Все попытки привести его в сознание оказались безуспешными. Он ни на что не реагировал. Через несколько дней появилась новая причина для беспокойства.

На рентгенограмме мозга Пола были четко видны следы жидкости. Юноше грозил отек мозга. Чтобы спасти ему жизнь, врачи пошли на риск, решив использовать недавно разработанный метод глубокого погружения, который в клинической практике еще не применялся. Этот метод заключался в том, что пациента с помощью специальных препаратов переводили в состояние еще более глубокой комы, или, на жаргоне медиков, в состояние «зимней спячки», чтобы затем постепенно вернуть его в исходное состояние.

Трое суток глубокого погружения позволили остановить развитие отека мозга, но теперь предстояло вернуть парня из состояния комы.

Как это сделать, врачи в те годы не представляли. Можно было попробовать чжэнь-цзю-терапию, но Гейл не согласилась. «Неужели вы не понимаете, что он жив и просто уснул глубоким-глубоким сном, — восклицала в отчаянии мать. — Вы можете исколоть его тело тысячами игл и терзать его плоть прижиганиями, но он не откликнется. Тут нужно нечто совершенно иное. Вспомните сказку о спящей красавице!» Врачи развели руками и заявили, что не видят другого выхода, кроме ожидания, пока сознание не вернется к нему само.

После этого Гейл поняла, что спасать сына, как и в случае похищения, придется ей самой.

Не имея никакого представления о том, что такое кома, она бросилась в книжный магазин лос-анджелесского университета и скупила в нем все книги и журналы, в которых упоминалось о коме. Их оказалось немного. Лихорадочно перелистывая страницы, она наконец обнаружила в одном из медицинских журналов то, что искала, — статью о способе поддержания активности мозга у пациентов, оказавшихся в коме.

Авторы статьи предлагали множество методов: непрерывные беседы с пациентом, чтение вслух его любимых книг, проигрывание его любимых мелодий. Авторы считали, что, несмотря на отсутствие сознания, мозг пациента функционирует и он слышит все, что происходит вокруг него. Если же изолировать пациента от внешних звуков, то его мозг может атрофироваться и он, даже придя в сознание, превратится из «гомо сапиенс» в безмолвную и ни на что не реагирующую живую плоть.

Кроме этой статьи, Гейл больше ничего существенного не нашла. И неудивительно. Методы лечения комы стали интенсивно развиваться лишь с конца 1981 года, а несчастье с Полом произошло весной, когда эта ужасная болезнь была не менее загадочной, чем ныне СПИД.

Гейл схватила журнал и помчалась в клинику. Однако врачи отнеслись к статье скептически. Но в Гейл она вселила надежду и, что самое важное, предоставляла ей и ее семье возможность хоть чем-нибудь помочь Полу. Тогда она еще не знала, что через десяток лет такие методы поддержания активности мозга станут распространенными во всем мире и помогут вернуть здоровье сотням, а возможно, и тысячам пациентов, оказавшихся в коме.

Гейл собрала семейный совет, на котором было принято решение организовать круглосуточное бдение у постели Пола. «Он должен слышать, что мы рядом. При этом мы не должны сидеть молча, а читать вслух, разговаривать с ним и проигрывать его любимую музыку». Работа предстояла очень трудная, но все были полны решимости спасти Пола. К счастью, к ним в помощь вскоре явился еще один член семьи Гейл.

Нетрудно догадаться, что им был Марк. О том, что случилось с братом, он узнал, находясь в Оксфорде. Тогда он еще не знал, что, оставив университет, потеряет возможность получить степень магистра. Но жизнь любимого брата была для него ценнее любых дипломов, и он должен был быть в эти трудные минуты с семьей. 8 апреля, через три дня после внезапного несчастья с Полом, Марк был уже на борту авиалайнера, направлявшегося в Лос-Анджелес.

