— Я не стану воевать со шведским королем, — повторил он.
Буи сказал:
— Ты, верно, подшутил над нами. Должно быть, хочешь нас испытать. Идем, я пойду с тобой. Он поставил сеть на щуку, а поймает огнедышащего дракона. И мне не надо иной награды, кроме права первым бросить факел, когда подожжем мы Уппсалу.
— Ты получишь достаточно добычи, Буи, — сказал Стирбьёрн, — но этого никогда не получишь.
И видно было, что, как ни хорошо он владел собой, сейчас терпение его было на исходе. Сигвальди сказал:
— Мы пообещали Стирбьёрну следовать за ним этим летом и поддерживать. Думается мне, немного мудрости в том, чтобы подстрекать его к безнадежному и трудному делу — идти войной на короля свеев в Уппсалу. И многие сочтут слишком трудным следовать своей клятве, когда впереди столь безрассудное предприятие.
Однако большинство взяло сторону Буи, говоря, что встанут вместе со Стирбьёрном, что бы ни произошло и что бы их ни ждало впереди.
После того Пальнатоки переговорил с ярлами по отдельности и сказал, что лучше будет для всех больше не заговаривать со Стирбьёрном о всем том дурном, что приключилось между ним и шведским королем. А более всего, сказал он, следует воздерживаться от слов, подобных сказанному Буи — о войне с королем.
— Потому что он далек от этого, и любое помышление о том, что произошло, подобно искре, упавшей в копну сена, может вновь возжечь в нем печаль и ярость.
Стирбьёрн поплыл на восток со всей силой йомсвикингов, и прошел войной по прибрежным и дальним от моря землям, покорив много владетельных князей и их племен как на матерой земле, так и на островах. И среди населявших те края ужас при одном имени Йомсборга возрос как никогда ранее. Стирбьёрн, который ранее ходил в набеги лишь с небольшим числом кораблей, теперь словно вовсе забыл об опасности. И ни одна дружина не могла устоять против него или спастись бегством от его стремительного натиска. Пошла по Вендланду, Гардарики и Эстланду, и по другим землям у восточных морей молва, что Стирбьёрн не человек, а тролль, которого не берет железо. И его враги выходили на битву с ним, терзаемые страхом. Но сколь ни много он завоевывал земель и племен — всех связывал с собой клятвами и обетами и звал людей из тех племен вместе с собой в набеги. И люди замечали ту странность, что встретившиеся с ним лицом к лицу и говорившие с ним хоть единожды были после того готовы покориться его воле и следовать за ним, и повиноваться ему во всем. Потому что он притягивал к себе людей, как магнитный камень притягивает железо.
Тогда пришел он с войной в Вендланд, ибо счел, что венды что-то уж сильно задумались, не им ли принадлежит Йомсборг, стоявший как раз на меже их земель. Против него собралась орда вендов, а с ними и сам король Бурислейф, с которым была такая сила воинов, что на каждого йомсвикинга приходилось по пять или шесть вендов. И встали венды по обе стороны реки ниже флота йомсборжцев, который заплыл вверх по течению далеко вглубь матерой земли. И венды бревнами перекрыли реку, отрезав йомсвикингам путь к морю — это показалось им самым надежным. Битва вышла тяжелой, и с обеих сторон пало множество людей, потому что венды были добрыми воинами, и многое было против йомсборжцев. В конце концов после долгого сражения Стирбьен взял верх. И таковыми были его условия мира с королем Бурислейфом, что Пальнатоки становился ярлом по имени и достоинству, и что отныне и навечно венды укладывали мировую с людьми из Йомсборга, признавая йомсвикингов своими друзьями и союзниками, и впредь должны были они оказывать им всякую помощь и поддержку. Король Бурислейф дал Стирбьёрну множество сокровищ и даров, и поклялся снаряжать Стирбьёрну корабли и людей и плыть с ним на войну, когда бы тот ни позвал.
Дело шло к середине лета. Они доставили захваченную добычу в Йомсборг, сложили ее там и привели в надлежащий порядок свое снаряжение. Затем Стирбьёрн сказал:
— Теперь хочу я, чтоб мы отправились в викинг на запад. И прежде всего — в Данию.
Легко было заметить, что Пальнатоки эта затея не пришлась по душе.
