— А ты? — заинтересовалась я. — Почему ты их не боишься?
— Боюсь, — коротко ответил Радош, и тут же пояснил: — Если бы не клятва верности, принесенная на крови, змеевихи от меня и мокрого места бы не оставили.
— Но тогда почему ты ее спас?
— Видела бы ты ту ловушку! — мрачно буркнул оборотень. — Тому, кто ее установил, явно хотелось не столько убить, сколько помучить свою жертву. Своей магии у змеевих практически нет, всё, что они могут — это блокировать чужую (как же, как же, этого мне и в страшном сне не забыть!), причем далеко не всю, так что, когда я нашел Ягиру, то она уже не просила о помощи. Она лишь молила о смерти.
— И ты?..
— Против меня такие чары бессильны. И я вытащил ее оттуда, поскольку ни одно существо не должно так страдать, даже такое, как она. И потом, не забывай, я ведь тоже оборотень!
— Так что же получается, — запоздало спохватилась я, — ты в этих местах и прежде бывал?! А отчего не рассказывал?..
— Да нет, — нетерпеливо перебил меня кицунэ, — как раз тут я впервые. А Ягиру я встречал по ту сторону Восточных Гор, на окраине Синедолии. Судя по всему, змеевихи, хоть и привязаны к здешним землям — ну, жертвенный камень и всё такое, словом, гнездо у них здесь, — иногда совершают вылазки туда, где есть люди. А, может, и не только люди, — Радош покосился на куст с эльфом посерединке и пояснил: — Размножаться же как-то надо.
— А почему мы о них никогда не слыхали? Ну, раз уж они совершают набеги на Синедолию?
— Думаю, потому, что свидетелей не оставляют, — пожал плечами оборотень. — Мужиков — сожрать, женщин — в дело. Осторожные, гадюки! Да им, собственно, ничего другого не остается, не так уж они и сильны. Помнишь, как они от тебя ломанули — едва свою чешую не растеряли? А всё потому, что кроме временной блокировки магических сил нечего им чародею противопоставить. То-то они так хотели заполучить тебя.
Мы помолчали, наблюдая, как лучи солнца начинают окрашивать верхушки деревьев. Первый солнечный день с тех пор, как я покинула Преславицу, подумала я.
— Но вот что ты теперь собираешься делать с этим? — Радош скептически кивнул в сторону куста, в котором уже подозрительно давно воцарилась тишина.
— Не знаю, — уныло протянула я. — Я теперь не знаю, что и с собой-то делать.
— Прошу вас, пожалуйста, только не надо со мною ничего делать, — раздался за нашими спинами вежливый голос.
От неожиданности мы с Радошем подскочили и дружно обернулись, причем я ещё успела выбросить перед собой руку, скрестив пальцы для атакующего заклинания. Хм-м, а мастерство-то… э-э-э… никуда не спрячешь!
От удивления наши с оборотнем рты как открылись, так и позабыли закрыться. В нескольких шагах от нас стоял… ох! Да-а-а! Вот теперь-то я видела, что это был самый настоящий эльф, молодой и прекрасный — прям как из сказки!
Только сейчас, при свете дня, я рассмотрела, что его темные глаза были глубокого синего цвета. Длинные густые волосы волной пепельного аксамита струились по плечам, а из-под гладких прядей с любопытством выглядывали остренькие подвижные ушки. Эльф стоял очень прямо и непринужденно — было совсем не похоже, что ещё накануне он с трудом хромал за нами, морщась от боли и придерживая сломанные ребра. Его лицо…. Вчера это была изуродованная перекошенная маска. Прежде, чем привязать эльфа к жертвенному столбу, змеевихи ещё раз хорошенько над ним "потрудились", и вовсе немудрено, что я не разглядела его глаз — они представляли собою заплывшие щелочки, украшенные живописными фингалами. Но вот сегодня…
Сегодня я их отлично разглядела, слегка приподнятые к вискам омуты синего шелка в обрамлении длиннющих ресниц. Да и всё остальное вполне заслуживало внимания и восхищения: лицо идеально правильной формы, плотная гладкая кожа, всего чуть-чуть подпорченная исчезающими следами побоев, ровные брови, тонкий прямой нос, больше не напоминающий перезрелую сливу, изящно вылепленные скулы, с которых почти полностью сошли синяки, мужественный подбородок, которому заживающий порез придавал ещё большую мужественность. Ко всему прочему, эльф был прекрасно сложен, длинноног и широкоплеч — ну, может, самую чуточку чуть более длинноног и чуть менее широкоплеч, чем хотелось бы человеческому взору, но так ведь он и не человек вовсе! Узкие ладони с длинными пальцами тоже выдавали в нем другую породу, но в целом наш спутник выглядел потрясающе! Просто воплощенная красота сияющей молодости! Похоже, он покинул приютившие его кусты довольно давно — остроухий явно успел выкупаться в реке и даже привести свою одежду в относительный порядок.