Марк выбрал для своего дежурства самые трудные часы — с полуночи до рассвета. Перед ним — с вечера до полуночи — у постели Пола оставалась его мать. Днем разговаривать с братом и читать ему книги должны были Ариадна и Эйлин. Вскоре к ним присоединилась и Мартина. Несмотря на неудавшуюся семейную жизнь, она настояла на том, что рядом с Полом должна быть не Эммануэла, а его законная жена, каковой она все еще являлась. Волевая Мартина добилась своего, и обиженная Эммануэла была вынуждена уступить.

Все шло по сценарию, разработанному Гейл. У постели Пола постоянно звучала чья-то речь, слышалась музыка или выразительное чтение. Так проходили день за днем, но каких-либо сдвигов к лучшему не наблюдалось.

«Сначала, глядя на неподвижного, чуть дышащего Пола, нам было невероятно трудно читать или разговаривать. Но вскоре мы привыкли и стали беседовать и шутить с ним как будто ничего не случилось». Пытаясь казаться веселой, Гейл рассказывала сыну забавные случаи из его детства, но глаза ее были полны слез. Эйлин и Ариадна включали для него записи его любимых мелодий, а Марк с упоением читал ему комедии Шекспира и стихи Байрона. Так продолжалось долгие пять недель, и все это время Пол оставался неподвижным и безмолвным, словно мумия.

Еще одна проблема заключалась в том, что никто из врачей не мог определить, в какой степени поврежден его мозг и как это скажется на его психике после выхода из комы. Но все это было еще впереди, а пока медики, да и семья Пола, были уверены лишь в одном — в том, что чем дольше он будет оставаться без сознания, тем меньше у него шансов на возвращение к нормальной жизни.

По мнению врачей, должна была существовать какая-то критическая точка, за которой все надежды на выздоровление начинали стремительно падать, и к этой точке Пол был уже совсем близок.

Гейл эти рассуждения не принимала и была уверена в том, что ее сын обязательно вырвется из объятий комы. 14 мая, через шесть недель после того, как Пол оказался в коме, впервые блеснул лучик надежды.

Дежуривший ночью Марк устал от своих монологов и решил поставить для Пола его любимую классическую вещь — «Прогулку Валькирии» Вагнера. Романтичная и возвышенная музыка великого композитора взорвала ночную тишину палаты, и Марк застыл от изумления: по щекам брата медленно катились две крошечные слезинки. Он плакал.

Марк позвал дежурного врача, но тот быстро погасил бурные эмоции юноши, заметив, что такое случалось и с другими жертвами комы. Объяснил он это довольно просто. В глаза Пола могли попасть мелкие частички пыли, которые вызвали раздражение слизистой, что и стало причиной появления слез.

Тем не менее Марка это объяснение не убедило. Они с матерью продолжали верить в то, что Пол заплакал, услыхав любимую мелодию. Однако в последующие дни ничего особенного не произошло, и вполне возможно, что версия врача была недалека от истины.

Часы у постели Пола тянулись бесконечно долго, и Гейл просто валилась с ног от усталости, хотя на самом деле причиной этого было не столько ее дежурство, сколько длительное нервное напряжение. В один из дней к Гейл пришла мысль расширить круг лиц, общавшихся с Полом. Она пригласила в клинику его старых приятелей, и один из них начал вспоминать Полу об их шалостях и проделках в школе.

Одна из историй была столь забавной, что заставила улыбнуться даже замученную Гейл. Неожиданно все как по команде замерли. От изголовья Пола доносились какие-то невнятные звуки. Взглянув на лицо сына, Гейл с изумлением увидела на нем некое подобие улыбки. Ошибки быть не могло. Пол беззвучно смеялся.

Это было первым симптомом того, что он начинает выходить из комы. Гейл от радости зарыдала и почувствовала какую-то удивительную слабость. Ее ноги стали ватными, и она чуть было не рухнула у постели сына. Его друзья ее поддержали и срочно позвали врача, но уже не к Полу, а к его матери. Однако, когда врач пришел в палату, Гейл уже овладела собой и глазами, полными счастья и любви, смотрела на сына. С этого момента кома начала постепенно выпускать Пола из своих цепких объятий. Врачи называют этот процесс «возвращением» или «просветлением». Проходил он необычайно медленно, но ускорить его мог лишь Всевышний.