После подписания Кэмп-Дэвидского договора с Израилем Садат начал пить. Вернее, стал пить больше. Его любимым напитком была водка. Он свято верил, что она не оставляет запаха.

Приходил утром на совещания с остекленевшими глазами, застегнутым на все пуговицы, в маршальском кителе, в двенадцать уезжал на обед и снова лез в холодильник. Однако темная шишка на его лбу росла — свидетельство исправных молений на коврике.

Жена — полуангличанка Джихан, для домашних Джигги, — смотрела с изумлением на эти новые привычки. По вечерам с бокалом водки Садат садился в кинозале и, подобно Сталину, смотрел голливудскую классику — Фреда Астера, «Унесенные ветром» и т. д. Неизменный кальян дымился у его ног.

Стадион Наср-сити, 6, октября 81-го. Парад. Садат сидит на трибуне в причудливом маршальском мундире, с жезлом в руке. Вокруг руководство страны.

Из крытого грузовика выскакивает кучка солдат, их ведет лейтенант Исламбули. Они бегут к трибуне, стреляют из «калашниковых», бросают гранаты. Садат почему-то встает — навстречу пулям. И падает, держась за шею. Остальные прячутся под скамейки. Истекающего кровью Садата по требованию жены доставили не в госпиталь, а на виллу, где он через час скончался.

Стоп-кадр.

Хрен с ним, с Садатом. Его история подтверждает одно: человек — игрушка обстоятельств и спецслужб; массы — быдло; навязать им можно все — от коммунизма до капитализма — и в Египте, и в России, и в Штатах. Даже героизм фанатиков не в силах это изменить. Мы все — Садаты.

И все-таки планета вертелась! Материальное было неуничтожимо. Престижная покупка — «Жилетт»: станок, меняющий угол лезвия. При этом само лезвие оставалось классическим. А в совке используют старые станки, времен Второй мировой войны. Продается «Олд спайс»: афтер-шейв и одеколон. Запах сейчас кажется отвратительным. А тогда — супер. Не то что «Шипр» или «Лаванда» в Союзе.

Часы «Сейко» и «Ориент» конкурировали в премиум-сегменте. «Ориент» имел более экзотическую форму — сейчас такие не производят. Продавцы помещали часы в аквариумах с рыбками и выставляли в витрине на виду у изумленных пешеходов. За эти «Сейки» ребята готовы были продать родину.

71-й: на улицах появляются джинсы-клеш и башмаки-булыжники. Нам, переводчикам, новая мода активно не нравится. Мы остаемся в 60-х.

Однако золото — вот точка притяжения для командировочных. Мы всё узнали про караты. В Советском Союзе в ходу были четырнадцать каратов — 585-я, кажется, проба. Низкая по содержанию чистого золота.

В Египте хабиры смекнули, что брать надо восемнадцать каратов. Желательно — изделия швейцарской и итальянской работы. Все стали большими специалистами. Ходили по лавкам, разглядывали изделия в лупу, пробовали на зуб, спорили с продавцом. Дыбля — колечко, хатим — перстень, сильсиля — цепочка и т. д.

Знание языка не спасало от надувательств. Часто какое-то звено в цепочке оказывалось медным или перстень начинал облезать после первой недели.

Наколовшись пару раз на базаре Хан-халили, где впаривали что угодно, мы с Сашей повадились ходить к ювелиру Шушани. Это был седовласый армянин, его лавка находилась на улице 23 июля, которую по старинке именовали Фуад.

Когда в кармане было фунтов двадцать-тридцать, мы заходили к Шушани, заказывали кофе и принимались разглядывать товар. При этом имитировали британцев, которые в туземных лавках ведут себя надменно, разглядывают украшения чуть ли не под микроскопом, выказывают пренебрежение к продавцу и торгуются до упора.

В золотые украшения египтяне охотно вставляли александрит и агат — полудрагоценные камни, которые почему-то пользовались спросом в Союзе. Куда лучше была бирюза — файруз. Но тут следовало быть внимательным. Настоящая бирюза — в прожилках, бугристая, живая, а они вставляли искусственную бирюзу — однотонный пластик.

На уровень ниже золота котировалось серебро — фадда. Но украшения из него были красивее — традиционная арабская чеканка и черненое серебро вместе с бирюзой смотрелись отлично. Это добро покупалось чуть ли не килограммами.

