Гномы нелицеприятно отозвались о матушке Рейшо, но тот только усмехнулся. Он не знал своих родителей, так что эти эпитеты его задевали мало.

Джаг раскрыл книгу на первой странице, уставившись на удивительную белизну ее страниц, которая в свете фонаря казалась янтарной. Он глубоко вдохнул мыльный запах бумаги. Каждый раз, когда он начинал писать в новой книге — даже на «Ветрогоне», делая первую запись в дневнике, — двеллер всегда нервничал, боясь, что его рука, глаз и разум не смогут действовать как одно целое. Он боялся, что испортит книгу, оставит на ее страницах несмываемые шрамы, что заставит смеяться над ним других библиотекарей, и это всегда заставляло его колебаться.

Он часто отмечал, читая все новые и новые трактаты, что большинство историков и хронистов оставались в памяти читателей прежде всего своими ошибками. Иногда, конечно, запоминался изящный оборот, легко слетевший с языка, или удачное описание; но такое бывало нечасто.

А теперь ему надо было написать отчет о разрушениях и бойне в Хранилище Всех Известных Знаний. Джаг знал, что его имя навечно обретет дурную славу, и даже дважды — из-за его участия в событиях и из-за того, что он оставил о них свидетельство очевидца.

В глубине душе двеллер надеялся, что Великий магистр потом передаст его отчет для окончательной обработки другому библиотекарю. Если бы труд Джага стал лишь источником для окончательного отчета, обвинении в его адрес было бы выдвинуто куда меньше.

— Джаг, — прошептал вдруг Рейшо.

ПОБЕЛИТЕЛЬ КНИГ

— Да? — Двеллер был не в силах оглянуться на сидевшего рядом друга.

— Приступай, что ты медлишь?

. — Не так-то это просто…

— Это как путешествие, приятель, что тут такого?

У него есть начало и есть конец. Или как починка рыбацкой сети, просто дело, которое надо выполнить. Если будешь думать о том, что и как надо делать, пальцы в самом деле шевелиться перестанут. Но ты уже завязывал узлы и книги писал тоже, так что просто начинай писать и верь в себя.

Слова друга подтолкнули Джага, но еще больше его тянула к себе девственная белизна бумаги, так что двеллер решительно открыл висевший на поясе пенал и достал из него перья, нож для их очинки и чернильницы с чернилами разных цветов.

Молодой матрос поднял свой фонарь и поставил его справа от Джага, чтобы свет падал на страницу. Двеллер подтянул колени и положил на них книгу, как он часто делал, сопровождая Великого магистра в путешествиях по материку.

Потребность воспроизвести на белой странице таившиеся в нем слова и образы захватила Джага, и он сам не заметил, как окунул перо в чернила и приступил к работе. Название обычно давалось ему труднее всего, если только Великий магистр не задал его заранее, но на этот раз оно пришло сразу.

УНИЧТОЖЕНИЕ КНИГ,

или Отчет о нападении на Хранилище Всех Известных Знаний

Описывая происшедшие события, двеллер будто переживал их заново. Он начал отчет с упоминания о гавани Келлох, со слуха о том, что бондарь скупает краденое. Быстрыми штрихами он набросал гавань и город, забившийся в расселины растрескавшихся ото льда скал, сам при этом удивляясь, что после всех переживаний способен целиком погрузиться в работу…

— Гавань Келлох, — отметил Рейшо, глядя через плечо Джага.

Тот кивнул.

— Там все началось. — Он перешел на другую страницу — к наброску он вернется потом, когда чернила подсохнут.

Шло время, и он писал, рассказывая о «Ветрогоне», присовокупляя к описанию набросок корабля. Краф по-прежнему был погружен в сон; гномы негромко переговаривались между собой. Джаг сам дивился тому, как быстро и легко работали его пальцы, несмотря на холод, царивший в Библиотеке.

— А я в этой книге есть? — поинтересовался матрос.

— Есть, конечно. — Джаг отвлекся на секунду и сделал набросок, изображающий его друга на баке «Ветрогона». В руках у Рейшо он изобразил меч, а за спиной — развевающийся плащ.

— А хорош я, верно?

