Вот примерно в каком состоянии я находилась в тот день, когда проходила мимо магазина «Пенни Мосс» и увидела объявление о работе. И если я не смогла вам объяснить, почему мысль о возвращении домой к матери и отцу наполняла меня такой же «радостью» и «нетерпением», как перспектива обрезания у женщин или снятия скальпа, тогда я сдаюсь.

— Всего одну ночь, на кушетке…

Я вынудила Веронику пойти на эту единственную уступку, и остальные неохотно согласились с ней.

—Но я не желаю видеть тебя сегодня вечером, и чтобы к моему возвращению завтра духу твоего здесь не было!

Похоже, мне удалось выжать из давней дорогой подруги все, что было возможно. Я подумала, не сказать ли что-нибудь о пригретой на груди змее, но решила, что такая фраза будет как раз в стиле Вероники. А потом, всегда можно услышать вопросы «Кто здесь змея?» и «Чья грудь?».

Но чем же мне заняться в этот последний вечер? Очевидно, мы не сможем сидеть все вместе и смотреть «Старинные придорожные представления». А со своими прежними друзьями я тоже не могла общаться. Думаю, мне не под силу было бы вынести болтовню о моде и сплетни с Майло, даже если предположить, что он еще меня помнит. Не сомневаюсь, мое лицо уже заретушировали на фотографиях «политбюро». Не могу сказать что гордость мешала мне попросить помощи — я просто не могла придумать, к кому обратиться.

Но, полагаю, все это время я знала, что именно буду делать дальше. Трезвый расчет и рациональный подход оказались абсолютно бесполезны. Пришло время подключить к решению проблемы гормоны и прислушаться к интуиции.

И двадцать минут спустя я снова ехала в такси. Это была моя последняя поездка перед очень длительным перерывом. Я ушла с высоко поднятой головой, прошествовав к входной двери сквозь толпу прокаженных. В моем сердце царило смятение. В унынии я спускалась по Севен-Систерс-роуд и на фасадах зданий, мимо которых я проходила, видела сцены из своей жизни в Ист-Гринстеде. Они были похожи на старые фильмы, которые показывают в кинотеатре «Синема парадизо». Вот — на том высоком фронтоне — меня в слезах встречают родители: мать машет руками в тоскливо-радостном возбуждении, отец держит в руках коричневый чайник в вязаном чехле. А вот на грязной кирпичной стене церкви я вижу, как начинаю работать — проверять заявления в конторе по субсидиям на жилые помещения. Я отлично одета: на мне голубой костюм из полиэстра и белая блуза с бантом на шее. А вот на той крыше, покрытой шифером, я танцую, держа в руке сумочку из пластика, под звуки «Пожалуйста, трахни меня!». Это пятничная дискотека, и я пытаюсь поймать взгляд слесаря-монтажника (не важно, что именно он монтирует), или водопроводчика, или рабочего, занимающегося сносом домов. На пальцах у каждого из них будет написано «любоф» или «ненависть» — слово, выведенное популярным в Ист-Гринстеде мастером татуировок, страдающим дислексией. А еще выше, почти на облаках, так, чтобы меня видел весь мир, я стою на холоде с голыми ногами, жду любви и улыбаюсь незнакомцам.

Нет. Ни одна из этих картин никогда не воплотится в реальность. Если произойдет самое худшее, я могу поехать домой, но лишь на некоторое время, чтобы пополнить заряд энергии и придумать новый план действий. Я не задержусь там надолго, чтобы не пустить корни и не позволить демонам утянуть меня вниз, в преисподнюю, как Фауста. А вы как считаете?

Но сначала мне предстояло решить небольшой вопрос — я жаждала мести. «Каждое воскресенье, только не во время поста», — говорил он. Что ж, сегодня был как раз подходящий день. Сестра Генриетта смогла вдолбить мне в голову хотя бы эти знания. Я села в черное такси и направилась на запад, проезжая в опасной близости от мест, которые я когда-то любила.

Я сказала о мести, но это было не совсем правильно. Даже моя интуиция и гормоны не совсем понимали, в чем дело. Я не знала, зачем мне возвращаться и встречаться с Лайамом. Я уже почти рассталась с идеей заколоть его, хотя и не исключала возможности проверить, остались ли у меня после шести месяцев занятий боксом какие-нибудь навыки и смогу ли я нанести отличный удар в горло. Мне нужно было продемонстрировать Лайаму, что он сделал со мной, как разрушил мою жизнь, чтобы заставить его извиниться. Но было и еще кое-что — в моей голове крутилась пословица: собака всегда возвращается туда, где нагадила. Звучит неприятно, но в этих словах есть доля правды.

Я попросила высадить меня у станции метро: было еще рановато, и я решила убить время — выпить во всех пабах, мимо которых я проходила тогда, в мой роковой приезд в Килберн. Если вы решите, что поход по барам был слегка экстравагантным поступком с моей стороны, то будете абсолютно правы. Может, я намеренно стремилась вниз, чтобы почувствовать себя плохо и преобразиться? Или я просто нервничала и хотела напиться?

