И я ничего не делал. И Сэм. Мы все были словно парализованы, одиноки; мы не слышали друг друга и видели только пустоту у дальних ворот, неясную серо-коричневость бревенчатого частокола и тропическую зелень леса за ним.

Лицо Джеда лоснилось от пота, как если бы он весь день провел в дороге. Его руки и ноги тряслись, как если бы под ним вибрировала земля. Однако он продолжал идти, медленно, неуверенно, так, как иногда движешься в скорбных или ужасных, или кажущихся нелепыми снах.

Тигр перелетел через ворота, как стрела — по дуге.

Он задержался на секунду, изучая обстановку, рассчитывая направления атаки и отступления, взвешивая все с присущей котам удивительной быстротой ума. Джед не остановился, он продолжал шагать, неловко и смело, на обращая внимания или не слыша двух священников, теперь в ужасе призывающих его вернуться. Он держал свои руки широко раскинутыми — как чуть ранее отец Дилун, молившийся перед главными воротами, — однако скорее казался слепцом, идущим на ощупь во мраке.

Тигр бежал к нам по раскаленной улице, вроде бы ни капельки не напрягаясь, но быстрой рысью, с высоко поднятой головой — так котенок, играя, бросается в атаку на мячик. Думаю, он совершенно не ожидал обнаружить на своем пути человеческое существо, идущее к нему с такими странными, некрасивыми, раскинутыми руками. Он поднялся перед Джедом на задние лапы и отмахнулся правой передней. Движение казалось игривым и легким, но оно заставило массивное тело Джеда перелететь через улицу, рухнуть возле воротного столба ближайшего дома и остаться лежать там, изломанным, распотрошенным, залитым кровью.

Потом тигр сделал стремительный бросок, настолько быстрый, что успел раздаться лишь один женский вскрик. Я увидел зеленый огонь его глаз, испепеляющий всех нас, и блеск зубов, сомкнувшихся через мгновение на спине Джерри. Мать Джерри снова закричала и бросилась на тварь со своими маленькими беспомощными ручками. Тигр без усилий ускользнул от женщины и рысью помчался вдоль улицы туда, откуда пришел, снова с высоко поднятой головой, и тело Джерри казалось в его пасти не больше воробьиного. Он перемахнул через ворота и ушел в лес, а подавившаяся криком женщина молча рвала на груди одеяние паломницы. Потом она рухнула на колени и заколотила кулачками по дорожной пыли.

Я вырвал из рук Сзма одну из стрел. Я помню, что успел наложить ее на тетиву, еще когда тигр бежал по улице, но тут на меня обрушилось что-то темное. Это был отец Дилун, он дернул меня за руку, и стрела бесполезно пронеслась над крышами. Возможно, он был прав, делая это…

Несколькими мгновениями позже Сэм, отец Фэй и я уже были рядом с Вайлет, теребившей тело Джеда так, будто у нее была какая-то возможность оживить его.

— Мэм Север, — сказал отец Фэй, сжал ее плечо и оглянулся на других женщин, которые были нужны ему.

Однако отец Дилун и другие паломницы суетились возле матери Джерри.

— Мэм Север, вы должны подумать о себе.

Вайлет присела на пятки, смотря на нас снизу вверх,

— Вы могли остановить его, вы, все… Ты, Дэви, я же сказала тебе остановить его!.. О-о, что я такое говорю?..

— Наверное, мы все виноваты, — сказал отец Фэй. — А теперь пойдемте. Позвольте мне поговорить с вами.

Рука Сэма на моем плече тоже побуждала меня уйти отсюда…

Мы оказались в каком-то замкнутом пространстве — в торговой лавке, я думаю, — и Сэм рассказывал, ошеломив меня больше, чем когда-либо, поскольку действие рассказа происходило в Скоаре он потряс меня, чтобы привести в чувство.

Дэви, ты хоть раз можешь послушать? Я тебе говорю, это было вроде около пятнадцати лет назад, и в одном из этих обычных местечек…

— Ты сказал «Дэви»…

— Да… в одном из этих местечек среднего класса, не в самом высококлассном, но и не в самом плохом… не могу вспомнить название улицы… Зерновая, что ли?.. Нет, не Зерновая…

Должно быть, какая-то часть меня понимала его, ибо я помню, что сказал:

— Мельничная улица?

— Ну да, точно. Она была рыжая, ласковая и… славная — не то что все эти потасканные…

— Черт бы тебя побрал, ты воткнул ей за свои денежки к ушел, это ты хочешь сказать?

— Дэви, мужчина в таком месте… то есть, ты не знакомишься с ней, да и девушка… она не хочет знать тебя, пойми ты. И тем не менее, наверное, ты узнаешь не меньше, чем в некоторых браках. — Он не отпускал мое плечо, но смотрел поверх моей головы. — Я был женат… я до сих пор женат, пойми. Жена там, в Катскиле, заболтала меня чуть не до смерти. Но та рыжая крошка в Скоаре… то есть, полчасика в постели, а потом: «Свободен, парень!» — и я бы никогда не узнал, что оставил ей подарочек. Может быть, я подарочек и не оставил, мы никогда не узнаем наверняка. Но я бы хотел, чтобы так оно и было.

— Не знаю, почему говорю с тобой об этом…

— Все еще сердишься?

— Нет. — Я никогда не плакал с того утра, но склонен думать, что слезы, очень изредка, полезны и в юности. — Нет. Я не сержусь.

— Так предположим, что я — твой па… Хорошо?

— Да.

В январе на острове Неонархей зарядили такие дожди, каких на нашей памяти никогда не было. Мы были вынуждены приостановить работы по расчистке новых земель на целых две недели. Ники не слишком хорошо переносит беременность, и Дион тоже — я хочу сказать, что он, как и я, пытается родить книгу, излагая все, что может вспомнить относительно истории Нуина, прежде чем оно сотрется из его памяти или исказится. Теперь у нас есть бумага: тростник, растущий по берегам ручья, дает нашему примитивному производству сырье для готового продукта, на который чернила из ламповой сажи ложатся вполне сносно.

От ламповой сажи моя мысль перескочила на сами лампы и ламповое масло. Когда бочки с керосином, привезенные нами на

«Утренней Звезде», будут опустошены, нам негде будет пополнить наши запасы. Мы можем продержаться на местных растительных маслах и восках, а когда поголовье овец увеличится, у нас будет сало, чтобы возобновить запас свечей. Время окота овец через пару месяцев станет главным событием. Тем не менее керосин стоит экономить, но мы с Ники, разумеется, редко возражаем против необходимости рано отправляться в постель.

Лампы, свечи, животноводство — у нас достаточно хлопот, чтобы занять наших людей на сотню лет, если у нас есть столько времени. А ведь его может и не быть. Впрочем, нет смысла гадать об этом, поскольку за несколько веков мы были первыми, кто переплыл безбрежное море, и наши враги не станут преследовать нас — по крайней мере, в ближайшее время. У них столько же простодушной отваги, сколько и у нас, иначе бы они не смогли выиграть битву, даже несмотря на свою превосходящую численность. Правда, потребовалось воображение Сэра Эндрю Барра, запрещенное знание из старинных книг, приказы и защита Диона, бывшего тогда Регентом самой сильной и богатой из всех стран, и труд множества рук, чтобы создать шхуны — сначала «Ястреб», а позже и «Утреннюю Звезду». У победоносной армии Солтера нет таких судов, чтобы пуститься за нами в погоню, равно как и людей, способных ими управлять. Однако, получив искру озарения, они вполне смогут построить что-нибудь такое, на чем отважатся выйти в открытое море, если Церковь ослабит свои запреты.

Мы увезли с собой все эскизы и рабочие чертежи, сделанные нашими собственными людьми. Рабочие сначала имели лишь самое смутное представление о том, на строительство какого корабля их наняли, но некоторые из них запомнят подробности, и все они заговорят, если этого захочет Солтер. Святая Мурканская Церковь до сих пор придерживается учения, что это нравственное преступление, оскорбительное для Господа, — заплывать туда, откуда не видно земли. Разрешено лишь то, что рыбаки называют эстафетной системой: одно судно держит в зоне видимости другое, с которого и видно землю. Даже Дион не смог бы безнаказанно заказать такой корабль, как «Ястреб», не объяснив представителям Церкви необходимость судна для того, чтобы держать в благоговейном страхе пиратов с архипелага Код, и не пообещав, что он никогда не заплывет дальше этих островов. А «Утренняя Звезда», заверял он, нужна как… ну… э-э-э… на случай возможной перегруппировки этих сатанистов. Причина не в том, что Всемогущий разозлился бы, увидев человека, достаточно глупого для того, чтобы сорваться с края плоской земли; причина в учении, утверждающем, что любое любопытство грешно, в учении, которое были вынуждены поддерживать все религиозные течения прошлого в качестве практической защиты от скептицизма. Тем не менее, в известных пределах теологические препятствия можно устранить: если бы Церковь узнала, что горстка сбежавших Еретиков благополучно пристала к этим берегам и живет в усердном труде и счастье на островах, которые вполне могут оказаться ценными, я уверен, что Божье благословение на карательную экспедицию было бы получено в два счета.