— Не волнуйся, — сказал он и сделал еще глоток бренди. — Сейчас в моем доме ты в полной безопасности. Просто в качестве постоянного решения проблемы он не подходит.

Я ничего не сказала, потому что начинала чувствовать, как вокруг меня вырастает золотая клетка. Я и так уже была под наблюдением двадцать четыре часа в сутки, а теперь понимала, что и редкие мгновения свободы, такие как во время похода по магазинам, ускользают от меня. Если они запрут меня теперь где-то, где никто не сможет меня найти, я еще больше буду в их власти. Они окончательно отрежут меня от внешнего мира.

Мысль была грустная, я затосковала. Я бы поспорила, но для спора нужны были аргументы, а не просто слова: не хочу, чтобы меня запирали, как принцессу в башне. Пока ничего другого я придумать не могла, так что предпочла промолчать в надежде на то, что хорошая мысль может появиться после хорошего сна.

Я стала старательно изображать, что зеваю, но зевок получился настоящим. Отец посмотрел на меня вроде как с родительской нежностью.

— У тебя был трудный день, — сказал он, — тебе надо поспать.

— Да, пожалуй, — ответила я, снова зевая.

Возникла неловкая пауза; ни отец, ни я не знали, что делать. Понятно было, что я не стану целовать его в щеку перед сном, но все же какой-то жест требовался. Кажется, отец тоже почувствовал это, но тоже не представлял, что тут можно придумать. Наконец я просто сказала:

— Что ж, спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответил он и чуть официально кивнул. — Сладких снов.

Видимо, на большее проявление нежности друг к другу мы не были способны.

Мне не спалось. Я была измотана всем случившимся, но мозг отказывался выключаться и не давал мне возможности отдохнуть от мыслей даже пару часов. Тахта казалась очень жесткой — такой, как я и представляла ее себе в первый раз. Я крутилась с боку на бок и не могла расслабиться. Я приехала в Авалон, чтобы не иметь больше дела с матерью и ее проблемами. Но думаю, отчасти я также надеялась обрести в отце родительскую заботу и помощь, которой мне так не хватало. Я хотела, чтобы кто-то из старших помог мне разобраться в моей жизни и спланировать будущее.

Помните эту старую китайскую поговорку: «Бойся своих желаний, они могут исполниться»? Так вот, именно это и произошло со мной. Только теперь поняла я ее истинный смысл.

Я сбросила с себя одело, села в постели и включила свет. Раз уж я не сплю, надо использовать это время с толком. Иначе так и буду крутиться без сна и к утру превращусь в комок нервов. Я посмотрела на часы: был почти час ночи. Значит, в Штатах сейчас день. Может, мне повезет на этот раз, и мама ответит на телефонный звонок? Говорят, третий раз — счастливый.

Я затаила дыхание, набирая номер. Я и не думала, что могу так хотеть услышать мамин голос — пусть даже пьяный, пусть язык у нее будет заплетаться. Пусть она будет орать на меня, пусть расплачется (хотя я никогда не могла спокойно выносить это) — я все стерплю. Только бы она взяла трубку!

И когда трубку на том конце подняли, я ахнула. Но голос, который ответил мне, был чужой.

— Дом Хатэвей. Чем могу помочь? — спросила какая-то женщина так, словно я попала в офис.

Сердце у меня оборвалось. Боже мой! Почему трубку сняла не мама? Что с ней? Она больна? Попала в аварию? Умерла?

Все тело свело словно судорогой; горло перехватило, так что я едва могла прошептать:

— Где моя мама? С ней все в порядке?

Боже мой, пожалуйста, пожалуйста, пусть с ней все будет хорошо! Я не переживу, если из-за того, что я сбежала из дома, с ней случилось что-то плохое.

— Дана? — спросила женщина. Я все еще не узнавала ее голос.

— Да.

— Это Френсис, ваша соседка.

Теперь я узнала ее. Она всегда смотрела на маму свысока, и каждое ее утверждение звучало как вопрос.

— Почему вы сняли трубку? — требовательно спросила я. — Где мама, что с ней?

— Дана, дорогая, не волнуйся. С мамой все в порядке. Конечно, ты перепугала ее до смерти, знаешь ли?

