белявский с некоторой надменностью.

– Позволите, я отниму две минуты?

– Сделайте одолжение.

Фёдор приблизил лицо к экрану.

– «Другую притчу предложил Он им, говоря: Царство Небесное подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своем; Когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницею плевелы, и ушел; Когда взошла зелень и показался плод, тогда явились и плевелы. Придя же, рабы домовладыки сказали ему: господин! не доброе ли семя сеял ты на поле твоем? откуда же на нем плевелы? Он же сказал им: враг человека сделал это. А рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдем, выберем их? Но он сказал: нет, – чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в снопы, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою».

– Так, прекрасная притча, – одобрил Белявский. – И что?

– Вера тоже бывает неоднородной. – Фёдор постарался придать голосу максимальную убедительность. – Есть чистое зерно, чистый хлеб слова Божьего. Но есть также и плевелы – суеверия. Если сразу их выполоть, можно выдернуть вместе с ними зерно…

– Да ведь тут не зерно! – засмеялся Белявский. – Не путайте, Федя, зерно – оно, может, у вас зерно, а у них просто какой-то Мичурин! гибридный сорт!..

– Слушайте, мистика! – перебила Анна. – Заговорили о хлебе – и сразу хлебом запахло… Ах вот что, смотрите, какая прелесть! пока вы болтали – нам хлеб принесли…

Никто не заметил, когда на длинном столе, стоявшем посреди гостиной, поодаль от камина, появилась разделочная доска, хлебный нож и корзина, прикрытая полотном и источавшая обольстительный запах.

Через минуту всё переместилось к камину. Под полотном обнаружились булочки четырёх видов и круглый пружинистый каравай, который был тут же вспорот Белявским.

– Смотрите, вообще не режется, такой мягкий…

Подошёл Эрик и, по очереди показывая на каждую булочку, с важностью перечислил сорта: «Le pain Gros-de-Vaud… Le petit pain complet… La brioche… Le petit pain au canneberges… Le petit pain au lait…»

– Оле, оле-оле-оле, – подхватил Дмитрий Всеволодович.

– Pain au lait – всего только «молочный хлеб», – пояснил Фёдор.

– А, ну да, кафе о-ле[13], знаем-знаем. «Пан о-ле»?..

– Нет-нет, – улыбнулся Фёдор: – «пан» – это в комиксах стреляют: pan-pan!..

– Ну ясно, по-английски брутально: «бэнг-бэнг», а по-французски – на цыпочках, губки поджали: «пан-пан»… Ну а как тогда? «Пен»?

– Нет, peine – горе, страдание, ноша, тяжёлый труд… Pain, pain.

– Ишь как, от хлеба шаг влево, шаг вправо – то стреляют у вас, то страдают. «Пэн». «Пэн»?

– Ну, примерно. Да, – сдался Фёдор. – Le pain.

– Так! – скомандовал Дмитрий Всеволодович. – Устраиваем дегустацию «пэн»! Все навострили свои вкусовые сосочки! Начинаем с большого. Как, он говорил, называется этот большой?

– Признаться, забыл… – огорчился Фёдор. Эрик уже ушёл. – Pain gros… а дальше…

– Нормально, «пэн гро». Ань, с тебя начинаем, «пэн гро»!

– Я не ем хлеб, ты знаешь, – шикнула на мужа Анна.

– Да кро-ошечку! Я ж тебя не заставляю слупить целый батон – кусочек, для вкуса…

Анна отщипнула ногтями действительно крошечный кусок хлеба и аккуратно его разжевала.

– Эм… Корочка горьковатая, грубая… в целом приятно. Простой хлеб, крестьянский. Пахнет трудом. Мужской хлеб. Честный парень, с мозолистыми руками…

– Отлично! – щёлкнул пальцами Дмитрий Всеволодович. – «Пэн гро» – честный крестьянский парень! Федя, вы? Эта булочка как называется?

– Это petit pain complet, – отвечал Федя. Игра ему нравилась. – Хлебец из муки complète… я не знаю, как правильно сказать по-русски – из… «полной» муки?

– Из «цельной», – поправила Анна. – Мука бывает «цельная».

– Цельнозерновая, – уточнил Дмитрий Всеволодович. – Нерафинированная. Ну, ну, ну?

– Вы знаете, корочка не такая толстая, как у pain gros, и… когда её пережёвываешь, появляется определённая сладковатость… Но, главное, здесь много разных семян, различных размеров: побольше, поменьше…

– Побольше – подсолнечник, – определила Анна на глаз. – Поменьше – лён.

– Спасибо. И вот, когда разгрызаешь – сначала вкус больших семечек, потом маленьких… В отличие от простого pain gros, здесь вдумчивое, содержательное жевание… Жевание как процесс: ты в него погружаешься…

вернуться

13

Кафе о-ле (франц. cafe au lait) – кофе с молоком.

15
{"b":"212339","o":1}