— Ты ходишь в церковь, Анжело?

— Конечно.

Его лицо стало неуловимо настороженным. Было вполне вероятно, что он догадывается о неслучайности вопроса, знает о моих попытках прощупать его мысли и желает знать, давать ли мне право на подобные исследования.

— Я даже пел в церковном хоре год назад, — продолжал он. — У мальчишки, стоявшего впереди меня, были уши, как у муравьеда. Я все время сбивался. — Он запел чистым контральто, удивительно звучащим на открытом воздухе: — Ad Deum qui laetificat juventutem meam… — Потом пожевал травинку и улыбнулся.

— И это приводит тебя в восторг?

Он захихикал:

— Теперь вы говорите как тот человек, с которым я беседовал в парке. Он сказал, что религия — обман.

— Я не считаю ее обманом, все-таки мне случалось быть агностиком. Дело в личной вере. В любом случае тебе следует ходить в церковь — хотя бы только потому, что так считает твоя мать… Ведь она, я думаю, набожна, не так ли?

Он быстро взял себя в руки:

— Да…

— Расскажи мне о Латимере. — Я смотрел, как он покачивает здоровой ногой — легко и изящно. Искривленная была в шине. — Я мог бы поселиться здесь.

Он проговорил с сомнением:

— Ну, он не велик. Люди говорят, запущен. Я не знаю…

Полно пустых домов. Редко что случается. Пригородны хороши — как здесь. И когда выезжаешь за город… Господи, если бы я мог! Вы знаете, просто ходить целый день, взбираться на холмы… Я прохожу милю, а затем вот тут, сзади, начинает болеть нога. И прогулке — конец…

— Думаю, я достану машину. Тогда мы могли бы выбираться на природу.

— Господи! — его глаза загорелись надеждой. — Провести целый день в лесу! Я мог бы взяться… Знаете, эта картина, та, что в вашей комнате… Думаете, там нарисовано место, которое я видел в действительности?.. Совсем нет. Я видел места, похожие на него… березы… Иногда дядя Джейкоб берет меня в поездки. Но когда я вылезаю из машины, он не отходит от меня ни на шаг. Беспокоится о моей ноге, вместо того чтобы позволить мне самому беспокоиться о ней. И оставить меня, когда я готов… — Он замолк и посмотрел мне в глаза. — Я люблю зверей. Знаете, такие маленькие существа, которые… Я читал, если сесть тихо в лесу, через некоторое время они начнут ходить вокруг и не бояться.

— Это правда. Я часто делаю так. Большинство птиц не обращают не тебя внимания, если ты не шевелишься. Наоборот, это их не беспокоит, это выглядит менее подозрительным. Ко мне достаточно близко подлетали иволги. И краснокрылый дрозд. А однажды на меня наткнулась лиса. Я сидел на ее любимой тропе. Она всего-навсего смутилась и обошла меня… Кстати, я тут встретил кое-кого из твоих друзей. В продуктовом магазинчике. Шэрон Брэнд.

Его мысли все еще гуляли по лесу, и он произнес с отсутствующим видом:

— Да, она милый ребенок.

— В некотором роде ты вырос вместе с ней.

— В некотором роде. Года четыре-пять — точно. Мама… не очень любит ее.

— Но почему? Я думаю, Шэрон — славная девочка.

Он сорвал свежую травинку и осторожно произнес:

— Родичи Шэрон — не католики…

— А Билли Келл — католик?

— Нет. — Он был ошеломлен. — Билли? Когда это я…

— Сегодня утром, Анжело. Когда мы нашли Беллу. Ты сказал: «Билли Келл может знать».

— Я так сказал? — он недовольно вздохнул. — Господи!..

— Ты еще сказал что-то об «индейцах». Кто они? Банда?

— Да.

— Твоего возраста?

— Да. Чуть старше.

— Хулиганы?

Он улыбнулся, и это была улыбка, которой я никогда не видел. Словно он примерил хулиганство на себя, пытаясь понять, как он будет выглядеть в подобном костюме.

— Они считают именно так, мистер Майлз, но слушать их — все равно что мазать битой по бейсбольному мячу.

— Похоже, ты не очень-то их любишь.

