Но калитка приоткрылась, и перед нами возникла Иза Тобольская, а за нею человек пять девчонок.

— Можно? — вежливо спросила Иза и тряхнула своими кудряшками.

— