— Говорили мне, что ты выходишь за короля Бурислейфа.

— Так и есть, — она отвечала, словно пробудившись от сладкого сна.

— И на то есть твоя добрая воля? — спросил снова Стирбьёрн.

Вся легкость речей и поступков покинула ее. Она гордо вздернула голову, словно собиралась сказать, что это не его дело. Потом ее взгляд встретился с его взглядом. Она опустила глаза и сказала едва слышно:

— Нет.

— Он же старик, — сказал Стирбьёрн.

— Да, так мне говорили, — отвечала она тихо, словно выдыхая слова.

Они помолчали. Затем Стирбьёрн сказал:

— Я дурно поступил. Теперь уже поздно?

Тири подняла на него глаза.

— Нет, — молвила она.

На следующее утро Стирбьёрн и король Харальд говорили наедине, выйдя на скальный выступ, откуда открывался вид на морское побережье под Алаборгом. Стирбьёрн назвал условия мира, которые ставил он перед королем: даны должны дать ему сотню снаряженных кораблей с людьми и сражаться с ним в трех больших битвах, а помимо того он получает в жены Тири, дочь короля Харальда.

По всему было видно, что таковые условия пришлись королю не по душе. Они долго толковали и перетолковывали, то так, то эдак, однако ни до чего не договорились.

— Я уже хорошо запомнил, — молвил король, — что с недругами ты словно непокорный дикий конь. Но то, о чем ты просишь, выходит за пределы разумного, и я того исполнять не стану.

— Тогда будет худо, — отвечал на это Стирбьёрн, — потому что сейчас речь идет о дружбе или раздоре между тобой и нами, йомсвикингами.

Король взглянул ему прямо в глаза.

— Тогда ответь мне, — сказал он, — кто ты есть, что говоришь ото всех йомсвикингов? Пусть Пальнатоки говорит от имени Йомсборга, а ты говори только за себя.

Стирбьёрн рассмеялся.

— Хорошо, — сказал он, — я стану говорить за себя.

— А я, — отвечал король, — уже дал тебе свой ответ.

— Но такого ответа я не приму, — сказал Стирбьёрн.

Король пришел в крайнюю ярость. Он замер на несколько мгновений, а потом резко повернулся к Стирбьёрну и уставился прямо в его лицо.

— Можешь убираться отсюда, — сказал он со злостью, — и пусть все демоны Хель последуют за тобой. Никогда меж мною и Йомсборгом не было ничего дурного ни в речах, ни в деяниях, пока не объявился ты. С Пальнатоки и с любым другим мужем из Йомсборга я легко достигну согласия. Но тебя я чтобы больше не видел.

Стирбьёрн улыбнулся.

— Я, видимо, достаточно испытывал твое терпение, король. Мне жаль, что так вышло. Корабли я тебе, пожалуй, прощу. Но дабы скрепить нашу дружбу прочными узами ты должен отдать мне свою дочь.

— Об этом и не помышляй, — сказал король Харальд. — Ты уже имел на то возможность, хоть и тогда не было на то моего полного согласия — когда твой дядя поддерживал тебя. Я думаю, теперь он вряд ли станет тебя поддерживать.

С этими словами он презрительно взглянул на Стирбьёрна.

— Воистину, ты наглостью схож с псом, — сказал он. — Будь осторожен с пивом и чужими женами. Когда затвердишь себе этот урок, можешь снова приходить просить руки моей дочери.

Волосы на голове Стирбьёрна чуть приподнялись от ярости, и он потемнел от бросившейся в лицо крови.

— Теперь же, — говорил король, — она обещана в жены королю Бурислейфу. И свадьба состоится этим летом.

— Есть ли на то ее воля? — сказал Стирбьёрн.

— На то есть моя воля, — отвечал король.

— И ты не дашь ей свободы выбирать?

— Не дам, — сказал король.

Стирбьёрн шагнул к королю Харальду, встал перед ним, как встают друг перед другом, тяжело дыша, готовые броситься в схватку псы.

— Долгие речи — это не по мне, — сказал он, — но по твоей прихоти, король, я потратил два часа на болтовню. Тут чужих ушей нет. Вон там внизу ты видишь мои корабли и свои корабли. Хорошо подумай, даю тебе выбор: протянуть мне руку и отдать свою дочь за меня, поклявшись в дружбе, а также отдать мне сотню кораблей. Если же нет, я сегодня же ночью заберу тебя на корабль и отвезу за море в Кирьяланд или в пустошь Смоланда, или еще куда, и отдам тебя тамошним дикарям, чтоб они отрезали тебе нос и уши, и выпотрошили тебя, отдав кишки на корм своим псам. Выбор за тобой.

