Моржи крепко спят

- Мертвый час, - сказал Леонид. - Послеобеденный отдых. А я-то думаю, куда это они все по пропадали?

Моржи - около сорока штук - лежали в один ряд головами к скалам. Только один, самый крайний, расположился головой вниз по уклону, к морю. Большинство лежало на спине, сложив ласты на брюхе, при этом бивни у одних были прижаты к груди, у других торчали прямо вверх. С огромными предосторожностями, чтобы не спугнуть их, мы спустились по скале (на каменных ступенях была выбита заметная тропинка) и сделали несколько снимков, теперь уже действительно последних. Мы стали подступать к моржам ближе и ближе, пока не подошли вплотную. Моржи спали, сотрясая воздух храпом. Опасаясь, как бы нас не смяли, если проснутся, мы поднялись на несколько метров по осыпи вверх и робко подали голос, чтобы разбудить спящих. Потом крикнули громче. Моржи спали. Мы стали бросать в них маленькими камешками, потом побольше. Камни прыгали по круглым тушам, но тот или другой морж только отрывал голову, смотрел сонным взглядом и тут же ронял ее обратно. Храп возобновлялся. Позже я узнал, что на это место моржи приходят сотни лет. Убить здесь моржа ничего не стоит, но вытащить тушу вверх по скале невозможно. Поэтому наверху построили ворот. Когда канат пришел в негодность, охотники пытались «выселить» моржей в более удобное для них (охотников) место. Площадку поливали керосином, жгли костры из плавника - ничего не помогло...

Когда их все-таки разбудили, они были очень недовольны

Вряд ли можно установить, сколько столетий промышляли моржа аборигены Севера. В Европейской России о моржах узнали в 1646 году, когда промышленник Исай Игнатьев, ходивший морем на Колыму к чукчам, привез груз моржовых «зубов» и изделий из них. В следующем году служилый человек Михайло Стадухин докладывал, что на острове напротив устья Колымы «чухчи... побивают морской зверь морж и к себе привозят моржовые головы со всеми зубами, по-своему-де они тем моржовым головам молятца...». В июне 1652 года якутский воевода наказывал казачьему пятидесятнику Ивану Реброву: «... велеть им (чукчам. - В. И.) за государев ясак платить тем моржовым зубом, большим и средним, и моржовые лавтаки и сала имать же, а моржовый зуб имать добрый большой и средний...» Раньше «инородцы» делали из моржовых клыков полозья для нарт.

«Сибирский вестник» в 1821 году сообщал: «Моржовые кожи, мясо и жир в таком же употреблении, как и тюленьи; но более всего уважаются их клыки, известные в Сибири под названием моржовых зубов и рыбьей кости. Обыкновенно в пуд идет от 4 до 6, а иногда по два или три зуба. Мелкие же большею частию почитаются не стоящими провоза. Зубы сии называют промышленники от числа, сколько идет в пуд, четверными, пятерными, шестерными и тройными. Цена зависит от величины и доброты их. При покупке моржовых зубов смотрят, нет ли на них щелей или червоточин, а также у корня не много ли слишком пустоты; сверх того наблюдают, чтобы в них более было шадры или внутренности и чтобы она имела цвет с желта-пестрый. Зубы сии в сухом месте скоро портятся, а потому держат их в погребах». Последнее относится скорее к мамонтовой кости, вероятно, автор «Сибирского вестника» немного напутал.

Фердинанд Петрович Врангель сообщал, что в 1836 году на ярмарке в Якутске поступило в продажу «моржового зуба пудов 1000», то есть шестнадцать тонн. Если даже допустить, что все клыки были «тройными», то было убито более полутора тысяч животных, если же «шестерными» - три тысячи. Только для одной якутской ярмарки 1836 года!

Сейчас ради кости моржей не бьют, по крайней мере, на Новосибирских островах.

Мыс Конус с "отпрядышем"

Мыс Куб назван так потому, что напротив самого его носа в море лежит останец величиной с деревенский дом. Где-то в материалах экспедиции Э. В. Толля я видел выражение: «отпрядыш от материкового берега». Жалко, что сейчас слово «отпрядыш» не употребляется, оно просто удивительно подошло бы вот к этому самому «кубу». «Куб», впрочем, не совсем куб, а параллелепипед, наклоненный в сторону берега. Если смотреть с севера, через небольшой, заливчик, то видно, что грани «куба» и плоскость берегового обрыва параллельны друг другу и сформировались по единой системе трещин. Вблизи останец действительно выглядит кубом. В тесном пространстве между ним и берегом качается черная вода, как между дебаркадером и набережной у Медного Всадника.

Мыс Куб больше похож на параллелепипед

И куб, и скала, от которой он отвалился, сложены угловатыми обломками известняка, сцементированными карбонатной же массой. Это был разрушенный древний риф.

Мы работали, не снимая рукавиц. Температура была два градуса тепла, дул северо-восточный ветер. Трудно было представить себе, что в далекое от нас девонское время здесь лежала тропическая лагуна, где рос барьерный коралловый риф. Потом, при вертикальных подвижках земной коры, риф раскололся, раздробился на куски и эти куски были погребены под обломочным материалом, в изобилии поступавшим в теплое мелкое море. В море плавали не моржи, не нерпы, а гигантские акулы и нескладные, на наш взгляд, панцирные рыбы. Было это примерно триста пятьдесят миллионов лет назад.

Как там внизу?

Когда работаешь на мысе Куб, то, прежде всего, поражает обилие птиц. И на самом «кубе», и на береговых скалах все усеяно птицами. Поражает их ни с чем не сравнимое количество. Они непрерывно взлетают и садятся: на плоскости напластования, в естественные ниши, просто, кажется, на вертикальную стенку, и висят в воздухе между стеной и глазами. Если подойти совсем близко, то на обрыве видны едва заметные уступы, на которых лепятся простейшие гнезда изо мха. Местами птицы сбиты в плотные кучи, словно голуби на соборной площади, когда старушки сыплют им пшено. Тем не менее, каждая безошибочно находит свое гнездо. Нижние гнезда можно достать рукой, верхние уходят, насколько охватишь взглядом, вверх.

Птицы Арктики «знают» геометрию. Нижняя граница гнезд на базаре выбирается с таким расчетом, чтобы птенец, если он сорвется, не упал бы на камни, а мог спланировать на открытую воду. Очевидно, минимальный угол планирования составляет около сорока пяти градусов к горизонту, потому что высота до нижних гнезд примерно равна ширине пляжа, лежащего у подножия обрыва. Птица как бы мысленно рисует равнобедренный прямоугольный треугольник, где гипотенуза - потенциальная траектория планирования птенца. На мысе Куб пляжа почти не было, едва находилось место, куда можно поставить сапог, поэтому гнезда начинались низко, сразу над линией прибоя.

Птицы «знают» и геологию. Они селятся на карбонатных породах, на прочных песчаниках, на диабазах. Рядом возвышаются превосходные скалы, сложенные алевролитами или аргиллитами, которые часто осыпаются - на них нет ни одного гнезда.

Над мысом Куб стоял дикий гвалт. Ощущался острый запах, но не противный, не такой, как на моржовой лежке. Можно, казалось, протянуть руку и снять чайку, словно курицу с насеста. Но в самый последний момент она взлетала на метр-два и тут же снова садилась, прижимаясь боком к скале, приноравливаясь, помогая себе крыльями, чтобы удержаться.

Большинство в этой колонии составляли небольшие чайки моевки - нежно-пепельные крылья, желто-лимонный клюв, а внутри, когда кричит, - ярко-красный. Когда чайка кричит, широко раскрывая клюв и запрокидывая голову, она теряет все благородство и элегантность своего облика, приобретая сходство с базарной торговкой.