Ученым, изучающим окружающую среду, нужны «чистые», не измененные вмешательством человека экологические системы как эталоны, с которыми можно сравнивать. Где еще можно найти таковые, кроме как на островах? Новосибирские острова не включены в перспективные планы создания заповедников на Крайнем Севере. Природа их, очевидно, не считается уникальной. Здесь не «родильный дом» белых медведей, как на острове Врангеля, и не местообитание крупнейшего в мире стада оленей, как на Таймыре. Я и не призываю к организации заповедника на Новосибирских островах, этот вопрос должны решать профессионалы. Я - за бережное отношение, и только.

Взаимоотношения, сложившиеся между животным миром и охотником на Новосибирских островах, оптимизированы многолетней практикой. Промысловик сам выбирает угодья в зависимости от численности зверя. Он действует на свой страх и риск, руководствуясь лишь здравым смыслом, не вылавливает все поголовье и не уничтожает молодняк.

Осеннее кольцо

Осень. Сухогруз, стоящий на рейде Темпа, сквозь падающий снег виден нечетко и кажется небольшим длинным островом. Иногда пробивается солнце, и тогда светятся желтым бока ящиков, в два этажа сложенных на палубе. Ящиками сплошь заставлено пространство на корабле от надстройки до носа, судно сидит низко и поэтому напоминает авианосец. Становится видным и второе судно, стоящее дальше. Оно уже разгружено и вышло из воды неестественно высоко, обнажив большую полосу красного ниже ватерлинии. Но солнце выглядывает редко. «Засентябрило», - сказал кто-то сегодня утром.

Осень. Пуночки, готовясь к отлету, сбиваются в огромные шумные стаи. Пуночка - веселая птица. Весной она прилетает первой, это гонец весны, как скворец или грач в средних широтах. Среди апрельской пурги она чувствует себя превосходно. Пуночка всегда рядом с человеком, и это приятно, особенно когда рядом нет людей. Она может свить гнездо не только под крышей вашего балка, но и в выхлопной трубе трактора, который несколько дней не заводили. Летом она прыгает по крыше палатки, склевывая насекомых с нагретого брезента. Через брезент четко видны ее трехпалые лапки.

Однажды я молча работал в палатке, а две пуночки принялись скатываться по крыше, как дети с горки, и делали это полдня.

Сейчас осень, потревоженная стая пуночек с писком бросается врассыпную, словно горсть гороха, брошенная неловкой рукой.

В предыдущих главах я цитировал дневники разных людей. Теперь мой собственный.

25 августа. Утром ребята говорили между собой:

- Сегодня двадцать какое?

- Да двадцать большое какое-то уже. А что?

- К жене на день рождения боюсь опоздать. (Это - студент).

- Ты, главное, на свадьбу к ней не опоздай. Студент не понял юмора.

- Не приглашала еще на свадьбу? Ну, тогда еще ничего страшного...

Все отряды по радио сообщают, что еще не сделана кое-какая работа. Какая именно? Отвечают не очень отчетливо. Мне все понятно. Может быть, это самое приятное время в течение всего полевого сезона: три-четыре дня между окончанием маршрутов и возвращением на базу экспедиции. План выполнен, но нужно привести в порядок полевые материалы, спокойно обдумать сделанное за лето. Когда попадешь на базу и увидишь самолет, отлетающий на материк, сосредоточиться будет уже трудно. Захочется домой.

После обеда улетел в Тикси «Мухолов». Так наши ребята зовут Костю Городкова, энтомолога из Зоологического института Академии наук. Летом на чокурдахском аэродроме ко мне подошел человечек с большим рюкзаком и вежливо спросил, не наш ли это самолет летит на Новосибирские острова. Узнав, что наш, попросил взять его с собой, предупредив, что денег на оплату у него нет. В самолете он вытащил из полевой сумки школьную карту Советского Союза для четвертого класса и указал пальцем на остров Котельный: «Мы летим сюда?» - «Да», - ответил я. «Спасибо, сюда мне и надо». Такая точность привязки была для него достаточной. Потом наш новый знакомый достал стеклянный пузырек, сквозь пробку которого были пропущены две изогнутые трубочки. Мы не успели понять, что это такое, как он взял одну трубку в рот, конец другой ловко подвел к комару, летавшему по салону самолета, потянул в себя воздух - и комар оказался внутри склянки. Городков изучал комаров, и этот пузырек был его основным орудием труда. Нашим геологам объект изучения не казался серьезным, мы считали, что комаров нужно уничтожать, а не изучать, академический облик «Мухолова» располагал к юмору.

