Скрытая угроза смерти казалась Брэндстеттеру менее страшной, чем опасность лишиться своей логической конструкции. Ему понадобилось столько времени, чтобы отыскать мать. Если ее попытаются отнять, он будет сопротивляться до конца.

С легким шипением отодвинулась боковая панель кабинета, и вошла молодая японка в бархатном облегающем платье с подносом в руках. Макияж на ее лице был наложен весьма искусно, и пятна краски пробуждали эротические желания.

Йоримаса что-то сказал по-японски, и на ее лице появилась улыбка.

Брэндстеттер заметил восхищение в глазах своего босса и запомнил это. Информация о том, что эта гейша, работающая в корпорации, пользуется особой благосклонностью Йоримасы, может оказаться ценной.

Йоримаса повернулся к нему, его взгляд снова стал жестким.

– Вы свободны, Брэндстеттер-сан.

Подавив в себе гнев и страх, Брэндстеттер кивнул. Свободен, но не забыт. Он знал, что бессмысленно бороться с мелочными эмоциями, владеющими воображением Йоримасы, но, может быть, с ними можно справиться другим способом. Он подумал про логическую конструкцию, и его охватила слабость при одной мысли, что он может потерять ее. Раз существует иной способ справиться с подозрениями Йоримасы, Брэндстеттер решил воспользоваться им.

– Хочешь пива, ковбой?

Трэвен поднял голову и увидел Ковальски, пробирающегося через толпу клиентов бара. В обеих руках он держал по серебристой банке пива «Куэрз лайт». Звучала музыка, эхом отражаясь от стен бара. Вытянув руку, Трэвен отодвинул в сторону пять пустых банок, стоявших перед ним.

Ковальски передал ему пиво, повернул стул и сел на него, опираясь руками на спинку, в точности как Трэвен, спиной к стене.

Женщина с обвивающим ее удавом двигалась по сцене в такт музыке, освещенная бегающими цветовыми пятнами прожекторов; длинные волосы метались вокруг лица. Окружающая ее толпа издавала вопли, полные восторга. Женщина взяла голову удава в одну руку, а другой сняла кожаный жилет, обнажив груди, подпрыгивающие от резких движений. Она положила голову змеи между ними, полузакрыв глаза, словно высовывающийся язык змеи доставлял ей эротическое наслаждение.

– Змея усыплена и двигается чисто рефлекторно, – заметил Ковальски.

– Женщина – тоже. Ковальски кивнул.

– Марионетка?

– Да. Это законное представление, имеющее лицензию города и штата. Ее действия заранее запрограммированы, ей хорошо платят, и она ничего потом не помнит о происшедшем. Хозяин бара неплохо зарабатывает на этом при условии, что программирование осуществлено качественно и создает впечатление настоящего, живого стриптиза. Психологи считают, что в результате число извращенцев на улице, за которыми приходится охотиться полиции, уменьшается.

– Чепуха. Если бы дело обстояло именно так, на улицах не было бы сейчас таких толп. Такое представление всего лишь возбуждает их. – Ковальски отпил половину банки. – И все-таки посмотреть на такое куда лучше, чем совсем тупеть, глядя на телевизионную стену.

– Если только ты не относишься к числу парней, возбужденных подобным представлением и старающихся удовлетворить свои желания на улице.

Ковальски покачал головой:

– У тебя плохое настроение? Трэвен усмехнулся:

– Такой уж выдался день.

– Чепуха. Если бы это был просто тяжелый день, ты бы сейчас лежал дома в постели, ожидая, когда наступит новое утро и воспоминания останутся в прошлом, как случается всегда. Не думал, что встречу тебя в таком классном заведении.

– У меня дома гости.

– Да, я видел его, когда зашел к тебе домой. Мне казалось, что ты покончил с попытками перевоспитывать уличных парней, вытаскивая их из «малин» и приводя домой, после того как один едва не перерезал тебе горло пару месяцев назад.

– Покончил, по крайней мере на время, до тех пор, пока у меня снова не появится желание попробовать вывести их в люди, дать возможность увидеть светлую сторону жизни. Но сейчас в квартире мой брат.

– Неужели?

– Да. Сегодня отец удивил и его и меня, когда привез парня ко мне домой. У нас разные матери. До сегодняшнего дня мы даже не знали о существовании друг друга.

