Мастер Джеллибэнд метнулся к двери и, желая подтолкнуть Салли к решительным действиям, громко крикнул, что лорд Гастингс наконец-то прибыл.

Трое молодых дворян-красавцев в дорожном платье привели под гостеприимную крышу «Приюта рыбака» целую компанию незнакомых людей — трех дам и двух мужчин. Все они шли пешком от внутренней гавани, где виднелись тонкие мачты изящной шхуны, недавно прибывшей в порт и сейчас покачивающейся на фоне голубого неба. Трое из четверых матросов шхуны несли багаж, который и сложили в холле гостиницы, после чего коснулись пальцами челок в ответ на учтивые улыбки и кивки молодых леди.

— Сюда, милорд, — жизнерадостно приветствовал мастер Джеллибэнд. — Все готово. Прошу сюда. Эй, Салли!

Салли, возбужденная, краснеющая, спотыкаясь и вытирая руки о передник, выбежала из кухни.

— Поскольку мистера Уайта нигде не видно, — весело объявил лорд Гастингс, дерзко обнимая гибкую талию мистрис Салли, — я должен сорвать поцелуй с ваших прелестных уст!

— И я тоже, клянусь Богом! — поддакнул лорд Тони, чмокнув мистрис Салли в щечку с ямочками.

— К вашим услугам, милорд, к вашим услугам, — смеясь, повторял мастер Джеллибэнд, но тут же добавил уже серьезнее: — А теперь, Салли, проводи дам в голубую комнату, пока их милости выпьют по кружечке. Сюда, джентльмены, сюда.

Чужеземцы продолжали стоять, широко раскрытыми, озадаченными глазами оглядывая незнакомую обстановку, столь непохожую на ту, какую они ожидали увидеть в туманной Англии. Да и настроение хозяев было далеко от того обреченного уныния, которое последнее время сменило беспечную веселость их соотечественников. Крыльцо и узкий холл гостиницы, казалось, бурлили энергией и энтузиазмом. Все говорили одновременно, все были веселы, все знали друг друга. Оглушительный смех сотрясал старые балки, черные и блестящие от времени. Обстановка казалась такой уютной, такой счастливой! Уважение, выказываемое молодым аристократам и им, чужеземцам, матросами и хозяином гостиницы, было таким искренним и сердечным, без малейшего намека на пресмыкательство, что эти пятеро, оставившие позади, в своей стране, столько классовой ненависти, вражды и жестокости, почувствовали, как невольно сжались сердца, как подступили к глазам горючие слезы, слезы радости и одновременно сожаления.

Лорд Гастингс, самый младший и веселый из вновь прибывших англичан, повел обоих французов к столовой, говоря на искаженном французском слова ободрения, предназначенные для утешения чужеземцев.

Лорд Энтони Дьюгерст и сэр Эндрю Фоукс, немного более серьезные и сдержанные, однако такие же счастливые и взволнованные успехом опасного предприятия и перспективой встречи с женами, немного задержались в холле, чтобы поговорить с принесшими багаж матросами.

— Вы знаете, где сэр Перси? — спросил лорд Тони одного из матросов.

— Нет, милорд, если не считать того, что он сошел на берег рано утром. Ее милость ждала его на пристани. Сэр Перси сбежал по сходням и крикнул нам: «Передайте его светлостям, что я встречусь с ними в “Приюте”». А потом они ушли, и мы больше их не видели.

— Это было очень давно, — вздохнул сэр Эндрю Фоукс, но тут же улыбнулся. Он тоже предвкушал встречу со своей прелестной Сюзанной. Когда же и они вместе уйдут в страну счастья?

— Было шесть утра, когда сэр Перси велел спустить шлюпку, — продолжал матрос. — Мы тут же вернулись обратно, но «Мечте» пришлось долго ждать своей очереди, чтобы пришвартоваться.

Сэр Эндрю кивнул.

— Не знаешь, отданы ли шкиперу дальнейшие приказания?

— Не могу знать, сэр, — ответил матрос. — Но мы всегда должны быть в полной готовности. Никому не известно, когда сэр Перси пожелает вновь поднять паруса.

Молодые люди ничего не сказали, и вскоре матросы ушли. Лорд Тони и сэр Эндрю обменялись понимающими улыбками, прекрасно представляя, как их любимый начальник, неутомимый, словно только что выпущенный на каникулы мальчишка, подстегиваемый радостью победы над смертельной опасностью, которой он в очередной раз избежал, сжимает в объятиях обожаемую жену и уходит с ней бог знает куда, наслаждаясь любовью и счастьем в те короткие часы, когда безграничное мужество и неистощимая энергия уступают место более сентиментальной стороне его сложной натуры.

Слишком нетерпеливый, чтобы ожидать, пока шхуна войдет в порт, он на рассвете добрался до берега в шлюпке, и его прекрасная Маргарита, повинуясь посланию, переданному таинственными, никому, кроме Перси, не известными средствами, была готова принять мужа, забыть в убежище его рук дни неотвязной мучительной тревоги и жестокого страха за любимого, через которые она вынуждена проходить снова и снова.

Ни лорд Тони, ни сэр Эндрю Фоукс, самые преданные и верные сподвижники Алого Первоцвета, не завидовали нескольким лишним часам блаженства, дарованным их предводителю, в то время как сами были вынуждены заботиться о людях, недавно спасенных от страшной смерти. Они знали, что через день-другой, а может, и через несколько часов Блейкни вырвется из объятий красавицы жены, забудет о комфорте и роскоши своего идеального дома, о почитании друзей, удовольствиях богатства и света, чтобы, возможно, погрузиться в грязь и мерзость какого-нибудь нищенского парижского уголка, где он встречается с невинными страдальцами, бедными жертвами террора безжалостной Революции. Возможно, через несколько часов он снова рискнет жизнью, чтобы спасти несчастного беглеца, мужчину, женщину или ребенка от гибели, которая грозила им от бесчеловечных монстров, не знающих ни жалости, ни милосердия.

А для девятнадцати членов Лиги было делом чести по очереди сопровождать своего предводителя в самую гущу опасности. Они яростно добивались этой привилегии, заслуженной всеми и даруемой наиболее доверенным. Каждая экспедиция во Францию заканчивалась небольшим периодом отдыха в родной Англии с женами и друзьями, в радости, веселье и роскоши. Сэр Эндрю Фоукс, лорд Энтони Дьюгерст и лорд Гастингс были в составе экспедиции, которая благополучно привезла в Англию мадам де Серваль, ее троих детей и Бертрана Монкрифа после приключений особенно опасных, на редкость погибельных. Но через несколько часов они, в объятиях родных рук, сумеют забыть все опасности приключений и помнить только о вечной любви, отринут все находящееся вне семейного круга, если не считать преданности председателю Лиги и верности делу.

Превосходный обед, поданный мистрис Салли и ее помощницами, маленькими девочками, привел всех в хорошее расположение духа. Мадам де Серваль, бледная, хрупкая, с мягким тихим голосом и глазами, приобретшими жалкое, неопределенное выражение, соизволила даже улыбнуться, согретая радушным приемом и весельем, наполнявшим этот счастливый уголок Божьей земли.

Войны и слухи о войнах достигали этих мест только отдаленным эхом великих событий в огромном внешнем мире, хотя не один отважный сын Дувра погиб в неудачных экспедициях герцога Йоркского в Голландию или в одной из бесчисленных морских битв неподалеку от западного побережья Франции.

Жозефина и Жак де Серваль, грезивший о венце мученика и получивший суровое потрясение во время братского ужина на улице Сент-Оноре, сначала, со всем упрямством юности, впали в необъяснимую тоску, пока шутки мастера Гарри Уайта, мужа хорошенькой Салли, ревнующего, как молодой петушок, к каждому джентльмену, посмевшему взглянуть на его пухленькую женушку, не вызвали улыбок на их губах. Комические попытки лорда Гастингса говорить на французском, смешные ошибки, которые он делал, завершили остальное, и вскоре высокие галльские голоса весело перебивали более мягкие англо-саксонские.

Даже Регина де Серваль улыбнулась, когда лорд Гастингс на ломаном языке спросил, не хочет ли она, чтобы погасили очаг, поскольку в комнате становится нестерпимо жарко.

Единственным, кто так и не сумел стряхнуть оцепенение, был Бертран Монкриф. Он сидел рядом с Региной, молчаливый, угрюмый, и в глазах плескалось что-то похожее на тупую неприязнь. Время от времени, когда он казался особенно мрачным или отказывался есть, ее маленькая рука прокрадывалась под столом к его ладони и сжимала ее с почти материнской теплотой.