И тут случилось нечто до того странное, что Шовелен опять разразился ужасными проклятиями, а матушка Тео, чьи колени подогнулись, а на лбу выступил пот, была вынуждена схватиться за край стола, чтобы не упасть.
— Будь оно все проклято! — хрипло пробормотал он напоследок, — пока старуха, потрясенная тем суеверным ужасом, который так любила пробуждать в других, могла только смотреть на него и молча трясти головой.
И все же ничего тревожного не произошло. Просто откуда-то донесся заразительный беспечный смех. Откуда? Возможно, из соседней комнаты или с лестничной площадки за приемной матушки Тео. Смех был слегка приглушен стеной, он не мог бы испугать и ребенка.
Смеялся мужчина. Вероятно, один из клиентов матушки Тео, решивший в компании друга скоротать бесконечное ожидание в очереди. Ну разумеется, так и есть! Шовелен, проклинавший теперь уже себя за трусость, провел трясущейся рукой по лбу. Неприятная улыбка изогнула его тонкие губы.
— Похоже, один твоих посетителей в хорошем настроении, — обронил он с деланным безразличием.
— Но в приемной сейчас никого нет, — удивилась старуха. — Только Рато… а у него не хватает дыхания, чтобы смеяться…
Но Шовелен уже не слушал ее. И, пробормотав что-то неразборчивое, повернулся и почти выбежал из комнаты.
Глава 24
По приказу государства
Приемная, широкая и длинная, тянулась вдоль всей квартиры матушки Тео. Логово колдуньи и комната, где она беседовала с Шовеленом, выходили прямо в нее с одной стороны, а две жилые комнаты — с другой. На одном конце приемной было два окна, обычно плотно закрытых ставнями, на другом — входная дверь, ведущая на площадку и лестницу.
Приемная была пуста. Серые грязные стены и истертые скамьи словно издевались над Шовеленом. Матушка Тео, все еще дрожавшая от страха, следовала за ним по пятам. Он резко приказал ей уйти. Ее бормотание раздражало его, очевидный ужас перед чем-то неведомым неприятно действовал на нервы. Он упрекал себя за трусость и проклинал единственного в мире человека, имевшего власть довести его до такого состояния.
— Это, конечно, галлюцинация, — процедил он. — У меня в мозгу отпечатались смех, голос, выражения этого дьявола!
Он уже хотел подойти к входной двери и выглянуть на площадку, когда услышал, что его зовут. В проеме двери, ведущей в святилище колдуньи, стояла Тереза Кабаррюс, придерживая портьеру тонкой рукой.
— Гражданин Шовелен! Я ждала вас!
— А я, гражданка, — пробурчал он, — совсем о вас забыл.
— Матушка Тео оставила меня одну общаться с духами, — пояснила она.
— Вот как? — ехидно хмыкнул он. — И для чего же, позвольте спросить?
— Чтобы помочь вам, гражданин Шовелен, если моя помощь вам понадобится.
— Вот как? — рявкнул он и выругался. — Что ж, мне понадобятся любые руки, которые поднимутся против моего врага. Я нуждаюсь в вас, гражданка, в старой ведьме, в возчике Рато, в каждом патриоте, который будет следить за этим домом, куда мы привели единственную приманку, способную заманить золотую рыбку в наши сети!
— Разве я не доказала свою готовность, гражданин? — с улыбкой спросила Тереза. — Считаете, что это так приятно — отказаться от своей привычной жизни, своего салона, беспечного существования и стать вашей рабыней?
— Рабыней, которая вскоре своим величием превзойдет королеву, — подхватил он.
— Ах, если бы я так считала… — вздохнула она.
— Я уверен в этом так же твердо, как в том, что жив. Вам не нужен Тальен, гражданка. Он слишком ничтожен, слишком труслив. Но бросьте Алого Первоцвета на колени у колесницы Робеспьера, и даже корона Бурбонов будет вашей, если попросите!
— Это мне известно, гражданин, — сухо ответила она, — иначе меня бы здесь не было.
— Все козырные карты в наших руках, — увлеченно продолжал он. — Леди Блейкни у нас, и пока мы станем ее удерживать, английский шпион непременно придет за ней. Люди капитана Бойе стерегут ее дверь день и ночь, и их усердие подогревается обещанием щедрой награды. Но по опыту я знаю, что чертов Алый Первоцвет никогда не бывает так опасен, как в те моменты, когда мы уверены, что он у нас в руках. Его великолепные актерские способности — наше величайшее несчастье. Глаза смертного не способны увидеть его истинное лицо за маскировкой! Поэтому, гражданка, я потащил вас в Англию, поэтому столкнул лицом к лицу с ним и сказал вам: «Вот он, этот человек». С тех пор с вашей помощью мы нашли для него приманку. Я целиком доверяю вашему уму, вашим инстинктам. Теперь вы мой соратник и мой помощник, в каком бы обличье ни предстал перед вами Алый Первоцвет. А он предстанет, иначе просто не будет дерзким и наглым авантюристом, каким он мне известен, — чувствую, что вы по крайней мере его узнаете.
— Думаю, вы правы, — выдохнула она.
— И не считайте, что я не ценю жертв, которые вы приносите: тревога, необходимость постоянно следить за приманкой. Вы благородно согласились на все. Но помимо всего, именно вам предназначено передать Алого Первоцвета в наши руки.
— Надеюсь, это будет скоро, — устало вздохнула Тереза.
— Скоро, — твердо заверил он. — Я смею в этом поклясться! А пока что, гражданка, во имя вашего будущего и во имя Франции заклинаю вас внимательно следить за пленницей. Наблюдайте и слушайте! Подумайте о том, как высоки ставки! Поставьте Алого Первоцвета на колени, гражданка, и Робеспьер будет вашим рабом, а не жертвой страха перед англичанином. Робеспьер боится Алого Первоцвета! Его терзает суеверная убежденность в том, что английский шпион станет причиной его падения. Все мы видели, как он ведет себя в последнее время. Он больше не посещает комитеты. Больше не ходит в клубы. Сторонится друзей, и его взгляд исподтишка постоянно старается проникнуть за некую воображаемую маскировку, под которой он попеременно боится и надеется обнаружить своего смертельного врага. Он страшится покушений, нападений из-за угла. В каждом рядовом члене Конвента, поднимающемся по ступенькам трибуны, он опасается найти Алого Первоцвета под новой, непроницаемой маской! Ах, гражданка! Какое бы влияние на Робеспьера вы получили, если бы благодаря вашей помощи его страхи могли утонуть в крови мерзкого англичанина!
— Ну кто бы мог подумать такое, — неожиданно раздался насмешливый голос. — Клянусь, дорогой Шовелен, сегодня вы еще красноречивее обычного!
Как и услышанный ранее смех, голос, казалось, исходил из ниоткуда, приглушенный облаками благовоний матушки Тео или толщиной дверей и гардин. Странный. И все же человеческий.
— Клянусь Сатаной, это невыносимо! — воскликнул Шовелен и, не обращая внимания на тихий вскрик Терезы, едва не потерявшей сознания от ужаса, бросился к входной двери. Она была закрыта на засов. Он рывком распахнул ее и выскочил на площадку.
Отсюда узкая каменная лестница, сырая и мрачная, крутой спиралью вела как наверх, так и вниз. В доме было только два этажа. Он возвышался над давно заброшенными кладовыми, куда с улицы вели большие двойные двери.
Единственным источником света на лестнице было маленькое, прорезанное в крыше оконце, с грязными, вероятно, никогда не мытыми стеклами, так что ступеньки выше первого этажа были погружены в почти полную тьму. Шовелен на секунду поколебался. Хотя он не был трусом, все же не хотелось спускаться по темной лестнице, где, возможно, ждал в засаде враг.
Но нерешительность длилась не более секунды. В следующую минуту он пожал плечами, подумав: «Ба! Убийство в темноте? Не в стиле англичанина!»
В нескольких ярдах от того места, где он стоял, по другую сторону двери находился сухой ров, окружавший Арсенал. Оттуда по первому зову выскочат человек десять или больше — его волкодавы, которым он полностью доверял. Они сделают свою работу быстро и надежно… если только он сумеет добраться до двери и позвать на помощь. И хотя этот проклятый Первоцвет ловок и неуловим, все же и его можно поймать!
Шовелен сбежал вниз, всмотрелся в полумрак и увидел крошечный огонечек, метавшийся в разные стороны. Постепенно Шовелену удалось различить, что это высокая сальная свеча, которую держит чья-то грязная рука. Свет выхватил лохматую голову, увенчанную красным колпаком, и широкую спину под драной голубой фуфайкой. Шовелен услышал топот тяжелых сапог по камням, и наконец до него донесся гулкий, захлебывающийся кашель. Свет тут же исчез, сменившись непроницаемой тьмой. Но почти мгновенно две узкие полоски света очертили входную дверь. Что-то побудило Шовелена крикнуть:
