В те годы его единственными друзьями оставались лишь книги, которые он коллекционировал в течение последних лет. В его библиотеке их уже было немало. От средневековых иллюстрированных рукописей в изящных переплетах до уникальных современных изданий, вышедших малыми тиражами и ставших поэтому библиографической редкостью. Все эти издания предназначались, по мнению Пола, не столько для чтения, а являлись скорее своего рода талисманами, историческими памятниками и произведениями искусства.
Книги, как немые свидетели событий прошлого, воздействовали на него магически и служили той же цели, что и наркотики, — уходу от действительности. Прошлое казалось ему более безопасным и романтичным, чем настоящее.
Его обращение с древним манускриптом напоминало священный ритуал. Он с просветлением на лице вглядывался в каждую печатную страницу, с наслаждением вдыхал запах кожи переплета и со сладострастием касался старинного пергамента. Книги стали его единственной радостью и утешением и заменили ему любовниц, которые его покинули, и семью, которую он не желал видеть. Общение с книгами необычайно развило его интеллект и расширило познания. Он внимательно изучал приведенную в книгах библиографию, писал целые трактаты об искусстве и постигал эзотерическую мудрость, запечатленную на страницах старинных рукописей. Всем этим он обычно занимался днем, а когда приближалась ночь, книги откладывались в сторону и начинался ритуальный обряд со шприцем или бутылкой бурбона.
Как ни странно, но его разум не ослабевал, и он мыслил столь же логично и четко, как и в юные годы. Теперь все его помыслы были прикованы к расширению своей библиотеки, которой он мог вполне гордиться и сейчас. Студию Россетти он превратил в свой кабинет. Шторы на окнах всегда были задернуты. Пол считал, что солнечный свет может навредить его книгам и помешать ему сосредоточиться. Ему еще не было пятидесяти, но выглядел он намного старше.
Из-за увлечения спиртным и шоколадными бисквитами он очень располнел. Затем отпустил бороду и заказал очки, после чего стал очень походить на своего давно умершего кумира — Россетти.
Среди немногих, кто навещал Пола, был добродушный толстяк Брайан Мэггз — король лондонских букинистов и виртуозный переплетчик. В свое время он сделал великолепный переплет для книги Джона Гэя «Искусство бродить по улицам Лондона». Теперь этот забавный путеводитель по английской столице красовался в Британском музее. Мэггз всегда заявлялся с какими-нибудь редкими изданиями, и благодаря этому библиотека Пола постоянно пополнялась. Однако ни одна из хранящихся в ней мудрых книг не убедила Гетти-младшего в том, что ему следует забыть о героине и выпивке и вспомнить о детях.
Интеллигентный и достаточно богатый, Пол смог найти и другие развлечения, позволявшие ему коротать долгие часы одиночества и окунуться в атмосферу прошлых лет. Одним из таких развлечений стало кино. Он собрал огромную коллекцию старых фильмов и благодаря этому был прекрасно знаком с историей Голливуда в период между мировыми войнами, который общепризнанно считался золотым веком американского кино. Но больше всего ему нравились довоенные британские фильмы. Эти старые киноленты заставили его еще больше полюбить Англию, о которой он знал очень мало и которую избрал в качестве своей второй родины. Фильмы открывали ему окно в мир, и его совершенно не беспокоило, что мир этот остался в прошлом и не вернется никогда.
Другим окном в мир в его особняке-тюрьме стало телевидение. Однако окно это было довольно мутным, и через него он обычно видел лишь мыльные оперы и до ужаса скучные телепередачи. Они прекрасно заменяли ему снотворное, принимать которое параллельно с героином и алкоголем он боялся. Телеэкран стал для него привлекателен лишь после того, как Мик Джаггер, застав его у телевизора, заявившись к нему однажды вечером, заметил:
— Почему бы тебе, приятель, не посмотреть что-нибудь более стоящее?
— Что именно? — спросил Гетти.
— Да хотя бы крикет, — улыбнулся Мик и переключил телевизор на тогда еще новый спортивный канал.
