Я уверен, что это была девчонка с Украины.

Очарование оборвалось внезапно. Девушка приблизила к нему лицо, которое вблизи не выглядело таким симпатичным, и прошептала:

— Отсосу за тридцать долларов.

Саша вздрогнул:

— Я же люблю тебя, а ты…

После этого он долго пребывал в шоке. Я не мог его остановить. Саша купил в уличных киосках двадцать или тридцать пузырьков зеленого цвета — отвратительный местный абсент. Рассовал пузырьки по карманам. И мы вернулись домой.

Я ушел работать в ночную смену и лишь потом узнал, что в ту ночь Саша смертельно напился. Доставал пузырьки из неведомых тайников и погружался в состояние тотального транса. Имя Тани не сходило с его губ.

Сашина жена не могла понять, откуда берутся емкости с абсентом. Она обыскала квартиру, но ничего не нашла. Но я-то знал студенческие замашки Саши: он мог прятать пузырьки в мусорных бачках, под раковиной, в ботинках и в еще более неожиданных местах.

К утру он опустошил все пузырьки, забылся тяжелым сном и сутки провалялся в постели.

Последние дни в Праге Саша тихо провел у телевизора: жена не пускала его в город.

Последний раз я видел Сашу на Арбате в 2001 году. Он вылез из служебного «Мерседеса», грузный, с большим кожаным портфелем, совсем не похожий на живого темноглазого юношу, которого я знал в Египте.

Мы зашли в кафе «Шоколадница». Саша сразу заказал литр пива.

Вспомнили Каир: ночные прогулки по Гелиополису, друзей-переводчиков, походы в кино…

После внезапной паузы он сказал:

— Знаешь, не надо про Каир…

Я понял, что то время и то состояние души не надо трогать.

После трех кружек он не вязал лыка. Я поволок его к стоянке, где за рулем невозмутимо ждал шофер. По пути Саша умудрился купить несколько банок джина «Синебрюхов» и выпил в машине.

Сашина жена позвонила мне в истерике — он не доехал до дома. Потом его обнаружили спящим в собственном подъезде.

Я понял, что лучше не встречаться, лучше не трогать память.

Саша умер 13 июня 2002-го. Он дождался смерти, с которой бесконечно заигрывал и в которую сам не верил полностью. Он всю ночь просидел за компьютером, к утру прилег и больше не проснулся.

Я прилетел из Праги на его похороны. С Сашей прощались в Бутовском крематории на окраине Москвы: он лежал в гробу как живой, с детской улыбкой на лице. Тут же стояли немногочисленные родственники, переминались подогнанные на автобусе сослуживцы. В самом конце аллеи, за крематорием, припарковались скромные «Жигули», рядом с ними курили четыре человека, среди них молодая женщина. Лишь потом до меня дошло, что это были его верные друзья по Зазеркалью — интернет-форуму, в котором он буквально дневал и ночевал в последние годы, отказавшись от неприятных обязательств по миру реальному. Несколько лет спустя после Сашиной смерти, собирая материал по нашей командировке в Египет, я набрел в Интернете на записи бесед, которые Саша под ником ЗаМ вел с ночными друзьями. Мне показалось, они открывают другую, мне ранее не известную сторону его души. Я привожу отрывки из этих чатов, которых, как я понял, уже нет в Интернете. Пусть сбудется твоя мечта о Зазеркалье, мой старый друг!

Я родился 20 марта 1950 г. в Батуми, но уже с трех месяцев и всю остальную жизнь с перерывами — вплоть до эмиграции — жил в столице.

Читать я начал рано, года в четыре, и главными увлечениями в детстве были русские народные сказки и былины, а также легенды и мифы древней Греции. Советская детская литература практически обошла меня стороной. Библия в СССР была запрещена, а когда я открыл ее в 1973 году, было уже поздно. Поэтому в моих текстах изначально нет влияния Библии и советской литературы. Но есть влияние экзистенциалистов, которых я открыл, учась во французской спецшколе, в середине 60-х годов. А также русского дворового языка.

До 23 лет я не хотел становиться писателем. Жизнь казалась мне более интересной в действии и географическом разнообразии, поэтому я и поступил на арабское отделение Института восточных языков при МГУ. В начале 70-х я провел как переводчик незабываемый год в Египте, который произвел переворот в моем сознании. Солнце, свобода и масса интересных книг — я отразил это время в своем романе «Каирский синдром».

Однако в 73-м году жизнь обернулась ко мне своей теневой стороной. На меня поступил донос в КГБ, я стал невыездным, и меня направили работать в военную контору МО СССР, где, вместе с разжалованными офицерами, я должен был переводить техническую литературу на арабский язык.