На фоне всех ужасных событий этот вопрос был настолько неуместен, что двеллер невольно улыбнулся.

— И ужасно скромен.

— Женщины не любят красавчиков, которые не знают себе цены, — с видом опытного ловеласа заявил молодой матрос. — Если парень хорош, то он должен быть в себе уверен. Тогда женщина может и сама на себя злиться, что он ей нравится, а все равно понимает, чем это он ее так зацепил.

Джаг продолжал свой труд, не обращая внимания на разглагольствования приятеля. Вскоре он уже снова был на гоблинском корабле, сражаясь за свою жизнь против змей, созданных чарами Эртономуса Дрона.

Кое-где в глубине гор в руинах зданий Хранилища Всех Известных Знаний все еще продолжался пожар.

Джаг стоял на Шпоре Дрейдена, скалистом выступе над Библиотекой, с которого открывался вид на встроенный в склоны гор комплекс ее зданий. Он с ужасом и изумлением взирал на то, насколько пострадала Библиотека. Ветерок здесь, за скалами, дул холодный, так что без плаща было зябко, но на дневном солнышке Джаг пригрелся, и ему хватало штанов и рубашки.

Когда Краф уничтожил заклятие врат, произошел гигантский обвал, но все же большинство основных зданий устояли. Правда, местами они обрушились, а кое-где на поверхности гор образовались проломы, которые вели в пещеры, и части зданий просели прямо в них.

За главным зданием, там, где Библиотека забиралась в горы выше всего, открылась огромная расщелина, поглотившая такой кусок гор, что там теперь мог пройти корабль. В расщелине кипел пар, прямо как в Кипящих Смоляных Ямах — о них двеллер читал в крыле Храль-бомма в занимательном романе «Нерестес и епитимья Хрустального Зуба», который порекомендовал ему Великий магистр.

Джаг глубоко вздохнул и размял затекшие руки. Он столько часов писал и рисовал, что ему начало казаться, будто они уже никогда не смогут ему как следует повиноваться. По опыту он знал, что это ощущение скоро пройдет — требовалось только отдохнуть немного и как следует размять пальцы, и скоро можно будет вернуться к работе.

Но очень многое в его жизни уже никогда не будет прежним, напомнил он себе.

Краф проснулся совсем недавно и объявил, что готов идти наверх. Помнящий о серьезности полученного им увечья, Джаг был уверен, что волшебник переоценивает степень своего выздоровления. К его удивлению, Краф вполне самостоятельно проделал длинный извилистый путь к главному зданию Хранилища, а потом и во двор. Когда они вышли из Библиотеки на ясный дневной свет, двеллер, несмотря на протесты волшебника, настоял на том, чтобы осмотреть рану, и, к своему удивлению, обнаружил на ее месте только заросший шрам.

Во дворе кипела бурная деятельность. Библиотекари под командой Великого магистра работали посменно наверху и внизу, вытаскивая книги из Библиотеки. Джагу сверху они казались муравьями, строящими муравейник.

Среди них сновал взад-вперед Великий магистр, полный, казалось, неистощимой энергии. Он уже успел составить план восстановления Хранилища Всех Известных Знаний. К сожалению, этот план несколько раз приходилось корректировать, поскольку обнаруживались все новые и новые потери.

Но энергии Великого магистра, похоже, пределов не было.

Гномы и библиотекари спускались в Библиотеку, прежде всего отыскивая комнаты, где хранились исторические сочинения, и вытаскивали их наружу. Библиотекари принимали книги, заносили их в каталог и сверяли с предыдущими каталогами.

Составлялись также каталоги томов, которые сильно пострадали, нуждались в восстановлении или полнос-хью погибли. Последних было много, и их число продолжало расти с пугающей быстротой по сравнению с медленным ростом списка спасенных книг. Хотя Жутких Всадников и гриммлингов здесь уже не было — те, кого не утянуло туда, откуда они пришли, когда Краф со столь ужасающими последствиями разрушил заклятие, погибли под топорами гномов и мечами и луками эльфов, — они оставили за собой чудовищные разрушения. Если волшебник был прав насчет их плана, то большую его часть тем, кто задумал погубить Библиотеку, удалось выполнить.