Первый паб на моем пути назывался «Северная звезда». Снаружи он выглядел вполне неплохо, почти как кафе со сладостями для девушек в Примроуз-Хилл. Свежая яркая штукатурка, аккуратно покрашенный фасад. Казалось, не хватает только суетящихся официантов и посетительниц — девушек с блестящими белокурыми волосами. Я открыла дверь с табличкой «Общий бар» и сразу же поняла, какая огромная пропасть разделяет меня и людей из этого паба, живущих как будто в параллельном мире.

Посетители «Блэк лэм» были людьми бедными и доведенными до отчаяния, но они приходили туда, чтобы немного развлечься. Они хотели хорошо провести время, пусть это было иллюзией и быстро заканчивалось. Этот же бар оказался совсем другим. Я перешагнула порог и наткнулась на стену враждебности: кругом угрюмые, жестокие мужские лица. В этом месте никто не веселился. Здесь люди напивались, пока в них не исчезала вся доброта, человечность и привлекательность, а затем пили еще.

Мне захотелось немедленно уйти, но мрачность места гармонировала с моим настроением. И кроме того, после Пенни и прочих прокаженных больше никому не удастся выставить меня за дверь. Я смело прошествовала к бару, впервые за долгое время ощутив, что готова принять вызов и справиться с любым врагом. Из глупой бравады и назло самой себе я заказала «Дюбонне» с лимонадом — я не пила такие напитки лет с семнадцати. Как-то мы с Вероникой и еще одной или двумя школьными подружками присутствовали на большой вечеринке по случаю пробных экзаменов. Когда мы удобно устроились в окружении «Чинзано», «Снежков» и других любимых напитков девочек-подростков, которые очень любят сладкое, Вероника прошептала мне в ухо: «Кажется, ты уже не выговариваешь некоторые буквы!» Я не перекинулась с ней и словом весь оставшийся вечер. А в «Северной звезде» в тот вечер бармен — огромный, белокожий, мокрый от пота мужчина, как будто вырезанный из огромной глыбы генетически улучшенного жира, — внимательно изучал меня в течение пары секунд, посмотрел в другую сторону, медленно повернулся ко мне лицом, а затем продемонстрировал спину. Он потащился в дальний конец бара и принес оттуда бокал с небольшим количеством жидкости пурпурного цвета.

— Лед, — потребовала я, посмотрев в его налитые кровью злые глаза. Наверняка он коллекционирует кассеты с детской порнографией и нацистскую военную символику.

Он указал мне на ведерко, стоявшее на барной стойке, и прорычал:

— Два фунта!

Я выпила «Дюбонне» залпом, не отходя от бара, пролив всего несколько капель» и сразу вышла из паба. Странно, но этот поступок добавил мне мужества: разве где-то в мире может быть бар страшнее этого? А я сумела уцелеть в нем, выпить «Дюбонне» с лимонадом и выбраться на улицу I

Через дорогу от «Северной звезды» было заведение, которое показалось мне многообещающим. Оформление бара «Пауэрз» было продумано таким образом, чтобы он создавал впечатление старого привлекательного маленького ирландского погребка, как на открытках, возможно, даже с привязанным у двери осликом. Фасад здания был достаточно небольшим и выкрашен яркой голубой краской. Я переступила порог и оказалась в душном шумном мире. Я не ожидала, что в Килберне может звучать молодежная инди-музыка. Мне стало понятно, где собираются выпить местная богема и неработающие молодые люди — в кафе немного ощущалась неформальная артистическая атмосфера. Стены были оформлены с иронией — в сумраке неясно вырисовывались очертания огромной головы буйвола, — и это смотрелось очень мило. Внутри горел настоящий огонь, и я обрадовалась, потому что на улице было ясно и прохладно, а я оделась легко. Меня еще более порадовало то, что в баре были женщины: не дряхлые, пьяные ведьмы, а молодые девушки в достаточно модной одежде. Они не были похожи на меня, но я чувствовала, что смогла бы общаться с ними без переводчика. Я подумала, что стоит рискнуть и заказать вина. Меня обслуживала хорошенькая девушка-австралийка, и она доверху налила мне большой бокал белого чилийского «Совиньона». Несмотря на то что у бара толпилось много людей, мне удалось найти место и сесть неподалеку от камина. За соседним столиком расположились полные мужчины средних лет, с волосами, собранными в хвосты, и с козлиными бородками. Они громко обсуждали музыкальные видеоклипы. Мне показалось, что среди них есть режиссер, представитель звукозаписывающей компании, а третий мужчина, не такой полный, как его спутники, был в очках продолговатой формы в черной оправе, и они как будто кричали всему миру: «Смотрите, этот журналист пишет о музыке! Ха!»