Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Однако многие странности сюжетов 91-го и 93-го становятся понятными только в контексте иной парадигмы российской истории последней четверти века.

Сегодня в исторической ретроспективе очевидно, что в стратегическом курсе на номенклатурную приватизацию не было принципиальных разногласий между околоельцинскими «номенклатурными реформаторами» и лагерем путчистов 91-го или Верховным Советом 93-го. Можете ли вы себе представить победивших Янаева и Павлова или Хасбулатова и Руцкого, отказавшихся от вкусных кусков государственной собственности, которые уже увлеченно рассовывали по своим карманам черномырдины и алекперовы.

Это был общий консенсусный проект советских аппаратчиков, созревший в лубянских коридорах, видимо, еще в андроповские времена. Дракон коммунизма, которого ритуально сокрушили 19–21 августа, на самом деле к тому времени уже благополучно издох, прежде всего в умах и сердцах его идеологов и вождей, сменивших портреты Ленина на портреты Франклина. Окропившись мертвой водицей приватизации, традиционная Русская Власть оборотилась в конце концов из коммунистических старцев в сексапильных моложавых нефтетрейдеров.

Разошлись они тогда в другом. Кланам, стоявшим за путчем, хотелось не только громадной собственности, но и имперского величия в придачу. Прагматик Ельцин понимал, что империю не удастся сохранить даже ценой очень большой крови. Учебно-методический пример Югославии был уже перед глазами.

Путч 91-го был не прокоммунистический, а проимперский. Негласный лидер путчистов Крючков готов был предложить Ельцину занять место Горбачева, если согласится сохранить СССР.

Миллионы людей по всей стране искренне и наивно полагали тогда, как и автор этих строк, что сокрушена 70-летняя тирания и перед Россией открывается путь демократического развития. Но зримым сегодня результатом «реформ» стало мафиозное государство.

Конфликт Верховного Совета с Ельциным в 93-м был попыткой второго эшелона номенклатуры оттеснить первый и дотянуться ручонками к вожделенной властесобственности, опираясь на растущее социальное недовольство. Конфликт этот мог бы, вообще говоря, завершиться каким-то мирным торгом. Но он в принципе не мог быть разрешен конституционными средствами. Дело в том, что к 93-му году Конституции в России вообще не существовало. Сначала Конституция РСФСР была из лучших побуждений дополнена статьей, дававшей Съезду народных депутатов право принимать на свое рассмотрение любой вопрос. Затем в ней появился дополнительный президентский блок, основанный на классической идее разделения полномочий исполнительной и законодательной властей.

В результате родился логический уродец — система аксиом, содержавшая противоречащие друг другу положения. Каждый, знакомый хотя бы с элементарным курсом логики, знает, что из такой системы можно вывести любое заключение. Чем с успехом и занимались ельцинские и хасбулатовские юристы. Конституции не было, а председатель Конституционного суда «Валера, ептыть, ты же верующий» бегал, задрав подол своей юбки-мантии, выполняя роль, разумеется, не арбитра, а центрального нападающего одной из команд.

Амбициозный замысел Верховного Совета не удался не только потому, что в решающую ночь с 3 на 4 октября у Ельцина нашлось четыре верных ему танковых экипажа. А прежде всего потому, что многие еще сохраняли веру в Ельцина и его реформаторов.

На референдуме в апреле большинство поддержало Ельцина в его противостоянии с Верховным Советом. Особенно показателен был ответ на второй вопрос референдума: «Одобряете ли вы экономическую политику правительства?» Вопрос этот был задан на фоне социальных лишений, безработицы, инфляции, спада производства. 53 % ответили да. Настолько огромен был еще кредит доверия к победителям августа 91-го и будущим победителям октября 93-го. И как же его надо было умудриться промотать.

Я вспоминаю этот стоический ответ — доверяем — каждый раз, когда слышу ритуальные причитания приведших страну к системной катастрофе системных либералов о косном пораженном патерналистской ментальностью быдле, органически неспособном понять и оценить высокий замысел их непопулярных рыночных реформ.