Он объяснил Полу правила этой игры, и она того сразу увлекла. Интерес к спортивным зрелищам Пол испытывал давно. Еще с тех времен, когда вместе с Марио Ланца пытался увлечь римлян американским бейсболом. Крикет был игрой изысканной и сложной, но вместе с тем, судя по лицам игроков, весьма драматичной и эмоциональной. Игра эта привлекла Пола еще и тем, что появилась еще в средние века и теперь была неотделима от старых английских традиций. Посмотрев несколько репортажей о соревнованиях по крикету, Пол понял, что последний в сравнении с бейсболом то же самое, что шахматы в сравнении с шашками.
Благодаря старым книгам, довоенным фильмам и крикету на экране телевизора Пол смог заполнить пустоту своего одиночества и готов был наслаждаться всем этим до конца своих дней, который, судя по его иным увлечениям — героину и алкоголю, уже был не так далек.
Время от времени он наведывался в одну из лондонских клиник, пытаясь пройти курс лечения от пристрастия к героину, однако после нескольких сеансов не выдерживал и брался за старое. Состояние его здоровья катастрофически ухудшалось. У него нарушилось кровообращение и была поражена печень. Некоторые из врачей подозревали, что у него диабет, и посоветовали срочно лечь в клинику, но он отказался и предпочел ограничиться медикаментозным лечением у себя дома.
Тем временем его дети продолжали взрослеть и забывать своего отца. Друзья Гейл часто говорили, что Эйлин очень похожа на Пола как внешне, так и по своему сумасбродному характеру. Она была необычайно умна и очаровательна. У нее были огромные карие глаза, и всем своим обликом она походила на лесную фею из сказки, а Гейл ее называла «моя ирландская фея».
Однако в душе Эйлин с детства была бунтаркой, и это не смогло не проявиться в более зрелые годы. Оставив университет Южной Калифорнии, девушка пошла по стопам бунтующих юных американок семидесятых. Сначала увлеклась живописью, затем стала активной участницей акций протеста против войны во Вьетнаме и, наконец, дошла до того, что увлеклась марихуаной и кокаином. Свой протест против социального строя США она выражала с помощью красочных коллажей. На одном из них была огромная фотография чека на тысячу долларов, на которой был написан лозунг: «Долой капитализм». Нельзя не признать, что подобная мысль в головке внучки миллиардера была весьма оригинальной и неожиданной. Некоторое время она была любовницей джазового пианиста, а затем сменила его на голливудского кинопродюсера. Эйлин старалась не думать о том, что однажды она унаследует миллионы, и со стороны могло показаться, что эта перспектива ее ужасала. Вполне возможно, что так оно и было.
Ее сестра Ариадна была более консервативной, хотя в семье из-за неуравновешенного характера и непредсказуемых поступков ее всегда считали сорванцом. После окончания Беннингтонского колледжа в Вермонте Ариадна всерьез занялась фотографией. Больше всего ее привлекали пейзажи и архитектурные памятники. На этом поприще она добилась определенных успехов и даже заключила контракт с одним из нью-йоркских дилеров на продажу своих работ.
Единственным из детей Пола и Гейл, кто не желал покидать Англию, был Марк. Он, как и его отец, полюбил эту страну, и калифорнийские прелести его не привлекали. Он говорил на прекрасном английском и был исключительно вежлив и изящен. Многие в Лондоне принимали его за англичанина. Однако его итальянский был ничем не хуже, и, родившись в Риме, он по-прежнему считал своей родиной солнечную Италию. Марк был намного моложе Пола и Эйлин, и поэтому развод родителей и все, что последовало за этим, его не коснулось. В отличие от Пола, Марк выглядел старше своих лет и был более рассудительным, чем его брат. Поэтому он решил занять место главы семьи и постараться облегчить жизнь матери. Он всегда был ласковым и отзывчивым, что для семейства Гетти было большой редкостью.
Марк был не единственным, кто скучал по Италии. После похищения и безрадостных дней, проведенных в Лондоне, Гейл и дети с радостью ринулись через океан — подальше от своих бед и огорчений. Но теперь Гейл начала тосковать по Европе, по прекрасному древнему Риму и больше всего по маленькой тихой деревушке Оргиа в Тоскане, где одиноко стоял их уютный летний домик, который они благоразумно решили не продавать. Теперь за домом и садом ухаживал старый садовник Ремо. Временами он бывал очень ворчлив, но дети его очень любили и всегда привозили ему из Рима подарки.