— Это свора… — он замолк, оценивающе глядя на меня.

Думаю, он решал, как я отнесусь к непристойности в устах двенадцатилетнего, и, похоже, принял решение не в мою пользу. Во всяком случае, закончил он совсем другим тоном:

— Эти ублюдки никому не нравятся.

— А чем они вообще занимаются?

— Дерутся, не соблюдая никаких правил. Кроме того, полагаю, воруют фрукты и продают их на обочинах дорог. Билли говорит, что некоторые из старших — грабители, а у некоторых в карманах перья… Я имею в виду ножи.

Мне не понравилась его улыбка. С его характером, который, мне казалось, я начинаю узнавать, у него не должно было быть подобной улыбки.

— Большинство из них, — продолжал он, — уроженцы… ну, того района, где живут бедные. Это южный конец Калюмет-стрит… Есть сигареты?

Я достал одну сигарету и дал ему прикурить. Ферман не видел, но, думаю, с ним-то мы бы договорились в любом случае.

— Анжело! — сказал я. — А нет ли у «индейцев» конкурентов?

Он пребывал в сомнениях совсем не долго.

— Разумеется! «Стервятники». Это банда Билли Келла. — Он курил небрежно, глубоко затягиваясь и не кашляя. — Вы знаете, я однажды видел, как Билли колет грецкие орехи. Просто кладет орех на бицепс и сгибает руку. Связываться с Билли Келлом желающих нет. — Он помолчал и добавил таким тоном, будто пытался убедить себя в чем-то весьма значительном: — «Стервятники» — нормальные ребята.

— И у тебя есть о чем разговаривать с ним? С этим самым Билли Келлом…

Он прекрасно понял смысл моего вопроса, но притворился, будто до него не доходит.

— Что вы имеете в виду?

— Когда я впервые встретил тебя вчера, ты читал «Крития». Именно это я и имею в виду.

Он ответил уклончиво:

— Книги — далеко не все… Билли хорошо учится, все время получает «ашки».[49]

— А как школа? Достаточно приличная?

— Нормальная.

— Но тебе приходится ломать комедию, верно?

Он затушил сигарету о камень. И, помолчав, сказал:

— Они занимаются ужасными вещами. Может быть, я тоже. Иногда… Я не очень способный к математике. Да и к труду… Видели бы вы скворечники, которые я пытался сделать! Они скорее были похожи на собачью конуру.

— А к чему у тебя есть способности?

Он скорчил рожицу.

— К предметам, которые у них не преподаются. К примеру, «Критий», мистер Майлз. Философия.

— А этика?

— Ну, я достал университетский учебник в библиотеке. Я не ожидал, что в нем так много доказательств. У них там Спиноза. Я и пытаться не стал.

— И не пытайся. — Я схватил его за здоровую лодыжку, словно не позволяя ему прыгнуть. — Ты опередил свой возраст, дружок, но до Спинозы ты еще не дорос. Не уверен, что даже я до него дорос. Если ты сумеешь одолеть его, это, разумеется, хорошо, но лучше пусть он подождет… Когда я работал в школе, я преподавал историю. Как насчет этого предмета?

— Они не преподают ее, а вдалбливают. Забивают твою голову лозунгами. Скажут вам одно, а потом вы возьмете книгу в библиотеке, и там совершенно противоположное. Ну и кто прав? Мне кажется, учитель преподносит нам все так, как он видит сам. Нам же остается только проглотить и выложить ему его же мнение. Если вы считаете иначе, вам «Е»[50] за достижения. В школьных учебниках говорится, что в 1776 году мы отделились от Англии, потому что британский империализм экономически душил колонии. Декларация независимости утверждает, что мы сделали это по политическим мотивам. А на самом деле — по обеим причинам, не так ли?

— Это были две из множества причин, Анжело.

Я никогда не примирюсь с нашим притворством, Дрозма. Мне хотелось рассказать ему о том, как я наблюдал за кораблями французского флота, входящими в Чесапик перед Йорктауном![51] Помню я и осеннюю бурю, поднявшуюся в тот день, когда бедняги в красных мундирах[52] пытались переправиться через реку… Пожалуй, я не мог бы описать ему эту переправу подробно. Или мог бы — не знаю…