Его речь, запинающаяся и прерывистая, отдалась в ушах короля лязгом оружия. Король поднял взор, неподвижный, как у мертвеца, щеки и лоб его приняли грязно-серый цвет, а губы раздвинулись в злобной гримасе, обнажив зубы и десны; и уродливый мертвый зуб, торчащий наружу из левого угла его рта, сейчас казался клыком дикой свиньи. Правая рука железной хваткой сжала рукоять меча, но меч его так и не покинул ножен. Когда Стирбьёрн закончил свою речь, повисла тишина, нарушаемая только плеском волн о берег далеко внизу.

— Что ж, Стирбьёрн, — медленно проговорил король Харальд, — ты и впрямь сильный человек. Но думается мне, что сила твоя однажды изничтожит сама себя, став чрезмерной. Ты теперь своего добился, как добивался ранее. Но раз уж ты до сих пор мне потакал и не опозорил перед лицом моих людей — это кое-чего стоит.

— Тогда по рукам, — сказал Стирбьёрн. Ярость его прошла быстро, как мартовская буря, и его лицо, словно весенний солнечный свет, осветила радость, так знакомая друзьям его. Он протянул руку. Рука короля в деснице Стирбьёрна казалась мертвой рыбиной. Стирбьёрн сказал:

— Ты прав, у нашей сделки нет свидетелей. И все же я рассчитываю, что ты сдержишь свое слово. Кроме того, я хочу, чтоб принес ты клятву, король.

Король поклялся именем Христа и девы Марии.

— Теперь тебе нет обратной дороги, — сказал Стирбьёрн. — Но ты должен поклясться также именем Тора.

Король поклялся Тором.

Стирбьёрн сказал:

— Мы с тобой пришли к согласию. Теперь, думается мне, меж нами будет хорошая дружба.

Когда было объявлено всем, что меж Стирбьёрном и королем Харальдом ныне дружба, многие удивлялись тому, рассуждая, что же за такой сильный ветер подул и унес прочь давно уговоренное согласие на брак дочери Харальда с королем Бурислейфом. Люди короля в большинстве своем считали, что их правитель явил свою мудрость в этом договоре, и через день-два забыты были все ссоры и распри, что возникли меж данами и людьми из Йомсборга. И многие считали, что в том есть заслуга Стирбьёрна. Люди заметили, что у короля с Стирбьёрном, по крайней мере наружно, полное согласие, и что король обращается с ним, словно тот ему родной сын. Стирбьёрн и Тири без долгих отлагательств вступили в брак.

И вот подошло время, когда должен был Стирбьёрн встретиться с флотом Пальнатоки, и Стирбьёрн послал Бьёрна Асбрандсона, побратима своего, в Йомсборг, дабы рассказать Пальнатоки, как пошли дела, и чтоб Пальнатоки со всем своим флотом пришел в Алаборг, вместо того, чтоб ожидать их в Йомсборге, как было ранее уговорено. Потому что было у Стирбьёрна на уме плыть летом в Английское море и покорять западные земли. Люди одобряли эти замыслы — земля та была богатой и стоила того, чтобы совершать на нее набеги.

Через должное время Бьёрн вернулся. Вот что он рассказал: Пальнатоки и правда был с дружиной уже в Йомсборге, и, помимо того, была с ним великая сила кораблей и людей, что собрал он на востоке. Но когда зашел разговор о том, чтобы идти им всем в Алаборг, они сказали, что прибыли в Йомсборрг, дабы встретиться со Стирбьёрном, и что ни по чьему приказу никуда не поплывут, покуда сам Стирбьёрн не придет и не поведет их. С ним же они согласны были идти всюду, куда ему будет угодно, и во всем ему повиноваться. Стирбьёрн понял, что делать нечего, придется ему самому плыть в Йомсборг. Пошел десятый день, как они гостили у короля Харальда в Алаборге. Сели ужинать, и Стирбьёрн был весел и приветлив, каким не выглядел уже долгие месяцы.

Тем вечером случилась сильная непогода, и так вышло, что в это время один исландец плыл к югу у побережья Ютланда, чуть севернее восточного устья Лимфьорда, возвращаясь из Шведских земель, где вел он торговые дела. Ветер и волны морские прибили его корабль к берегу, и судно было разбито в щепки, однако купец и его люди спаслись и выбрались на берег. Случилось это перед закатом. Купец звался Вормом Гримкельсоном. Прежде часто плавал он по торговым делам в Датскую землю, и король Харальд никогда не отказывал ему в гостеприимстве. Там, где Ворм и его люди вышли на берег, никакого жилья не было, и они решили скорее добраться до Алаборга и просить приюта у Харальда-короля. Бредя под ветром и дождем, они не встретили ни единой живой души, так что, когда вошел Ворм в залу и предстал перед королем, ни он, ни его люди не знали ни о том, что у короля Харальда гостят йомсвикинги, ни о том, что тут же находится и Стирбьёрн. Ворм не знал в лицо ни Стирбьёрна, ни тех, что были с ним в Алаборге.