Выглядели они несколько зловещими и в наши дни. Но теперь после полуночи на них было безлюдно, и единственными живыми существами, которых мог встретить здесь случайный прохожий, были лишь бездомные римские кошки да вышедшие на обход ночные сторожа. Глубокой ночью 10 июля 1973 года здесь появился рыжеволосый долговязый парень. Он медленно, словно лунатик, двигался вдоль Виа делла Маскероне к старинному фонтану в виде изваяния юной красавицы, изо рта которой била струя воды. Красавица эта была дочерью богатого графа, и улица, по которой шел юноша, была названа в ее честь.
Читатель уже, наверное, догадался, что ночным прохожим был не кто иной, как Пол Гетти III, который возвращался с очередной вечеринки с друзьями в свою квартиру в районе Трастевере, по ту сторону реки, где он жил вместе с двумя молодыми художниками. Сегодня такая ночная прогулка выглядела бы сущим безумием, но в семидесятые годы Рим был более безопасным, чем сейчас, и когда рядом с Полом резко затормозил старенький белый «фиат», он особенно не встревожился.
— Простите, синьор, — спросил у него через окно автомобиля шофер, — вы случайно не Пол Гетти?
— Да, — ответил удивленный юноша, — он самый.
Услыхав это, из машины выскочили двое мужчин и, схватив парня, силой затолкали его на заднее сиденье, после чего автомобиль быстро скрылся из виду. В ночной тишине четко прозвучали три удара башенных часов римской ратуши, и началась новая трагическая эпопея итальянской ветви династии Гетти.
После смерти Талиты и переезда Пола-младшего в Лондон Гейл целиком посвятила себя своим детям. Брак с Лангом распался два года назад, но, несмотря на это, ей все же удалось сохранить и сплотить свое семейство. В апреле этого года ей исполнилось тридцать семь лет.
Гейл и ее дети полюбили Италию. Теперь они жили в современной квартире в одном из новых кварталов Рима — в Париоли, а уикэнды и отпуск как и прежде проводили всей семьей в своем летнем домике в Оргии. Курс итальянской лиры по отношению к доллару был чрезвычайно низок, и для тех, кто имел доллары, жизнь в Италии была недорогой и довольно комфортной. Тем не менее богатой Гейл себя не ощущала, поскольку пособия на детей от их отца, живущего в Лондоне, она получала весьма нерегулярно. У нее был старенький автофургон марки «опель», много друзей, в большинстве своем итальянцев, и любящие ее дети — сыновья Пол и Марк и дочери Эйлин и Ариадна. Забота о них стала главной целью ее жизни.
Желая дать детям европейское образование, она отправила их учиться не в американскую школу, а в престижный старый колледж святого Георгия на Виа Салариа, в котором, по заверению его администрации, «англоязычные дети в возрасте от восьми до восемнадцати лет могли получить образование, соответствующее уровню средних учебных заведений Британии».
Однако, как и большинство учебных заведений Рима, этот колледж не избежал влияния новой культурной волны, захлестнувшей Италию семидесятых.
Трое младших детей Гейл учились с интересом и старанием, однако старший — Пол взбунтовался и в шестнадцать лет бросил учебу. На психику паренька очень подействовали развод родителей и смерть Талиты, и справиться с ним без мужа Гейл было нелегко.
Со своим отчимом Лангом Джеффрисом Пол поладить так и не смог. Его явно бесило то, что тот занял место его родного отца, и он постоянно ревновал к нему свою мать. Расставшись с колледжем, юноша увлекся живописью и с завидным упорством занялся самообразованием, изучая лишь то, к чему проявлял огромный интерес. Гейл смирилась с ранней самостоятельностью сына и не стала возражать, когда тот заявил, что хочет пожить отдельно от семьи — в мастерской двух старых друзей семьи — Марчелло Кризи и Филиппа Вудлэма.
Гейл как-то заметила, что в Париже жизнь ее сына среди богемы никого бы не удивила. Однако в Риме это многим казалось неестественным. Послевоенные надежды простых римлян на сладкую жизнь развеялись, как и в фильме Феллини, и к семидесятым годам Рим стал снова походить на старинный провинциальный город, и культ семьи снова возобладал в жизни его жителей. Поэтому большинство друзей Гейл не одобрило ее либерализм и решение Пола.