Среди хабиров особым успехом пользовался египетский гипюр — безвкусная кружевная синтетика, которая отлетала с ходу в советских комках. Считалось хорошим тоном везти ее в рулонах и дарить отрезы на свадьбу. Бойкие арабские продавцы отмеряли гипюр метрами, подмигивая дородным хабирским женам.

Особым предметом спроса были пиджаки из кожи и замши — гильд и шамуа. Хотя и местного производства, они отличались неплохим качеством. Стоили двадцать-двадцать пять фунтов и в совке считались почти недостижимой роскошью, на уровне дубленки. Сейчас в супермаркетах Европы даже турки не обращают на такую продукцию внимания. Воистину, советские люди жили во власти особых представлений о прекрасном!

Если упакованный чувак в начале 70-х имел джинсы «Левис», кожаную куртку, часы «Сейко» и перстень с агатом, он мог рассчитывать на благосклонность девушек и уважение товарищей. А если у него к тому же был самсонитовый «дипломат», непререкаемый авторитет носителю был обеспечен. На самом деле советская страна была самой ритуальной из всех стран мира, где статус определялся количеством импортной одежды и аксессуаров.

И уж практически недостижимыми считались культовые атрибуты западной техники: магнитофоны «Грюндик», транзисторы «Сони», проигрыватели «Филипс». Их могли себе позволить только дипломаты. Бедным хабирам оставалось исходить слюной.

Верхом прогресса была скандинавская порнуха. Эти журнальчики, затертые и слипшиеся, продавались на развалах у дремлющих продавцов. Они просили за них целое состояние, пять или шесть фунтов. Но хабиры платили! И листали дома дрожащими пальцами.

А в остальном — цензура в киосках Каира свирепствовала: все бюсты на глянцевых журналах замазывались черной краской.

Каир, 71-й. Дух 60-х еще жив. Хорош магазин пластинок «Колумбия» на улице Сулейман-паши. На полках — главные хиты того времени. В «Колумбии» можно долго слушать пластинки на большом проигрывателе, в наушниках.

Денег было мало, а пластинки стоили безумно дорого. Как и весь импорт в Египте. Но я копил, чтобы собрать небольшую коллекцию и крутить девушкам в Москве. Поэтому все чаще ездил в «Совэкспортфильм» и брал посольский виски по номиналу, чтобы перепродать арабам.

Однажды, продав очередную бутылку виски из посольства, купил сорокапятку Роллинг Стоунз — Dandelion, и — сколько-то там световых лет от дома.

Задумался — какой проигрыватель купить в Москве? Петя, техник РЛС, за бутылкой спиртоколы объяснил мне преимущества радиолы «Эстония» — первого советского аналога всяческим западным «Грюндикам». Он много говорил о стереозвучании и его влиянии на различные подкорки мозга.

Бедный Петя! Его гениальная техническая башка раскололась в марте 72-го на бетонной платформе Наср-сити, 3, когда он по пьяной неосторожности свалился с подножки трамвая на обочину. Но его совет — покупать «Эстонию» — я запомнил.

Время меняется. Музыка меняется. 70-е наползают, как бульдозер. Эпоха хиппи подходит к концу. Битлы распались, и все начинают слушать Элтона Джона.

На витрине «Колумбии» появляется тройной диск Харрисона All things must pass.

Мой друг Саша внимательно слушает транзистор:

— А Пол — молодец. Послушай, что написал!

На волнах каирского хит-парада звучит Маккартни: It’s just another day.

Милая, хотя и слащавая мелодия. Особенно раздражают фразы о том, как она просыпается, поправляет чулочки, идет на работу и т. д. Не хватает чего-то драматического.

В Каире держится дух космополитизма: девчонки ходят в мини-юбках. Никаких платков или тем более хиджабов — это для крестьянок. На улице Сулейман-паши — кинотеатры с заморскими названиями «Метро» и «Радио». В них идут Clute с Джейн Фондой, MASH, а также Pussicat, I love you и Castle of Fu Manchu.

В центре сохраняется что-то от прекрасной эры короля Фарука и британского протектората: большие европейские дома, итальянские кондитерские, колониальный стиль жизни.