— Откуда ты знаешь? — резко перебивает Баррас.

— Прошу прощения, — сухо отвечает угольщик, — я чищу им сапоги.

— Где этот дом?

— На улице Ла-Планшетт. Но там есть еще один вход со стороны склада.

— За мной! — коротко командует Баррас обоим адъютантам. И идет вперед, не заботясь о том, следует ли за ним Рато. Но угольщик старательно шаркает своими сабо, едва поспевая за троицей. Он сует кулаки в карманы рваных штанов, успев показать остальным, куда идти.

Тем временем Шовелен свернул к дому матушки Тео и, не поздоровавшись со старой колдуньей, стоявшей в вестибюле, поднимается на верхний этаж, где повелительно окликает капитана Бойе.

— У нас еще есть полчаса, и меня тошнит от этого ожидания. Позвольте мне прикончить эту аристо здесь и сейчас, — говорит тот. — Мы все хотим узнать, что творится в городе, и повеселиться вместе с остальными!

— Полчаса, гражданин, — твердо напоминает Шовелен. — Вы ничего не пропустите, но уж точно потеряете свою часть десяти тысяч ливров, если пристрелите женщину и не сумеете поймать Алого Первоцвета.

— Ба! Да он и не придет! — отмахивается Бойе. — Слишком поздно! Он спасает собственную шкуру!

— Клянусь, он придет, — уверяет Шовелен, словно в ответ на собственные мысли.

Маргарита слышит каждое слово. Значит, ее ожидает смерть от рук этой отвратительной швали. Еще полчаса, и… если только…

Но мысли путаются; она не может сосредоточиться. Испугана? Нет, она не боится. Потому что уже смотрела смерти в лицо. Тогда в Булони. А есть вещи и похуже смерти. Например страх, что больше она никогда не увидит мужа… в этой жизни… Осталось всего полчаса, и он может не прийти. Она молится, чтобы он не пришел. Но если и придет, какие у него шансы? Бог мой, какие шансы?

В ее измученном мозгу мелькают воспоминания о его мужестве, хладнокровии, поразительной дерзости и удачливости. Она думает и думает… если он не придет… а если придет…

Где-то далеко церковные часы пробили полчаса… Осталось всего коротких тридцать минут…

Вечер очень душный, похоже, разразится гроза, и по городу разлито красное марево. В воздухе пахнет так, словно повсюду скопились огромные потеющие толпы. И сквозь жару, духоту, перекрывая грубый хохот собравшихся за дверью негодяев, доносится отдаленный рокот грома.

И тут Бойе, капитан этого сброда, громко восклицает:

— Позвольте мне покончить с аристо, гражданин Шовелен. Я хочу поскорее уйти.

Дверь ее комнаты неожиданно распахивается.

Окно позади Маргариты открыто, и она обеими ладонями упирается в подоконник. В лице ни кровинки, глаза сверкают, но голова гордо вскинута. Она молится. Молится из последних сил.

Распоясавшийся капитан в своем потрепанном, засаленном мундире встает на пороге. Но Шовелен тут же отталкивает его и, в свою очередь, смотрит на пленницу, невинную женщину, которую преследует с такой неустанной ненавистью. Маргарита не сжимается от страха. Ни на секунду. Смерть стоит перед ней в обличье этого человека, бесцветные глаза которого мстительно прищурены. Смерть ждет ее в обличье этих ничтожных солдат в грязных лохмотьях, которые держат в немытых руках мушкеты.

«Мужество! Только мужество! Боже, дай сил умереть с достоинством. Как хотел бы… ах, если бы он знал!»

Шовелен что-то говорит, но она не слышит. В ушах стоит звон от воплей, но она не понимает, что именно кричат мужчины, ибо все еще молится, чтобы Господь даровал ей отвагу.

Шовелен замолчал. Должно быть, это конец! Слава Богу, у нее хватило храбрости молчать и не дрогнуть.

Теперь она закрывает глаза, потому что вокруг повсюду разлит красный туман, и она чувствует, что может упасть прямо в этот туман…

Глаза Маргариты по-прежнему закрыты, но она обрела способность слышать. Снизу доносятся крики, которые с каждой секундой становятся громче. Крики и топот десятков ног, прерываемые свистящим и лающим астматическим кашлем. Потом — чей-то голос, резкий и повелительный.

