Нашу группу привезли на пристань, где стоял лопастный пароход «Синухе». Кажется, так звали героя древнеегипетского эпоса. Синухе-египтянин. Который убежал от гнева фараона в Верхний Египет и вернулся домой после долгих и опасных странствий.

На берегу, перед посадкой на пароход, поговорил со старым грузчиком-нубийцем. Он помнил русских. Их было здесь так много в 60-е… Русские строители дружили с египтянами, пили с ними пиво, пели песни.

— Теперь — не те русские, какие-то шумные, надменные туристы. Мы не понимаем этих новых русских, — заключил грузчик.

В Асуане к нам приставили Мухаммада — пожилого беззубого гида. Я сказал «пожилого» — но ему, наверное, было лет сорок пять. Здесь люди рано стареют. Рассказывая о богах Древнего Египта, он смущенно прикрывал беззубый рот.

Когда Мухаммад узнал, что я был с русскими хабирами во время «войны на истощение», спросил:

— А ты не боишься, что тебя узнают?

У Мухаммада, как у советского человека, реакция была однозначной: «Не боишься, что тебя вспомнят спецслужбы?»

Эти слова заставили меня рассмеяться:

— Кому я нужен в свои шестьдесят лет и с немецким паспортом? Все, что было — история!

Он подумал и оскалился щербатым ртом:

— Действительно, история!

Но эта история жила в них, и они хорошо помнили о временах дружбы с СССР. В Каире я задал отставному египетскому военному вопрос: почему в 72-м выгнали хабиров?

Он стыдливо потупился.

Потом взял меня за руку и сказал:

— Садык, друг! Мы не могли тогда поступить иначе! Никто бы нам не поверил, что мы можем победить Израиль сами!

Я вежливо принял этот аргумент, хотя причина, ясно, была в другом.

Прямо с самолета в Асуане я сунулся в тэкс-фри шоп и выяснил, что двухдневный срок на покупку спиртного иностранцами здесь не действует. Я сразу затоварился: взял три полуторалитровые бутылки виски Famous Grouse.

Сидя в шезлонге на палубе парохода, я попивал виски, предварительно перелив в бутыль из-под минералки и подкрасив кока-колой. До Луксора этой алкогольной смеси должно было хватить, так я рассчитал.

Мы проплывали идиллические берега Нила — с пальмами, одинокими буйволами, ишаками, верблюдами. Вдали, на песчаной горе, одиноко возвышался мавзолей Ага-хана. Великий пейзаж, при виде которого в душе оживало чувство полузабытого, но близкого прошлого.

Над этим уголком земли, казалось, нависла тень Атлантиды. Согласно ряду эзотерических источников, за десять с лишним тысяч лет до нашей эры последние жрецы-атланты бежали сюда, на юг Египта, и принесли знания атлантической цивилизации. Они прибыли в Египет, чтобы сохранить наследие, из которого вышла западная цивилизация. Запад начался не в Греции и Риме, а здесь, на юге Египта.

Я подливал себе алкогольную смесь, но никто из немцев и арабов подвоха не замечал. Кроме подлого старика Шамса. Он-то знал повадки гяуров по многолетнему пребыванию в Германии.

Шамс подозрительно ходил вокруг меня, бросая косые взгляды на бутылку с миксом.

А я, расслабившись, пил виски с колой, курил и меланхолично взирал на зеленые берега Нила.

Наш пароход проплыл Эдфу, Комомбо. Посетили храм в Комомбо.

Босоногие малыши бежали по берегу, махали нам руками. Бесконечная лента Нила, по мутной поверхности которого бесшумно скользят фелюки и вдаль уходят пустынные холмы под ярко-синим небом. Это и есть вечность.

Так мы доплыли до Луксора и Долины царей.

Это, наверное, самый большой некрополь в мире. Здесь повсюду захоронения — и фараонов, и обычных людей. Каждый в Древнем Египте заботился о собственном бессмертии. В этом проявлялся индивидуализм. Ремесленники сами расписывали свои могилы. Сколько их, безымянно ушедших, лежит в песках? И есть ли что там, в загробном мире?

Допив бутылку виски, понял: «Чего причитать, чего вопрошать? Все само собой сладится. Все само решится».

Третий день плавания по Нилу.

