Каждый день Роберт снова и снова переживал ужасную сцену ее ухода. Ее лицо — само презрение, когда она смотрит на мужа.

— Джонни, отдай его мне. Я заберу его с собой. Он скоро привыкнет к новой жизни.

Но отец непреклонен, несмотря на яростный протест маленького Роберта, который изо всех сил пытается вырваться из крепких отцовских рук.

— Чтобы я отпустил моего сына с этим сутенером, Бет? Чтобы ты воспитала его таким же грязным, как ты сама, в своем порочном мире? Никогда! Пока я жив, мой сын будет со мной!

Она смеется в ответ, запрокинув красивую головку:

— Хорошо, ты его получишь. Я могу иметь еще детей, если захочу. Я могу получить от жизни все, что захочу. Кажется, я уже доказала тебе это. Получай его. Он твой.

Роберта потрясло услышанное.

Год за годом, снова и снова перебирая в памяти события тех лет, Роберт пытался оправдать мать, представить ее героиней. Но ни разу в жизни он не пробовал задуматься над тем, легко ли было отцу растить его. Отец навсегда остался в его сознании человеком, разлучившим его с матерью, а ведь только мать любила Роберта по-настоящему. По крайней мере, так считал сам Роберт.

Жизнь с отцом и бабушкой, воспринимавшей внука как плод греха, стала для маленького Роберта тяжелым испытанием. Навсегда остались в прошлом нежные объятия, неторопливые завтраки в теплой материнской постели, хрустящие тосты и вкусный чай маленькими глотками. Навсегда ушли в прошлое вечера, когда мальчик мог перебирать содержимое материнской сумочки, ожидая ухода ее гостей. Кончились волшебные купания в ванне, когда мать окутывала его своей любовью, словно теплой влажной мантией.

Взамен пришли школа, священник и холод в нетопленом доме. Пища стала невкусной и холодной, завтраки одинокими. А Джон Бейтман производил теперь впечатление сломленного и обиженного на жизнь человека. Глядя на своего сына, он, казалось, не мог понять, откуда, черт возьми, этот сопляк взялся.

Детская непосредственность и живость, которыми маленький Роберт был так щедро наделен, умерли в нем. Образ матери, такой прекрасный и манящий, неотступно преследовал его и по-прежнему занимал главное место в душе. Жизнь без нее лишилась красок, стала серой и однообразной.

Роберт никогда не вспоминал, как мать оставляла его одного где попало, предоставленного самому себе. Как она забывала покормить его или кормила одними конфетами, развлекаясь при этом с очередным любовником. Он забыл, как она больно била его, когда он отказывался выполнять ее приказы. Он забыл, как украдкой подглядывал за ней, голой, распластавшейся на диване с голым мужчиной, и как неистово тот обладал ею. Она кричала, и Роберт бежал к ней, думая, что это крики о помощи.

Он намеренно вычеркнул подобные воспоминания из своей памяти. Но иногда они обрушивались на него с новой силой, и тогда Роберт гнал их от себя, стремясь отделаться от них навсегда.

Он забыл, как отец провожал его в школу, как заботился о том, чтобы у сына всегда имелись карманные деньги. Забыл, как отец брал его с собой на долгие и интересные велосипедные прогулки. Его изначально настроили не любить отца, и он отлично с этим справлялся.

Роберт никогда не вспоминал о том, как вместе с бабушкой ходил в церковь, как бабушка с гордостью наблюдала за ним во время первого причастия и первой исповеди или когда он читал Евангелие во время дневной мессы.

Он не хотел принимать их любовь. Она мешала ему оберегать в душе образ матери.

Затем мать вновь нашла его, и их встреча стала поворотным моментом в его жизни…

Роберт услышал стук в дверь. Он оставил обнаженного отца на кровати, предварительно связав ему руки ремнем. Отец жалобно смотрел на него. Его усеянное кровоподтеками тело напоминало тело узника концлагеря.

— Пожалуйста, не бросай меня одного! — взмолился он. Его слабый голос дрожал от страха. Он очень боялся холода. Роберт иногда игнорировал отца по нескольку дней подряд, пока не одолевало чувство вины. Тогда Роберт окружат отца поистине королевской заботой. Но это длился недолго — до тех пор, пока старику не случалось нагадить под себя. Учуяв смрад, Роберт терял контроль над собой, отец становился ему отвратителен. Он его ненавидел.

Таков был многолетний сценарий их совместной жизни.

Роберт спустился по лестнице, взял свой любимый освежитель воздуха с приятным яблочным ароматом и обильно распылил его. Запах яблок ассоциировался у него с образом матери и с ее любимыми духами.

Увидев Кейт сквозь дверное стекло, Роберт улыбнулся и открыл дверь.

— Привет, дорогая. Проходите. Я как раз одевал отца.

Когда Роберт увидел Дженни и Голдинга у Кейт за спиной, выражение его лица мгновенно изменилось. Он молча ушел в кухню и поставил чайник. Когда они вошли, он обернулся, посмотрел на Кейт и произнес мягко:

— Ты уже все знаешь?

Кейт кивнула в ответ.

— Что ж, я рад. Наконец-то я могу быть честным. Похоже, у меня действительно проблемы, — произнес Роберт, покрутив пальцем у виска.

Как ни странно, Кейт сочувствовала ему: он выглядел таким беззащитным и обреченным.

— Где дети, Роберт?

Он пожал плечами и повернулся к маленькому окошку, выходившему в сад.

— Они умерли. Я уже закопал их.

Кейт закрыла глаза.

— Давайте я угощу вас хорошим кофе, прежде чем мы туда пойдем? — неожиданно предложил Роберт.

Патрик лежал на кровати, прикрыв глаза. Однако мозг его усиленно работал. Он чувствовал себя хорошо, несмотря на усталость. Оторвав голову от подушки, он дождался, пока пройдет легкое головокружение, чтобы спокойно сесть.

Некоторое время он вглядывался в свое отражение в зеркале. Он поседел, лицо осунулось. Да, конечно, он стал выглядеть старше. Патрик дотронулся до подбородка, провел рукой по шее. Кожа там сильно обвисла.

Он снова лег, отметив с усмешкой: наконец-то ему удалось повзрослеть и постареть одновременно.

Сейчас он уже более или менее спокойно воспринимал тот факт, что его пытались убить. Он помнил свой страх, звуки выстрелов и нестерпимое чувство унижения, овладевшее им в момент покушения. Слава богу, он не умер прямо на улице, как подстреленный зверь. В последний момент он все-таки нашел в себе силы убраться оттуда.

Патрик вдруг снова ощутил дрожь во всем теле. Он закрыл глаза и постарался отогнать от себя ужасные воспоминания.

Он хорошо понимал, что в психологическом плане еще очень слаб. Физически он чувствовал себя неизмеримо лучше. Он ощущал в себе силу, много силы, которую уже всем продемонстрировал самим своим чудесным воскрешением. Но он весь покрывался потом при одном только упоминании о покушении. Его охватывала дрожь, когда он вспоминал хлопок выстрела и ту нестерпимую боль, которая последовала за ним. Ужас охватывал его при мысли о том, что он мог умереть, не объяснив Кейт, как сильно переживает их разрыв, и не сказав Вилли о том, что всегда любил его, как брата. Смерть прошла так близко!

Патрик закрыл глаза и стал вспоминать лицо Кейт. Мысли о ней помогали ему расслабиться. Стоило Кейт прикоснуться к нему, как он чувствовал прилив сил и любви к жизни. Кейт привнесла в его жизнь то, в чем он так сильно нуждался, — стабильность и постоянство. Она смогла дать ему чувство защищенности — то чувство, которое он так долго пытался искать в дружбе. Когда она была рядом, ничего другого ему уже не хотелось.

Кейт удалось успокоить его даже в те ужасные дни, когда пропала его дочь и он боялся заглядывать в будущее. Тогда они встретились впервые. Она сумела вселить покой в его душу, и это умение поразило и очаровало его.

Последние несколько лет оказались самыми счастливыми в его жизни по многим причинам. Главное же заключалось в том, что они с Кейт были вместе и рядом с ней ему всегда становилось легко и спокойно. С ней ему не приходилось задумываться, хорошо ли он выглядит и какие слова уместны, а какие — нет. Они могли разговаривать часами, вместе путешествовали и, конечно, любили друг друга. Еще в самом начале их знакомства Патрик понял: Кейт необходима ему для счастья. Без нее он просто плыл по течению повседневности. Когда он понял, что теряет ее, ему показалось, будто сама жизнь уходит от него. Тогда он твердо решил: впредь Кейт навсегда останется главным в его жизни. Ничто и никто не сможет занять ее место.