Или еще раньше.
Таким стоял передо мной их шутейшество Друдл Муздрый, посмешище всего Кабира.
Со своим дурацким тупым кинжалом за поясом. И вдобавок с детским маленьким ятаганом, который таскал в последнее время.
— Поговори с Высшим Чэном, Друдл, — спокойно заявил эмир. — А я не буду вам мешать.
Дауд Абу-Салим неожиданно легко поднялся на ноги и беззвучно растворился в тенях.
6
Я выжидательно поглядел на шута. Друдл не обратил на мой взгляд ни малейшего внимания и поспешил плюхнуться на ту самую подушку, с которой только что поднялся эмир.
В руках у шута неизвестно откуда оказалось блюдо с ореховой пахлавой, и он мгновенно набил сладостями свой рот, растянувшийся до ушей.
По-моему, столько пахлавы не влезло бы и в седельный хурджин.
— Ты дурак, — Друдл для верности ткнул в меня толстым и липким пальцем. — Спорить будешь?
Я сперва поперхнулся, словно это в мой рот набили гору сластей, потом представил себя спорящим с Друдлом на предложенную тему и сам не заметил, как отрицательно замотал головой — отрицая непонятно что.
— Значит, договорились, — удовлетворенно подытожил шут. — Ты дурак. И я дурак. Давай поговорим, как дурак с дураком. Руку новую хочешь?
— Зло шутишь, Друдл, — вполголоса ответил я, чувствуя, как во мне закипает гнев.
— Это отвечает умный Чэн Анкор, — блюдо с пахлавой пустело прямо на глазах. — А что ответил бы дурак? Давай попробуем еще раз… Руку новую хочешь? Ну?!
— Хочу!
Я даже не успел сообразить, что отвечаю. И впрямь глупею…
Друдл швырнул пустым блюдом в стену и радостно заскакал на подушке, сплющившейся под его увесистым задом.
— Получилось, получилось! — заорал он на все покои, и я испугался, что сейчас сюда сбегутся слуги — спасать эмира от ночных демонов.
Я огляделся — на всякий случай — и пропустил тот момент, когда у Друдла объявилось новое блюдо.
С виноградом. С розовым гератским виноградом.
— Так, продолжим, — шут задумчиво пожевал одну ягодку, плюнул косточками в медную курильницу, не попал и досадливо скривился. — Переходим ко второй части наших дурацких размышлений! А меч ты новый хочешь? Красивый…
— Нет, — твердо отрезал я. — Не хочу.
— Почему? — осведомился шут, лихо объедая кисть винограда. — Была одна железка, будет другая…
Я мрачно усмехнулся.
— Меч — не железка, Друдл. Меч — традиция рода. Меч — продолжение меня самого. Дурак ты все-таки…
— Понятное дело, — легко согласился шут. — Я и не спорю. А ты кончай изображать грозовую тучу — свечи от страха погаснут. Ты лучше вот о чем подумай: меч твой — железный… Да знаю, знаю, что стальной — не умничай! Так вот, меч — железный, рука — живая… меч, как мы выяснили, это продолжение тебя самого… А рука?
— Что — рука? — тупо спросил я.
— Ну, рука — тоже продолжение тебя самого? Ты что, действительно дурак? За моей мыслью следить не успеваешь? Ну, живо отвечай! Рука — продолжение или не продолжение?!
У меня вдруг закружилась голова.
— Продолжение, — промямлил я. — А как же… это ведь рука. Живая…
— Выходит, что у тебя, Чэн-дурак, два продолжения? Одно — железное, а другое — живое?
— Выходит, что так, — обреченно согласился я.
А что мне оставалось делать?
— И одно продолжение — которое живое — тебе укоротили… Так может, нам для равновесия надо другую часть удлинить, а? Железную? Меч — железный, полруки — железные, а дальше — как раньше! И получится у нас…
— Не получится, — угрюмо возразил я, удивляясь, что вообще обсуждаю эту ненормальную идею с ненормальным собеседником. — Ты что, сам не понимаешь — пальцы, ладонь, запястье… Это тебе не просто кусок железа!
— А меч — просто кусок железа? — хитро сощурился Друдл, сдвигая тюбетейку еще дальше на затылок.
— Нет… меч…
— Слыхали, слыхали — продолжение тебя самого! Слушай, Чэн, по-моему, ты сам себе противоречишь! Вот уж воистину — все беды от ума!..