Мы в Луксоре.

Шамс невыносим. Водит нас на экскурсии, по магазинам и всюду нагло жрет — за счет хозяев. Пока немцы затовариваются в алебастровых и папирусных лавках, Шамс садится под навесом и поглощает шорбу, брынзу и нильскую рыбу.

Его мерзкая антисоветская и русофобская сущность вскрылась, когда он сказал мне:

— Плохие были у вас, русских, турбины! Из-за них чуть не встала Асуанская ГЭС. Пришлось в Германии закупать.

Это напомнило мне капитана Хильми.

«Ах ты гад!» — Я чуть не вмазал ему в слюнявые губы и пошел один в город — подальше от немецких попутчиков и Шамса.

Кого только не встретишь в храме Амона-Ра! Внимание привлек изящный полустарик в белом костюме, по виду европеец. В отличие от косноязычных и ленивых местных гидов он легко порхает в парусиновых туфлях, воркует по-французски, называет даты, улавливает связь времен.

Прибиваюсь к нему. За ним послушно следуют две пары богатеньких частных туристов из Франции.

— Можно вас послушать? Я русский журналист.

— Извольте, сударь! Меня зовут Ален. Фуке.

— Фуке? Как того самого?

— Да, как министра финансов Луи Четырнадцатого. Я с ним в далеком родстве.

Вместе с французами обхожу храм Амона-Ра. Фуке объясняет, почему один из двух гранитных обелисков, стоящих перед храмом, был вывезен в ХIХ веке и установлен на площади Согласия в Париже. Рассказывает о поклонении кошкам в Древнем Египте. Когда кошка умирала, ее хозяин в знак траура сбривал брови. А кошек мумифицировали.

Он все рассказывал, а мне становилось не по себе: информацию о Древнем Египте можно воспринимать лишь малыми дозами.

Профессор археологии Фуке — большой оригинал. На пару с другом-геем Дидье он купил деревянный парусник и большую часть года живет на нем. Эта разновидность корабля, известная очень давно, называется «дахабия». Он принимает на паруснике постояльцев — состоятельных туристов, которым показывает памятники Древнего Египта.

Что влечет его в Луксор, где он проводит долгие зимние вечера на своей дахабии? Наверное, особая магия Египта, которая привлекает и меня, и многих других.

Вместе с Дидье он возлежит на шелковых подушках и потягивает кальян, глядя на проходящие суда. Накурившись, они созерцают звезды.

Утром друзья садятся в лэндровер и едут на правый берег Нила — в пустыню, на раскопки. По пути в Долину царей они видят привычный нильский пейзаж: пальмы, глинобитные домики и поля, где в арыках стоят по колено в воде покорные феллахи. Вода кишит паразитами, которые проникают в голые крестьянские икры и вызывают опасную болезнь — бильгарциоз. Последствия печальны, возможны слепота и паралич. На возвышениях стоят охранники с мушкетами и зорко следят за порядком. Деревенский староста — омда — разрешает им стрелять на поражение.

Забудьте аграрную реформу Насера! Забудьте борьбу с феодализмом! От Нижнего царства до нового Египта — сплошное бесправие.

За колоссами Мемнона дорога разделяется: левая ведет в Долину царей, правая — в Долину цариц. Фараоны выбрали это выжженное безлюдное место для вечного уединения.

Ален и Дидье проезжают мимо: их манят маленькие захоронения на склонах гор, где рыли себе могилы ремесленники и другие незнатные люди.

Ален Фуке прижимает к груди рюкзак с нехитрым археологическим инструментарием — лопаточками, щеточками, ломом, скальным молотком. И еще: он давно использует небольшое однорогое кайло с хорошо оттянутым клювом для проходческих работ в карстовых пещерах левого берега. Но это — его профсекрет.

Накопавшись вдоволь, они будут писать полевые отчеты. Они не осрамятся. Тайны Древнего Египта откроются им.

Бог Гор, бог Тот, бог Птах. Но эффектней всех бог-шакал Анубис, покровитель умерших и некрополей. Он будет часто являться им во сне, требуя прекратить раскопки.

Бежав из Асуана, я снова очутился в Каире. Разложил нехитрые пожитки в огромной пустой квартире в Наср-сити, 6. Пошел гулять в Гелиополис.