— Я сам дан по крови, — сказал он, — и родом из Фюна. И я не ставлю себя выше короля данов Харальда Гормсона, раз уж я избран воспитывать его сына. Не заставляй нас делать такого выбора.
Стирбьёрн потемнел было лицом, но затем чело его разгладилось.
— Мне не следовало о таком просить, Пальнатоки, — сказал он. — Оставим это, раз так. Подумаем о чем-то ином.
— С твоей стороны это щедрость, — сказал Пальнатоки. — И мы друзья с тобой именно оттого, что привыкли видеть в тебе эту щедрость. Но и я в этом не отстану от тебя, и не поступлю недостойно, раз я поклялся помогать. Так что решай сам, куда поплывем. Пускай будет Дания.
На том и порешили. Лишь одно было утешением для Пальнатоки — самому ему не пришлось плыть со Стирбьёрном. Ибо рассудили, что когда придет пора, короля легче будет заставить есть с руки того, кто не шел против него силой. Потому положили, что Пальнатоки с сыновьями Струт-Харальда и половиной всего флота, который был теперь в Йомсборге, поплывет снова на восток и соберет там еще больше войска, и затем встретится со Стирбьёрном в Йомсборге в первое полнолунье после середины лета. И уж потом вместе пойдут они в поход до самого конца лета.
Стирбьёрн, с Бьёрном, сыновьями Весети и остальной дружиной, поплыл в викинг на запад в Данию, и там учинил большое беспокойство и смуту. Он одержал три победы в морских сражениях, а потом проплыл через Ютландское море в Лимфьорд, где и нашел короля данов с его дружиной. Король счел делом безнадежным сражаться со Стирбьёрном, и они заключили мир. В те дни у короля Харальда был большой прекрасный дом в Алаборге, и он упросил Стирбьёрна сойти на берег и погостить. Стирбьёрн ответил на это согласием, и корабли короля Харальда и корабли Стирбьёрна были частью выволочены на мелководье ниже Алаборга, а частью стояли на якоре, ибо в небесах не было ветра и нашлось тихое место для кораблей.
Король на глазах всего народа засвидетельствовал, что у него со Стирбьёрном мир, но разговоры про сроки и условия были отложены до завтрашнего утра.
В послеполуденное время вышло так, что Стирбьёрн, прогуливаясь на солнце по внутреннему двору и разглядывая прочные амбары и загоны для овец, и печи, и дома и другие прекрасные строения, что были у короля в Алабуге, зашел за угол большого дома и лицом к лицу столкнулся с Тири, дочерью короля Харальда. Она стояла с непокрытой головой, и солнце играло в ее волнистых смоляно-черных локонах. Одета она была в темно-синее шерстяное платье и шелковую накидку того же цвета, роскошную и дорогую. На руках она держала маленького пушистого кролика, который угрелся у ее груди, прижав длинные ушки и сунув нос под ее руку. И так случилось, что Стирбьёрн мурлыкал под нос какую-то песенку и Тири так же мягко напевала что-то своему кролику, смотря, как он устраивается на ее руках, баюкая его и чувствуя, как дышит в ее руку маленький его носик. Встретившись, они оба бросили петь и замерли, словно собирались отвернуться друг от друга, и лица их вспыхнули румянцем. Стирбьёрн отступил в сторону, давая ей пройти. Но Тири застыла на месте, будто ожидала, что он скажет. Она взглянула на кролика в своих руках, поглаживая его ушки и головку. Спустя время она подняла глаза и сказала:
— Его схватил было хорек, но я его спасла.
Стирбьёрн ничего не сказал, встретившись с ней взглядом в неловком молчании. Потом они вдруг оба улыбнулись.
Тем вечером король устроил для Стирбьёрна и его людей пир и развлечения. Стирбьёрн говорил по преимуществу с Тири, и она охотно и легко беседовала с ним. Ни словом, ни взглядом она не напоминала о той дурной ночи, что разделила их в Уппсале, и все было так, словно ее память и ум очистились ото всех воспоминаний о произошедшем. И чудесным образом она снова взяла тот дружеский тон, какой был меж ними в самую первую их встречу, так что даже брат и сестра, встретившиеся после долголетней разлуки, не могли бы беседовать более дружественно, перебрасываясь словами и шуточками. Вдруг он ее спросил:
