...Вечером 31 августа 1958 года на Оленеке промывальщик Зайцев прибежал в лагерь и закричал каюрам:

- Поехали мертвеца привезем!

- Зачем мертвеца везти будем? - спросил рассудительный бригадир каюров Афанасий.

- Да он еще живой!

Зайцев со студенткой Ирой Рябковой, возвращаясь из маршрута, чуть не наступили на охотничье ружье, лежавшее прямо на гальке. Невдалеке щипала траву белая лошадь без седла и узды. Лошадей в этих местах никогда не бывало. Зайцев хотел выстрелить в воздух, чтобы вызвать хозяина ружья, но тут увидел в береговом обрывчике неглубокую нору, откуда торчала какая-то бесформенная масса: тряпье, полузасохшие ветки... Все это едва заметно шевелилось. Поборов страх, Зайцев запустил руки в нору и без усилия вытащил человека.

Если читатель видел фотографии узников Освенцима, то нет нужды описывать портрет этого человека. Он не мог говорить, и невозможно было даже понять, какого он примерно возраста. Когда его привезли в лагерь, то первые день-два ему давали по ложечке чаю со сгущенкой, да он и не хотел есть, но вскоре в нем проснулся нечеловеческий аппетит. Наш гость выл и плакал, требуя еды. Вот когда он начал кричать и, следовательно, поправляться, мы и стали между собой именовать его Мертвецом как бы в насмешку над уходящей от него смертью.

Он был рабочим крупной разведочной экспедиции, поселок которой стоял далеко к югу отсюда. В середине июля группа рабочих с трактором и лошадью выехала в лес на заготовку дров километров за десять - двенадцать от своего лагеря. Вечером, загрузив дровами тракторные сани, бригада направилась обратно, а нашему знакомому велели остаться до утра охранять заготовленный лес. Проводив товарищей, он поел, покурил, а потом чего-то заскучал и решил тоже вернуться домой. Дороги он не знал, но, так как в лагерь вел только что проложенный тракторный след, без всяких сомнений сел верхом и поехал.

У него не было часов, и он не знал, сколько было времени, когда он начал подозревать, что едет не по свежему следу. Он слез с лошади, внимательно посмотрел след и убедился, что в углублениях, оставленных траками, стоит неповрежденная трава, не только молодая, но и сухая, прошлогодняя.

Как мы потом узнали, его искали долго и настойчиво. Только через месяц с разрешения вышестоящих органов поиски прекратили. Были составлены полагающиеся акты, а вещевой мешок пропавшего и заработанные им деньги переслали жене. Начальники получили взыскания (еще более сурово они были наказаны, когда человек нашелся, за преждевременное прекращение поисков).

В первые дни он не плутал на месте, а все время двигался на север и быстро очутился так далеко, что никто не мог предположить. Район поиска был южнее. Он и сам недоумевал, куда вдруг делся лес и почему кругом открытые пространства. Иногда с водораздела открывались вдали долины крупных рек - нечто выделяющееся на однообразном фоне тундры. Выло ощущение, что там жилье, он спешил туда, но встречал лишь скалистые обрывы или группы небольших деревьев. Часто попадались следы лагерей: консервные банки, щепки, куски газет, иногда совсем недавние. Однажды он нашел пачку соли, но солить было нечего: один раз он промазал по куропатке, в другой убил поморника (поморник не куропатка, это полкило сухожилий, гладких перьев и полых костей - совершенный летательный аппарат), третий патрон так и носил с собой. День за днем он терял силы, а лошадь, напротив, отъелась без работы. В одно утро человек не смог поймать лошадь. После этого он уже шел пешком, а белая лошадь следовала за ним в некотором отдалении, не отставая, но и не даваясь в руки. Часто вечерами - уже появились вечера и ночи: шел август - он видел далеко в вышине рейсовый самолет Москва - Тикси и в отчаянии грозил ему кулаком. А потом он кое-как выкопал нору и залег умирать.

Этот человек вытянул один билет из тысячи: по речке, где он лежал, люди проходят, может быть, один раз в году, а может, один раз за несколько лет. Через день после того, как его нашли, выпал снег...

Иногда тарахтение дизеля в авиапорту усиливалось, и тогда было впечатление, что там заводят самолет. Я вставал. Снаружи по-прежнему ничего не было видно. Момент, когда по-настоящему начало проясняться, я пропустил. Я только вдруг ощутил, как звук дизеля превратился в шум подъехавшего автомобиля, в дверь постучали, и в балок быстро вошел Иван Васильевич Шешурин, декламируя:

- И ты печальная сидела - а нынче... погляди в окно!

Иван Васильевич бодр и, как всегда, элегантен (кожаная курточка, галстук, белая сорочка), рукопожатие его энергично.

А снаружи действительно туман быстро рассеивался, прямо на глазах открывалась пологая дуга южного берега бухты Стахановцев Арктики. Наш Ан-2 был уже расчехлен, и винт вращался, набирая обороты.

Сразу после взлета мы взяли курс на юго-восток, перевалили водораздел и, оказавшись в верховьях Балыктаха, пошли прямо по долине. Мы решили начать поиски от лагеря, откуда ушел Т. Летели низко вдоль русла. Тень самолета почти в натуральную величину скользила по тундре чуть впереди и справа от самолета, ломаясь на неровностях рельефа.

Лагерь мы нашли легко по избушке, построенной кем-то очень давно. Самолет сделал круг над лагерем. Кроме избушки здесь были четыре палатки, капитально поставленные на каркасы, вездеход. Черный уступ - единственный на острове выход пласта каменного угля, и от него вниз по склону - черный угольный шлейф: сюда за углем ездили местные жители. Между палаток стояло несколько человек. Вопреки обычаю ни один не помахал самолету рукой. Стояли неподвижно и смотрели вверх.

Мы хотели попробовать пройти от лагеря по вездеходному следу, повторяя путь Вили. Начальник отряда, как мы договорились по рации, находился в стороне от палаток, на одном из следов от вездехода, и показывал рукой направление. Галочкин вышел на курс, но сразу же следы начали пересекаться, сливаясь и снова расходясь, словно рельсы на подъезде к большому городу, если смотреть на них с площадки хвостового вагона.

- Что будем делать? - обернулся ко мне Галочкин.

К сожалению, самолет нельзя остановить в воздухе, чтобы подумать, нужно было решать быстро. Я решил пролететь к северу и там ходить челночными рейсами: с востока на запад и обратно, как при аэрофотосъемке.

Ночь, пусть светлая, не лучшее время для поисков. Солнце почти лежало на горизонте, и любые возвышающиеся предметы - высокая кочка, кустик, «пасть» для ловли песцов - отбрасывали густые и неестественно длинные тени, сбивавшие с толку. Мы шли низко над землей, иногда брюхо самолета почти касалось лысого водораздела, покрытого россыпью камней. Я боялся, что мы не успеваем просматривать все, поэтому попросил командира подняться выше. Бег земли внизу замедлился, обзор расширился, зато детали стали хуже различимы... Рельеф в этой части острова Котельного спокойный - плоские водоразделы, неглубоко врезанные долины речек... Время от времени попадались небольшие стада оленей: напуганные самолетом, они отчаянно неслись в сторону, затем вдруг останавливались и, как ни в чем не бывало, продолжали пастись. На востоке отчетливо выделялся уступ Шмидта. От его основания к востоку простиралась болотистая, покрытая кочкарником низина, по которой причудливо извивались речки, а еще дальше лежала мокрая песчаная пустыня Земли Бунге.

В одном месте, на восточном берегу острова, три белых медведя деловито шли, направляясь на север. Зады у всех троих были грязные: видимо, медведи съезжали с обрыва. На следующем витке мы увидели их снова. Медведи нашли охотничью избушку и пытались в нее проникнуть. Двое, отталкивая друг друга, старались протиснуться в дверь, а третий совал морду в оконце. Сразу после этого мы прошли над вездеходом, оставленным отрядом во время поисков.

А затем я увидел человека. Он шел рядом с вездеходным следом, можно было даже различить, как тень его колебалась в такт шагам. Сохраняя выдержку, подобающую мужчине, я тронул Галочкина за плечо.