А посадка головы — гордая, слегка высокомерная и вместе с тем небрежная! А осанка! Чтобы добиться такого благородного и непринужденного разворота плеч и прямой, словно стрела, спины, молодые синедольские княжичи часами стояли, прижавшись всем тылом к стене — пока не падали в изнеможении (что ни говори — упражнение полезное, но крайне утомительное, несмотря на свою внешнюю простоту!) Кое-кто из княжон — из наименее отягощенных образованием — старался не отставать от братьев. Однако рядом с нашим ушастиком все они смотрелись бы бледновато…
Зверь внутри меня плотоядно заворчал: чистенький похорошевший эльф всерьёз заинтересовал его — причем совершенно гастрономически. Я едва удержалась от того, чтобы не облизнуться.
Фу ты, гадость какая! Надо бы получше держать себя в руках.
Аллардиэля совершенно не смутили наши бесстыжие разглядывания. Сделав два шага вперед, он грациозно опустился на одно колено, прижал правую руку к груди и певуче проговорил:
— О, благородная дева! Ты спасла мою жизнь, и в благодарность за это позволь мне быть твоим вечным должником и защитником!
Я чуть не поперхнулась. Интересно, "благородный" у них — это комплимент, повод к драке или просто фигура речи? А то у них тут что-то все — благородные: и эльфы, и оборотни, и оборотнихи, и я вот теперь в эту компанию угодила. Эх, ну надо же, как меня угораздило!
Эльф невозмутимо наблюдал за моими гримасами. Он уже открыл свой четко очерченный рот, чтобы продолжить тираду, как его выступление было бессовестно прервано.
— Слав, а кто это у нас такой коленопреклоненный? — поинтересовался проснувшийся Степка, спрыгивая с подстилки из лапника, на которой он так замечательно выспался. Хотя, я так думаю, он уже довольно давно не спал, а занимался любимым делом — подслушивал. — Тебе что, подменили эльфа? Наш был такой грязненький, несчастненький, побитый; хромал, бедняжка, просто даже и пожалеть его хотелось, и по голове погладить, и медный грошик подать, и от ужина отказаться в его пользу. А этот — ты только посмотри — гладкий такой, здоровый, розовый. Сам, что хочешь, у других отнимет! Не, Славка, это какой-то чужой эльф. А ну, бродяга, отвечай немедленно: ты куда нашего доходягу подевал?!
После такого наскока с Аллардиэля мигом слетела вся важность. Он ошалело уставился на нахальное животное, разгуливающее вокруг и бесцеремонно его изучающее.
— Слав, — между тем продолжил развлекаться кошак, — что-то нам эльфа какого-то подпорченного подсунули! Смотри: сперва говорил как-то непонятно, а теперь и вовсе замолчал. Наверное, сломался…. Можно, я его цапну? А заодно проверим, может он и вовсе не живой, а умертвие какое-нибудь!
— Степа, умолкни, умолкни немедленно! — простонала я, сползая на землю и утирая слезы чистой детской радости, льющиеся рекой из моих глаз. — Прекрати, я больше не могу смеяться! Ал, не обижайся на моего котика, на самом деле он добрый и хороший, честное слово. Да встань ты! А теперь садись вот сюда, на лапник. Ты есть будешь? У нас есть кусок зайчатины и печеные земляные груши.
Аллардиэль, с опаской косясь на кота, легко поднялся на ноги и изящным движением опустился рядом со мною на подстилку. От еды он церемонно отказался, зато взвар выхлебал одним махом. После этого сделал некий изысканный жест рукой и произнес:
— Высокочтимая Веслава, не будешь ли ты так любезна представить меня своему спутнику, чтобы я мог выразить свою глубочайшую признательность этому храброму и благородному господину?