Однако тот по-прежнему был очень привязан к матери, брату и сестрам и наведывался к ним почти каждый день. Когда у Пола кончились деньги, он предложил владельцу одной из пиццерий свои картины в обмен на обеды, но чаще всего еду ему и его друзьям-художникам доставляла заботливая Гейл. Если она по каким-либо причинам сделать этого не могла, то Пол заявлялся на обед домой, заодно навещая своих сестер и брата. Несмотря на то, что он ушел из дома, все трое его очень любили, и итальянская ветвь династии Гетти была дружной и сплоченной.
Характер юного Пола был полон противоречий. Гейл считала, что сын развит не по годам и ему можно было дать все двадцать. После развода родителей и появления у матери нового мужа Пол воспылал еще большей любовью к отцу, и тот с его увлечением идеями хиппи стал для юноши образцом для подражания. Когда Полу было одиннадцать лет, отец пригласил его на две недели в Марракеш, и мальчик был просто очарован красотой «Дворца наслаждений» и пейзажами Атласских гор и позже вспоминал об этих местах как самых прекрасных на земле, хотя, кроме Калифорнии и Италии, он нигде не бывал. Очень понравилась юному Полу и Талита, и ее трагическая смерть через три года и отъезд отца в Лондон ранили душу четырнадцатилетнего подростка.
Гейл вспоминает, что после этого Пол стал очень молчаливым и замкнулся в себе. Именно поэтому она и уговорила сына заняться живописью. Гейл надеялась, что он обретет новых друзей и перестанет переживать из-за случившегося.
Летом Пол брал свой мольберт и отправлялся вместе с семьей в их любимую деревушку. Он с детских лет полюбил несколько грубоватых, но очень добрых итальянских крестьян и прекрасные сельские пейзажи к югу от Сиены. Его младший брат Марк не отходил от него ни на шаг. Однажды братья заблудились в близлежащем лесу. Начинало темнеть, и Гейл была вне себя от тревоги за сыновей. Но Пол проявил завидную выдержку и сообразительность, и через несколько часов они уже бросились в объятия матери.
В те годы одним из друзей Пола в Италии был Адам Альварец, сын писателя Аль Альвареца, отдыхавшего в тех же местах, что и семья Гейл. Адам вспоминает, что его друг был «очень спокойным и поразительно рассудительным пареньком, в котором не было и следа того безрассудства и непредсказуемости, о которых так часто писала итальянская пресса после его похищения». «Однако то, что произошло в его семье, — продолжал Адам, — очень осложнило ему жизнь, и расставание с родным отцом было для него огромным несчастьем».
Вернувшись в Рим, Пол заметно менялся. Фамилия Гетти выделяла его среди других благодаря известности его деда, и ему это определенно нравилось. Один из репортеров назвал его в своей статье «золотым хиппи». Эта реклама помогла Полу легко заработать приличную сумму — в качестве обнаженной фотомодели в одном из эротических журналов. Эта же кличка Пола фигурировала однажды и в протоколах полиции, после того как его арестовали во время одной из студенческих демонстраций. Его продержали в камере целую ночь, однако утром выяснилось, что к бунтующей молодежи он не имел никакого отношения и оказался в рядах демонстрантов по чистой случайности. Тем не менее случившееся повлияло на его убеждения, и он вскоре присоединился к молодежному движению, отстаивавшему демократию и права человека и осуждавшему стремление к богатству. «Богатые на самом деле бедны, — заявил однажды Пол. — Им постоянно не хватает духовной пищи и бескорыстной любви, и их можно только пожалеть». Это высказывание внука самого богатого из американцев было тут же подхвачено репортерами и попало на страницы зарубежной прессы, в том числе и британской. Дошло оно, конечно же, и до самого старика Гетти, но тот не дал по этому поводу никаких комментариев.
Пол побывал в Англии у деда прошлым летом и особого расположения не встретил. Гетти-старшего явно раздражали яркие джинсы на внуке, и он высказал Полу все, что думает о современной молодежи и ее увлечениях. Внука это, похоже, обидело, и больше в Саттон-Плейс он не появлялся.
