На прощальный вечер к нам собрались все наши друзья, альпинисты нескольких стран, с которыми мы были знакомы по совместным восхождениям на Кавказе. Вечер не был официальным приемом, спортсмены пришли в свитерах и куртках, вели оживленные беседы на нескольких языках, показывали друг другу фотографии, обменивались сувенирами, строили совместные планы на будущее. Столы были сдвинуты в один общий, все без церемоний уселись за него, появилось несколько бутылок «Столичной», которые мы приберегли специально для этого случая. Были произнесены приятные тосты, сказаны теплые слова. Наши хозяева, польские альпинисты, приготовили нам подарки. Это было сюрпризом. Все мы получили книги с дарственной надписью и значки действительных членов польского высокогорного клуба. После этого стали дарить кому лыжные палки, кому веревку, кому ледоруб или кошки. Когда очередь дошла до меня, воцарилась подозрительная тишина. За столом начали переглядываться и хихикать. Вручавшая подарки Данка Залевская появилась в дверях с большим пакетом. С низким поклоном, под восторженные крики присутствующих она вручила мне завернутую в целлофан и перевязанную красной лентой гигантскую… рогатку.

Уж, наверное, 29 сентября 1962 года надолго запомнится москвичам, пришедшим посмотреть в Лужники легкоатлетические соревнования студентов Московского института физкультуры. В тот день в секторе для прыжков в высоту все шло своим чередом. Брумель спорил только с планкой, которая поднималась все выше и выше. После каждого прыжка Валерий сосредоточенно осматривал правую туфлю, словно она таила в себе что-то интересное. Так было и перед рекордной высотой 227 сантиметров.

На чемпионате Европы, который проходил в этот год в Белграде, она не поддалась Брумелю. В Москве новый космический рубеж был взят под громовую овацию зрителей.

И вот уже Валерий оказался в плену журналистов. Один за другим следуют вопросы. Репортеров интересовали мельчайшие детали. Дошла наконец очередь до шиповок рекордсмена мира, которые лежали на скамье рядом с хозяином.

— Ну, они доставили мне сегодня массу хлопот, — рассказал Валерий Брумель. — Уже нужно было ехать на стадион, стал собирать свою амуницию и вдруг обнаружил, что правая туфля порвалась. Запасных у меня не было, да и времени в обрез. Сажусь в машину и молнией в мастерскую около Смоленской площади. Но одна вежливая тетя объяснила, что они специальную обувь не ремонтируют, и даже немного погрустила, узнав, что мне нужно выступать в соревнованиях именно сегодня. Что здесь делать? Выпросил у сапожников суровую нитку и взялся за дело сам, хотя никогда в жизни этим не занимался. И, как выяснилось, сработал крепко, туфля не подвела.

Радость спортивной победы, мгновенная, как взрыв, всеобъемлющая, как музыка! Вытесняя усталость, она переполняет торжеством самого победителя и поднимает с мест тысячеголосую армаду зрителей. Какие только формы выражения не принимала она?!

У болельщиков — летящие в воздух шляпы, стихийные пляски на трибунах.

А спортсмены? Даже суровые рыцари льда — хоккеисты после победной шайбы тонут во взаимных объятиях.

А слезы? Они — спутники радости не только для прекрасного пола.

Минск, май 1967 года. Золотую медаль чемпиона Европы по классической борьбе в полусреднем весе завоевал турецкий атлет Сирры Аджар. Смуглые спортсмены в ярко-красных костюмах уносят его с победными криками в раздевалку. Вместе с журналистом из Стамбула Туралом Ульви я спешу за ними. С десяток турецких борцов окружили победителя. Они что-то взволнованно говорят ему. Вдруг красавец великан Риасетин Илмаз, закрыв лицо руками, зарыдал и отошел в угол. С удивлением вижу, что плачут все, кто находится в комнате. Слезы на лицах усатых богатырей?! Что же случилось? Растерявшись, я вышел в коридор.

— Понимаешь, Сирры плакал от радости, — объяснил мне потом Турал. — А мы разделяли ее вместе с ним. Плакали и борцы, и тренеры, и я. Все плакали, кто был. Такой у нас обычай. Ты понял?

Я понял и свой уход из комнаты расценил как бестактность…

Впрочем, мне больше по душе настроение болгарина Петра Кирова, тоже борца. Он тоже стал в Минске чемпионом. А на вопрос, как Петр переживает радость, ответил:

— Пою. Я всегда пою. Что? Наши народные песни. Особенно люблю партизанские. Во время борьбы напеваю про себя, а после победы — вслух. Правда, после схватки все кричат, и меня не слышно…

В сороковом году это было. После возвращения «Спартака» из удачного турне по Болгарии.

Предстояла игра с вечным конкурентом столичным «Динамо». Надо было решить самую трудную для нас задачу: как прикрыть Якушина, «хитрого Михея».

Его опекать поручили Константину Малинину, полузащитнику высокого класса.

— Пусть Михей тебя боится, — напутствовал Малинина Николай Петрович Старостин. — Отберешь мяч — иди вперед! Бей по воротам! Ударище у тебя что надо. Раз ударишь, два — и Михей потянется за тобой…

Но одно дело планировать ход поединка за макетом — и совсем иное выполнять план непосредственно на поле. Соперник ведь тоже ищет слабости и стремится сыграть на них. Якушин оказался верен своей кличке «хитрый Михей». И в этом мы вскоре убедились: и Анатолий Акимов, которому отвели место в воротах, и я, которому досталась участь сидеть за воротами.

Из-за «хитрого Михея» в наши ворота был назначен одиннадцатиметровый. На десятой минуте матча! Динамовский «пеналист» Михаил Семичастный был уверен в себе. Но Акимов, как пантера, метнулся к мячу и намертво прихватил его.

Спартаковцы не скрывали радости: соперник получал такую фору, но не сумел воспользоваться ею. По футбольным приметам это значило, что счастье перейдет на сторону «Спартака», что вот-вот наступит перелом в игре.

Приметы, однако, оказались подвластными человеку, а не фортуне. Это доказал Михаил Якушин. Он учел, что его страж — Малинин — большую часть своей футбольной карьеры играл на месте правого полузащитника. Якушин решил финты свои маскировать так, чтобы спартаковец забыл о своей слабой стороне. Когда же это случилось, Якушин, владевший мячом, рванулся влево. Малинин, естественно, был спокоен. Динамовец не мог выиграть единоборства на привычной для полузащитника позиции. Но Якушин и не думал сближаться, он резко перевел мяч вправо от себя и ужом проскользнул мимо левой ноги Малинина.

Пять метров выиграл динамовец у своего опекуна. Но надо было еще перехитрить Андрея Старостина, которого на футбольной мякине не проведешь. Якушин резко притормозил. Но Старостин не бросился на него. Старостин попятился назад, чтобы выиграть время, необходимое партнерам для организации страховки. Попятился и упал. Якушин мгновенно включил скорость. Спартаковец пытался руками поймать динамовца. Да где там! Словно опасаясь разбить что-то хрупкое, Якушин осторожно обежал упавшего и оказался с глазу на глаз с Акимовым.

Сидя за воротами, я учился, стараясь не пропустить ни одного мгновения в этом поединке вратаря и нападающего. И я видел Акимова, готового к прыжку в ноги противнику, запомнил зоркие глаза Якушина. Динамовец, опережая соперника, замахнулся, чтобы послать мяч в левый угол. Туда и метнулся Акимов…

— Рано, Толя! Рано! — Якушин не скрывал своей удовлетворенности. Нога его на мгновение задержалась над мячом. И когда Акимов опустился на землю и уже был бессилен спасти ворота, динамовец перебросил через него мяч в сетку.

— Вот так-то, Толя!..

Мельбурн, 1956 год. Через день начинаются XVI Олимпийские игры. Команда советских стрелков собирается на свое последнее предолимпийское совещание. Докладывает старший тренер сборной. Он говорит: