Скоро матрос вернулся на палубу и, привязав флаг, начал выбирать линь. Тот поплыл вверх, трепеща по ветру; на черном его поле зловеще выделялись ухмыляющийся череп и перекрещенные кости.

— Ну а теперь, ребятки, — крикнул Навин, перекрывая вой ветра, — покажите себя настоящими пиратами! Мы идем на мерзких гоблинов, и я не потерплю, чтобы , кто-то отступил от своего долга укокошить как можно больше этих тварей.

Матросы возбужденно загомонили, но кое у кого в глазах можно было заметить и страх. Джаг уже сталкивался с подобным в человеческих экипажах в прошлом. С виду люди казались весьма воинственными, и многие такими и были, но это не означало, что никто из них не ведал страха. Гномы жили ради битв и не особенно боялись смерти, принимая ее как плату за жизнь воина. Высокомерные эльфы не верили, что их можно побить в ловкости или смекалке, пока смерть не настигала их.

Гномы и эльфы воевали редко, только когда что-то их по-настоящему задевало — в основном они сталкивались в пограничных конфликтах с гоблинами, поскольку эти расы друг друга ненавидели, также за оружие эльфов заставляло взяться попранное чувство чести.

Однако даже гномьи и эльфийские битвы с гоблинами происходили только после длительного и тщательного обдумывания возможного исхода и количества предполагаемых жертв. Отчасти поэтому Древним магам, которые возвели Хранилище Всех Известных Знаний и организовали его оборону, сложно было привлечь кого-либо из эльфов и гномов на свою сторону.

Но люди, с их пламенным нравом и короткой жизнью, готовы были сражаться почти по любой причине — их толкали в сражение гнев, гордость, ревность, страх, желание, потребность в любви. В Библиотеке Джаг ознакомился с многими историями, и больше всего ему нравились те, что повествовали о людях и их трудах. К сожалению, историки человечества редко демонстрировали по-настоящему широкий взгляд на какую-либо эпоху или эру. Слишком короткие у них были жизни и слишком ограниченное поле зрения.

Динральдо, один из старейших матросов на «Ветрогоне», запел боевую песнь. Он был высокий и тощий, как тростник, с седыми волосами до плеч, шею его украшал выцветший алый платок, а уши — золотые серьги. По задубевшей коричневой коже в нем легко было узнать человека, всю жизнь проведшего среди соленых волн.

Команда «Ветрогона» подхватила песню старого моряка.

«Я всегда готов сражаться, если позовут!» Команда повторяла припев снова и снова, пока корабль в грохоте волн приближался к своей добыче.

Джаг знал, что голоса команды далеко разносились по воде и гоблины их слышали. Он невольно гордился своими товарищами, но в то же время и страшно боялся за них. За долгое путешествие он успел нарисовать всех членов экипажа и рассказать им множество историй о далеких местах и геройских деяниях. Сам он, в свою очередь, жадно внимал рассказам бывалых моряков о местах и людях, которых они повидали за годы странствий.

Иногда двеллер рассказывал им о путешествиях, в которых ему приходилось сопровождать Великого магистра Фонарщика, хоть он и не называл при этом имен — Великий магистр не хотел, чтобы слишком много народу знало, что он делал и где путешествовал. В такие моменты моряки удивляли Джага, настойчиво утверждая, что библиотекари в его историях выглядели настоящими храбрецами. Во-первых, они, конечно, были двеллерами, что делало их отвагу довольно редким явлением. А во-вторых, приключения эти были так полны опасностей и трудностей и так детально описаны, что трудно было относиться к ним как к простым историям.

Сейчас, как и в тех путешествиях, Джаг прежде всего думал о том, как бы выжить, но ему было не отвязаться от мыслей о книге, которая находилась на гоблинском корабле. Он обхватил руками мачту, чтобы удержаться на месте. Книгу у них оставлять было никак нельзя.