Меньше всего я хотела сейчас выслушивать упреки от нашей соседки, сующей свой нос куда не просят. Мне захотелось просочиться сквозь телефонную трубку и тряхнуть ее хорошенько.

— Пожалуйста, скажите, где она? — взмолилась я. Видимо, прозвучало это жалостливо, потому что Френсис решила не продолжать лекцию.

— Думаю, в данный момент она пролетает где-то над Атлантическим океаном.

— Что?

— Она отправилась в Авалон, чтобы найти тебя. А я тут поливаю цветы у вас дома.

У меня даже мысли замерли в голове. Правда, не настолько, чтобы не понять: Френсис оказалась у нас дома, чтобы порыться в наших вещах и вынюхать что-нибудь, потому что за те несколько часов, что мама отсутствует, цветы не успели бы завянуть.

— Мама летит в Авалон? — переспросила я, хотя и так поняла, что я верно расслышала.

— Да, будет у вас завтра. Она очень беспокоится за тебя, солнышко.

Фу, гадость какая! Френсис никогда в жизни не называла меня ни «солнышком», ни другими ласковыми словами. Кстати, как и остальные. Я просто не сближалась с людьми до такой степени. Но скажи я ей об этом, наш разговор только затянулся бы.

— Спасибо, что поливаете наши цветы, — сказала я. — А если мама вдруг позвонит вам, передайте, пожалуйста, чтобы она позвонила отцу домой. Я живу у него.

Я повесила трубку прежде, чем Френсис успела ответить. Да ну их, эти приличия. Мама летит в Авалон!

Я едва могла поверить в это. Во-первых, не верилось, что она смогла достаточно протрезветь, чтобы заказать билет на самолет. Во-вторых, не верилось, что она решила приехать, никого не предупредив заранее. Разве не лучше было предварительно позвонить? Я легко нашла в справочнике телефонный номер отца, она могла бы сделать то же самое.

Конечно, если бы она позвонила вчера, она бы меня не застала. Тут я подумала: а может, отец говорил с ней, но ничего мне не сказал?

Я выключила свет и легла в постель, хотя спать теперь хотела еще меньше, чем до звонка. Я лежала и смотрела в потолок. Как же сильно я недооценивала маму! Я думала, она напьется и расклеится из-за моего отъезда и будет жалеть себя больше, чем когда-либо. К этому я была готова. И совершенно не представляла, что она может помчаться за мной в Авалон.

А вдруг теперь случится чудо? Вдруг мой побег отрезвил ее во всех смыслах, и она поняла, в какой кошмар она превратила мою жизнь своим пьянством?

И вдруг именно это окажется для нее последней каплей, и она бросит пить?

Не знаю, сколько я пролежала так — в надеждах, мечтах, молитвах, чтобы все это сбылось. Но наконец я уснула — и проспала до десяти часов утра.

Когда я спустилась к завтраку, отец уже уехал. Финн приветствовал меня. Он окончательно поправился, даже синяков не было видно. Я порадовалась, что магия лечит так быстро. Теперь я чувствовала себя не настолько виноватой, как вчера.

Тут я заметила, что рядом с Финном на диване сидит незнакомый парень. С первого взгляда было ясно, что они родственники — у них обоих были зеленые глаза одинакового изумрудного оттенка, но на этом сходство заканчивалось. Если у Финна волосы были светлые, то у этого — иссиня-черные. Финн был накачанный, а этот — худой, сухой и подтянутый. Еще он был значительно младше Финна и не придерживался консервативного стиля в одежде. На нем была выгоревшая черная футболка, открывавшая тату с кельтским орнаментом вокруг бицепса. Ну, и для завершения образа, у него в левом ухе было штук пятьдесят колечек, а темная челка падала на лоб, почти закрывая глаза.

Мне в школе никогда особо не нравились хулиганы. Они были такими самодовольными и считали, что раз они ведут себя как гады, то они — крутые. Впрочем, смотреть на них издалека было приятно. А смотреть на хулигана-Волшебника было… приятно вдвойне.

Финн улыбнулся мне, потому что я застыла в дверном проеме.

— Твой отец согласился с тем, что тебе не помешают уроки самообороны, — сказал он. — Знакомься, это Кин. Он будет твоим учителем.