Друдл вскочил на ноги и заплясал вокруг меня, хлопая в ладоши и корча рожи, которым мог бы позавидовать полуночный людоед-якша.
— А у Чэна-дурака есть железная рука! — пел он противным фальцетом. — Есть железная рука — вот уж штука на века!
— Нет, — твердо заявил я. — Я в это не верю.
— Потому что умный, — сообщил мне пляшущий Друдл. — Был бы дурак — поверил бы. А в меч свой веришь?
— В меч верю.
— Значит, и в руку поверишь. Вот поглупеешь — и поверишь. — Друдл был непреклонен. — Да что я тебя, в конце концов, как маленького уговариваю?! Тебе это нужно или мне? Ты тут радоваться должен…
— Как дурак, — закончил я недосказанную мысль. — Всех дел-то — раз плюнуть. Сходить в кузницу к мастеру получше… Кто у нас из оружейников в Кабире верховодит? Ассатор иль-Убар? Или Мансайя Одноглазый? Сходить и заказать им…
— Нет, — Друдл вдруг стал ужасно серьезным. — Эти откажут. Они умные, а мы с тобой — дураки. Значит, нам кузнец вроде нас нужен…
— И кто же он такой? — поинтересовался я.
— Коблан. Коблан Железнолапый, — веско ответил шут. — Есть на окраине один такой кузнец…
— А почему именно Коблан?
— Он тоже дурак. Как я. И ты.
Глава 5
1
Если в чем-то Кабир и был единодушен, так это в том, что Коблан Железнолапый — кузнец со странностями. Причем со многими. Мастером-то он считался отменным, и даже, можно сказать, выдающимся — хотя оружие его работы и уступало по изяществу и тонкости внешней отделки изделиям того же Мансайи Одноглазого. Но…
В том-то и беда, что было еще это «но». Мало заказов принимал упрямый Коблан, да и те немногие, на которые соглашался, брал не у всякого — и дело было не в благородстве происхождения или увесистости кошелька заказчика. Насколько я знал от других, кузнец за всю его жизнь ни разу не сделал двух одинаковых или просто похожих клинков. А еще по неизвестным причинам он ужасно не любил узкие мечи вроде эстока моего дворецкого Коса ан-Таньи или того же Единорога; даже редкие в Кабире шпаги, столь популярные у заезжих гостей из далекого Фиона, заслуживали по мнению Коблана участи шампуров для шашлыка.
И то — шашлыка из тощих престарелых баранов. В лучшем случае.
В общем, на оружие, которое ему не нравилось, Коблан заказов не принимал. Даже если такое оружие должно было быть совершенно оригинальным и ни на что не похожим. А когда отвергнутый заказчик упорствовал и назначал двойную или тройную цену — Железнолапый, глядя упрямцу в глаза, скручивал спиралью штыри для городских ворот или звал дюжих подмастерьев, и те бесплатно выносили настойчивого клиента на свежий воздух.
Зато Железнолапый мог две недели кряду возиться с каким-нибудь кривым ножом, заказанным соседом-мясником, а потом взять за работу сущие гроши. Но это в том случае, если нож мяснику был действительно нужен. Причем — позарез.
В этом-то и крылась загвоздка. Оружейник Коблан делал только то, что было необходимо людям. Возможно, оружие, выходившее из-под его рук, выглядело не столь элегантно, как у Ассатора иль-Убара или Ахмета Кованый Ноготь (Мансайю я уже вспоминал), но зато это была именно та вещь, в которой нуждался заказчик.
Удобство и надежность. Главное — надежность. И предельная простота во всем. Ничего лишнего.
Пожалуй, Друдл дал мне и впрямь мудрый совет…
2
Так что на следующее утро после помолвки я стоял перед дверью дома Коблана Железнолапого — коня я отправил обратно вместе с сопровождавшим меня Косом — и не без некоторого волнения настраивался на предстоящий разговор с кузнецом.
Дверь, преграждавшая мне путь, была чрезвычайно большая, тяжелая и окованная полосами металла. Явно работа самого хозяина. Внушительная была дверь. Прочная. И надежная, как любое творение Коблана.
Вот только — зачем? Чтоб отвергнутые заказчики не ломились?
Пока я размышлял и колебался, дверь отворилась на удивление без скрипа, и на пороге возник молодой растрепанный парень в коротких холщовых штанах, просторной рубахе и кожаном фартуке, за которым торчал малый крис — кинжал с волнистым клинком и змеиной головой на рукояти.