Когда «Ветрогон» взобрался на очередную волну, в ушах у двеллера раздался грохот барабанов. Этот низкий звук нес в себе зловещую угрозу и дисгармонию, а потом к нему еще присоединились дикие вопли гоблинов. Так экипаж шхуны разжигал в себе боевую ярость; гоблины становились поистине ужасными, если им некуда было отступать. Команда каждого корабля старалась перекричать другую, надеясь приобрести тем самым психологическое преимущество.

Джагу все это казалось жутковатым, почти как вой и рычание диких зверей.

Несмотря на пугающий шум, производимый гоблин-ским экипажем, «Мясная муха» попыталась взять мористее. Шхуна сделала широкий разворот и теперь держала курс на запад. Двеллер знал, что далеко гоблины не уйдут, потому что они куда хуже ориентировались в открытом море, чем люди. Как только они поймут, что могут остаться без привычных ориентиров, мигом повернут назад и поспешат навстречу восходящему солнцу.

— Они бегут, ребята! — завопил Навин, высоко поднимая саблю.

Джаг цеплялся за мачту, чувствуя, что у него пересохло во рту. В животе у него все переворачивалось каждый раз, когда «Ветрогон» взлетал на волну и падал с нее. «Мясная муха» то появлялась, то исчезала в волнах, разделявших два корабля, но Джаг знал, что рано или поздно они догонят свою добычу — «Ветрогон» был быстрее и им куда лучше управляли.

Капитан Аттикус сохранял спокойствие. Он продолжал выкрикивать команды, которые Навин передавал дальше, и постепенно «Ветрогон» занял место в кильватере гоблинской шхуны. Любые попытки маневра «Мясной мухи» пресекались «Ветрогоном», имевшим лучшую и большую по площади парусную оснастку, фактически закрывавшую собой паруса гоблинской шхуны. Это сказалось довольно быстро, и «Мясная муха» стала терять ход. Палуба «Ветрогона» огласилась радостными воплями.

— Орнни! — позвал капитан Аттикус.

— Да, капитан?

— Ты этого волшебника видишь?

— Нет, капитан.

От одного только упоминания слова «волшебник» у Джага заныло под ложечкой. Если огненный шар ударит в «Ветрогон» и они не смогут погасить огонь, корабль выгорит до самой ватерлинии. А в море деваться им было некуда — даже до острова Железной Розы им не добраться, если не уцелеет хотя бы несколько шлюпок…

— Лучники — товсь! — скомандовал капитан.

Рейшо и другие лучники натянули тетивы, пока оперение стрел не коснулось их щек.

Гоблины тоже подняли свои луки, некоторые из них успели выпустить стрелы, явно не дожидаясь команды.

— Лево руля! Крюйсели, марсели и бизани — убрать! Кливера и фор-стаксель ставить! — отдал очередную команду Аттикус.

Гоблины беспорядочно стреляли с кормы, толкая и отпихивая друг друга.

Джаг посмотрел на капитана Аттикуса, гадая, когда тот отдаст приказ стрелять.

— Орнни, — крикнул капитан.

Гоблинская стрела воткнулась в палубу в нескольких дюймах от его ног. Через секунду еще две стрелы застряли в деревянных перилах кормы. Аттикус не сходил с места. Двеллер знал, что у него не было выбора. Если бы он отошел в укрытие, команда неминуемо потеряла бы веру и в него, и в себя.

Теперь расстояние между сблизившимися кораблями было достаточным для прицельной стрельбы, но гоблинам все равно не хватало умения.

Великолепные эльфийские лучники, как Джаг знал по опыту, могли находиться на втрое большем расстоянии и все равно достали бы свои цели, даже несмотря на волнение моря. Он соскользнул к основанию мачты, чтобы ее толстый деревянный столб оказался между ним и линией стрельбы. И вовремя — почти сразу же в дерево мачты вонзилась пара стрел, и двеллер почувствовал спиной дрожь от удара.