От отчаяния и духовной деградации в этой безнадежной брежневской Москве меня спасла литература. Я понял, что только слово и поиск самого себя способны дать направление в жизни. У меня был хороший друг, Володя Малявин, сейчас известный российский синолог и профессор Тамканского университета на Тайване. Он тогда только что вернулся из Сингапура, где много общался с французскими левыми. В его квартирке в Шелапутинском переулке я участвовал в беседах и брал книги из его уникальной библиотеки: Ницше, Арто, Эзру Паунда, Г. Миллера. Володя часто цитировал своих французских леваков: «Главное — троица Селин — Батай — Жене». И, действительно, Л-Ф. Селин, которого я прочел тогда в оригинале, перевернул мое сознание. Я не очень любил поэзию вообще и русскую в частности, но меня потрясли стихотворения Гельдерлина, «Песни Мальдорора» Лотреамона и поэмы в прозе Рембо. Последнюю точку в моем литературном самообразовании поставили рассказы Борхеса, после которого, как мне показалось, начался процесс деградации в западной литературе.

В Воентехиниздате, где я провел четыре года, а с 1978 г. и в Институте Африки АН СССР я вел дневник в школьных тетрадях, и постепенно мысли и наблюдения перерастали в новые формы. Они привели к созданию первых, как я сейчас вижу, неудачных повестей и рассказов. Первый прорыв произошел в сентябре 1982-го — марте 1983-го, когда я был на полгода откомандирован в Лейпцигский Университет. Тема моей командировки была «Экономическая экспансия монополий ФРГ в Северной Африке». Для написания этой идиотской работы я каждый день ходил в спецхран местной «Ленинки»(Deutsche Buecherei), но работа не двигалась (она так и не была написана). Я возвращался, одинокий и подавленный, в убогую комнатку аспирантского общежития на Герберштрассе, что рядом с главным вокзалом, и тупо смотрел на унылый восточногерманский город, укутанный торфяной мглой. Казалось, что Вторая мировая здесь не закончилась. Вот тогда-то и родились «Лейпцигские рассказы». Я писал их шариковой ручкой, автоматически, как во сне. Как будто бы кто-то водил моей рукой. Увозил в Москву в толстой линованной тетради.

Дальнейшие этапы моего жизненного пути — командировка в Будапешт (1987–1989), попытка найти работу в Вене (1989–1990) и эмиграция в Германию, где я стал работать на Радио «Свобода». С 1995 г. постоянно живу в Праге. Все эти годы я продолжал писать рассказы с упором на минималистский жанр «шорт-шорт», который теперь все чаще называется Flash Fiction — «блиц-проза».

В основе этого метода — контрапункт, монтаж в духе русского авангарда, смешение планов — высокого и низкого.

Из более крупных своих текстов я бы выделил повести «Возвращение в Союз» (финалист русского «Букера» —1987 г.), «Путешествие в Тунис», романы «Моменты Ру», «Большая Svoboda Ивана Д.» и «Каирский синдром».

«Архив» и другие истории

Возвращение в Союз

Путешествие в Тунис

Моменты Ру

Большая Svoboda Ивана Д.

АБРАМОВ, АМУРСКИЙ, БАВИЛЬСКИЙ, БАЛЛА, БАТШЕВ,БЕЛКА БРАУН, БОВ (БОБОВНИКОФФ), БОКОВ, ВОЛЫНСКИЙ, ВСЕВОЛОДОВ, ВОИНОВ, ГАЛЬЕГО, ГАНОПОЛЬСКАЯ, ГЕОРГИЕВСКАЯ, ГУДАВА, ДАНИЛОВ, ДОБРОДЕЕВ, ДРАГОМОЩЕНКО, ЗАГРЕБА, ИВАНЧЕНКО, ИОХВИДОВИЧ, ИЛИЧЕВСКИЙ, КОВАЛЕВА, КОНДРОТАС, КОРТИ, КРЕЙН, КУЗЬМЕНКОВ, КУРЧАТКИН, ЛЕМБЕРСКИЙ, МАРТЫНОВ, МЕКЛИНА, МИЛЬШТЕЙН, МУСАЯН, НАЗАРОВ, ОГАРКОВА, ОГЛОБЛИНА, ПЕТРОВ, ПЫРЕГОВ, РАЗУМОВСКИЙ, РОДИОНОВ, РЫБАКОВ, САНДЛЕР, СЕЛИН, СЛЕПУХИН, ТЕРНОВСКИЙ, УСЫСКИН, ФОХТ, ХУРГИН, ЦЕЙТЛИН, ЧАНЦЕВ, ШЕСТКОВ, ЭПШТЕЙН, ЭРБАР, ЮРЬЕВ, ЮРЬЕНЕН…