– Твой старик – нечто особенное, это верно. Он все еще с Бет? – спросил Ковальски.

– У них медовый месяц. – Трэвен попытался произнести эту фразу бесстрастно, без горечи, но не сомневался, что его эмоции не ускользнули от внимания Ковальски. Они очень хорошо знали друг друга и давно вместе работали.

– Подумать только! – Ковальски осушил банку. – Если бы мой отец увел у меня мою девушку, я бы не держался так спокойно, как ты.

– Бет не была моей девушкой.

– Перестань, дружище, в то время ты был влюблен в нее по уши. Не пытайся обманывать обманщика. – Ковальски подвинул пустую банку к остальным, встал из-за стола и пошел к бару, вытаскивая деньги из кармана рубашки.

Трэвен смотрел ему вслед, понимая, что привычка класть деньги в нагрудный карман присуща полицейским, работающим в штатском.

Ковальски вернулся к столу с двумя банками пива.

Танцовщица сняла трусики. Змея лениво скользила между бедер. По аудитории пробегали лучи разноцветных прожекторов, ослепляя зрителей и возбуждая их еще сильнее. Среди них было немало японцев. За последнее время клиентура в баре стала более смешанной.

– После твоего ухода к нам пришел Кайли и сделал всем потрясающую выволочку, – сообщил Ковальски.

Трэвен посмотрел на него вопросительно.

– Хотел убедиться в том, что все знают – тебя на некоторое время перевели из отдела борьбы с наркотиками, а также предупредил, что, если кто-нибудь осмелится снабжать тебя информацией о расследованиях, ведущихся в отделе, Кайли собственноручно оторвет виновнику яйца. – Ковальски пожал широченными плечами. – Естественно, я пришел к выводу, что, раз мы с тобой давно не встречались за банкой пива, сегодня вечером самое время наверстать упущенное.

– Учти: Кайли не любит шутить.

– Знаю. Кажется, мы откусили наконец такой большой кусок, что ему будет нелегко его прожевать.

– Может быть.

– Слушай, Мик, ты от меня что-то скрываешь. Я вырос в трущобах, как и ты, и не сомневаюсь, что, хотя тебя и произвели в сержанты, ты по-прежнему во многом полагаешься на чутье. Мы наткнулись на что-то намного более важное, чем показалось на первый взгляд.

– Без расшифровки информации, заключенной в микрокристалле, мы вряд ли сумеем что-нибудь доказать.

– Зензо все еще работает над ним. Просил передать тебе, что ты получишь первый экземпляр информации, которую он добудет.

– А ему известно, что я больше не служу в отделе?

– Разумеется, черт побери. Кайли специально зашел к нему и предупредил о последствиях. Зензо просит лишь об одном: когда прочитаешь полученную информацию, уничтожь материалы.

– Учти: Кайли в детские игры не играет.

– И я тоже. – Ковальски посмотрел в глаза Трэвену. – Я из кожи вон лез, чуть ли не десяток лет наводя порядок в городе. Что из того, что я не стал сержантом. Думаю, у меня просто иной темперамент, да и руками я работаю лучше, чем головой. Но будь я проклят, если отступлю сейчас. Мне кажется, произойдет следующее: тот, кто заменит тебя, попытается максимально замедлить расследование до тех пор, пока в высших эшелонах не придумают, как прикрыть дело. Я не дам им такой возможности. Да и остальные парни придерживаются аналогичной точки зрения. Мы решили выполнять все, что от нас потребуют, но постоянно будем держать тебя в курсе дела.

Трэвен кивнул:

– Кайли готов к этому.

– Пусть. Черт возьми, нам удалось провести превосходные операции в отделе, дырявом как сито, худшем в этом отношении во всем полицейском управлении. Стоит нам задумать что-то – и бандитам все сразу становится известно. Но все-таки нам часто сопутствовала удача.

Танцовщица со змеей подняла с пола одежду, все еще находясь под воздействием наркотического микрокристалла, и, с трудом переставляя ноги, направилась в раздевалку. На сцене появилась другая женщина, и новая музыка послышалась из динамиков. Ее глаза казались такими же безучастными и пустыми, как и у первой женщины.