В течение сезона Городков редко попадался на глаза. Лишь иногда он бесшумно появлялся в балке и просил взять его на вездеход, уходящий в дальний маршрут. За лето он незаметно побывал на всех островах. Мы считали, что на Новосибирских островах комаров нет: изредка, в особо жаркую погоду, укусят один-два неизвестно откуда взявшиеся. Городков умудрился найти несколько их видов и ожидал от своих находок важных результатов.

Вчера в первый раз я разговаривал с ним серьезно и узнал, что за несколько лет он объездил всю советскую Арктику. В средствах он был очень ограничен. Его единственным «капиталом» была вежливость, а на Севере это ценится. Главное же, все, с кем ему приходилось иметь дело, видели, что Городков - энтузиаст. Энтузиасту отказать невозможно.

Я спросил, не родственник ли он В. Н. Городкову, полярному исследователю, автору фундаментальной работы «Растительность и почвы о. Котельного», «Сын», - ответил наш Городков.

26 августа. Д. А. Вольнов, Эля и я поехали в район полярной станции Котельный посмотреть пермский разрез. Собственно, это был не рабочий, а скорее ознакомительный маршрут, чтобы наметить участки детальных исследований на следующий сезон. Настроение у нас было чемоданное, по дороге много разговаривали, шутили, на карту смотрели невнимательно и в итоге перепутали речки. Мы вылезли из вездехода, думая, что здесь начало нашего маршрута. Водителя же послали вперед километра за три, попросив приготовить там чай. Уходящий вездеход был еще виден на склоне, когда мы убедились что начинать маршрут нужно не здесь, а именно там, куда мы направили водителя. Мы замахали руками, но было поздно

Идти в шубе было тяжело. Мы шли по берегу моря под скалами, пляж был совсем узкий, местами возвышались «непропуски» - обрывы, уходящие прямо в воду. Волна била в камень. Ветер дул порывами. В интервалах между порывами ветра было тихо, но волны, казалось, взлетали еще выше. Перед очередным «непропуском» я дождался самой высокой волны, затем отсчитал девятый вал и, как только он схлынул, решился пробежать под скалой. Однако оказалось, что-либо вал был восьмым, либо десятый вал еще сильнее девятого. Окатило освежающим душем, «кипящая» вода прошла между сапог, вымывая гальку из-под подошв. Пришлось собирать мелкий плавник и разводить костер.

Отложения пермского возраста на этом участке первым обнаружил наш коллега В. А. Виноградов. Раньше их не знали в этой части Котельного, находка существенно меняла представление об истории геологического развития района, и нам хотелось либо убедиться в этом самим, либо опровергнуть. Мы долго искали фауну, пока не напали на слои с обилием явно пермских пелеципод и брахиопод. Слава Виноградов не ошибался.

Мы с Вольновым окоченели и думали только, как скорее попасть домой. Однако Эля невозмутимо продолжала работать, ее красные лыжные брюки ярким пятном выделялись на черном фоне обнажения. Наконец, нам удалось уговорить ее спуститься, и мы уже почти дошли до вездехода, как вдруг Эля спохватилась:

- А какая мощность верхней пачки?

- Пятьдесят метров, - сказал Вольнов.

- Нет, больше. Метров семьдесят.

- Точно, семьдесят, - согласился Вольнов. - Поехали ради бога...

- Нет, это ты просто так согласился, чтобы я отвязалась. А надо замерить.