— Граждане солдаты, страна в вас нуждается! Мятежники отринули ее законы! К оружию! Каждый, кто останется здесь — предатель и дезертир!

— Во имя Республики, гражданин Баррас! — властно восклицает Шовелен.

Но другой легко берет верх.

— Вот как, гражданин Шовелен? Вы смеете стоять между мной и долгом? По приказу Конвента каждый солдат должен немедленно явиться в местный комиссариат. Впрочем, может быть, вы на стороне мятежников?

Маргарита наконец открывает глаза. В широко распахнутую дверь она видит фигуру Шовелена с лицом, искаженным яростью, которой он не смеет дать волю. Рядом стоит Рато, повязанный вместо пояса трехцветным шарфом. Круглое лицо совершенно побагровело, а в правой руке он сжимает тяжелую дубинку, явно собираясь ударить противника. Эти двое, похоже, сцепились не на жизнь, а на смерть. Тут же толпятся солдаты, в дальнее окно по-прежнему вливается красноватый свет.

— Итак, граждане солдаты… — продолжает Баррас, невежливо поворачиваясь спиной к Шовелену, который, побелев как полотно, бросает последнее зловещее предостережение:

— Предупреждаю, гражданин Баррас, что, уводя этих людей с поста, вы становитесь пособником врага нашей страны и должны будете ответить за это преступление.

Он так убедителен, так тверд и исполнен столь сокрушительной злобы, что Баррас на мгновение колеблется.

— Хорошо, — восклицает он, — я уступлю вам, гражданин Шовелен. Оставлю здесь пару человек до заката. Но потом…

Секунду-другую все молчат. Тонкие губы Шовелена плотно сжаты. Но тут Баррас пожимает плечами и добавляет:

— Я пренебрегаю долгом, идя на это, и ответственность падает на вас, гражданин Шовелен. Вперед, молодцы!

И, не удостоив взглядом своего расстроенного коллегу, идет вниз, сопровождаемый капитаном Бойе и солдатами. На некоторое время воцаряется суматоха: крики солдат, звон сабель и мушкетов, хлопанье дверьми. Потом все постепенно отдаляется в направлении ворот Сент-Антуан. И вновь повисает тишина.

Шовелен стоит в дверях, спиной к комнате и Маргарите, и конвульсивно сжимает кулаки. Силуэты двух оставшихся солдат все еще видны. Они стоят по стойке смирно с мушкетами в руках. Между ними и Шовеленом маячит высокая нескладная фигура мужчины в лохмотьях, покрытых сажей и угольной пылью. Ноги сунуты в сабо, руки вытянуты по бокам, чуть повыше левого запястья краснеет уродливое клеймо, как у заключенного.

Сейчас его сотрясает приступ кашля. Шовелен коротко велит ему отойти в сторону и смотрит на часы церкви Сен-Луи. Сейчас они пробьют семь.

— Итак, граждане солдаты… — командует Шовелен.

И в ту же секунду летит спиной вперед в комнату, теряет равновесие и падает. Дверь мгновенно захлопывается, отделяя его от солдат. С другой стороны комнаты доносится скрежет. Потом — тишина.

Маргарита, затаив дыхание, не сразу понимает, что жива. Минуту назад она готовилась к смерти, и вот теперь…

Шовелен с трудом встает и с яростным криком бросается к двери. Но по инерции пролетает дальше, чем следовало бы: дверь снова открывается, и он утыкается в грудь возчика угля, чьи длинные руки обхватывают его, поднимают и несут, как охапку соломы, к ближайшему креслу.

— Вот так, дорогой месье Шамбертен, — учтиво говорит возчик. — Давайте устроим вас поудобнее.

Оцепеневшая Маргарита зачарованно наблюдает, как грязные пальцы ловко обматывают веревкой руки и ноги беспомощного врага и заглушают рычание его собственным трехцветным шарфом.

Она едва смеет верить глазам и ушам.

Этот уродливый немытый бродяга в рваных штанах, с огромными мускулистыми ручищами, заклейменный как преступник, это…

— Я должен просить прощения у вашей милости. Сейчас я омерзителен.

Ах, этот голос, дорогой, дорогой веселый голос! Возможно, немного усталый, но… звенящий смехом и одновременно по-детски пристыженный! Маргарите кажется, что это ангелы открыли для нее врата рая! Она ничего не говорит… и едва может двигаться. Все, на что она способна, — протянуть ему руки.