А слышим мы это словосочетание «непопулярные рыночные реформы» уже лет двадцать пять, сначала от прорабов перестройки, и будем слышать еще минимум лет двенадцать, как они планируют, от воров в законе и их идеологической обслуги. Ну, ребята, когда вы с придыханием и снобистским превосходством над окружающим плебсом произносите свои заветные слова «непопулярные реформы», вы, наверное, имеете в виду какие-то глубоко продуманные экономические меры, которые будут довольно болезненно отражаться на широких слоях населения в течение, скажем, двух-трех лет. Но зато потом наверняка расцветут науки и ремесла, откроются социальные лифты, вырастет средний класс креативных модернизаторов.

Но двадцать с лишком лет, а теперь еще двенадцать! И все непопулярные, и все болезненные. А кони все мчатся и мчатся. А избы горят и горят.

«По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград или с репейника смоквы?» (Матф. 7:16). Наглядные плоды двадцатилетних усилий реформаторов в законе — смоквы живущей по понятиям криминальной экономики, неспособной соскочить с нефтяной иглы.

Путь «собственника» к успеху в России лежит не через эффективное производство, успешную конкуренцию, инновации, а через близость или прямую принадлежность к властной вертикали, через эксплуатацию своего административного ресурса — маленького или совсем не маленького куска государства — и через абсолютную лояльность правящей бригаде и ее пахану.

Не может быть никаких творческих импульсов в этой созданной «реформаторами» мертвой, не имеющей ничего общего с конкурентным рынком среде, где вся вертикаль от альфа-Цапка всея Руси до участкового полиции набухла воровскими общаками, закупорившими все социальные лифты.

А кроме того, господа непопулярные реформаторы, сами-то вы, продвинутые наши, провели за эти годы очень даже популярные в вашем узком кругу мероприятия и все как на подбор стали долларовыми мультимиллионерами, а самые талантливые из вас даже пролезли в игольное ушко мирового списка «Форбса».

Достойно сожаления, что большинство статусной интеллигенции пошло в услужение режиму Ельцина — Путина. Соблазненная головокружительно жирными сырьевыми объедками в лакейской воров в законе, последняя (де) генерация русской интеллигенции превратилась в капо правящего режима. Но, как известно, нет такой подлости, которую постсоветский интеллигент не смог бы для себя идеологически оправдать и обосновать. Мало ему на «державный» кол смачно сесть — надо ведь еще и либеральную рыбку съесть на десерт для душевного равновесия.

Такой либеральной рыбкой для наших стыдливых альхенов стали ритуально повторяемые ими утверждения о реформаторской в целом природе сложившегося в России за последние два десятилетия режима.

Даже самые «отважные» из них, позволяя себе порой довольно резкую критику персонально Путина, никогда не покушаются на святое святых — основы и истоки сложившегося в России за последние два десятилетия режима. Более того, они призывают вернуться к «наследию Ельцина — Гайдара».

Но «наследие Ельцина — Гайдара», наследие победителей 91-го и 93-го — это не избавление от надвигающейся Русской катастрофы XXI века. Это уже пройденный нами путь к ней.

Не «архаичные ценности массового традиционного сознания» привели к власти путинскую хунту, а чисто конкретные прогрессистские мерзавцы, чтобы хунта охраняла завоевания их «реформ»: Волошин, Юмашев, Дьяченко, Березовский, Абрамович. А что касается самого Гайдара, то он до последнего дыхания верно служил путинскому режиму, не гнушаясь выполнять самые грязные его поручения. Достаточно вспомнить, как старательно отмывал он убийц Политковской и Литвиненко, суетливо бегая из одной телестудии в другую.

В результате 20-летнего цикла реформ осуществились все золотые мечты партийно-гэбистской номенклатуры, которая и задумала перестройку в середине 80-х годов. Полная концентрация политической власти, как и раньше; громадные личные состояния, которые тогда были для них немыслимы, и совершенно другой стиль жизни (что в Куршевеле, что на Сардинии). И самое главное — как правители они избавились от какой-либо социальной и исторической ответственности. Теперь им уже не нужно хором выть: «Цель нашей жизни — счастье простых людей». Их уже тогда тошнило от этого лицемерия. Теперь они сухо повторяют, что цель их жизни — это «продолжение рыночных реформ» и «величие России», хотя никто из них сам в это не только не верит, но и не знает, что это такое.

131
{"b":"211523","o":1}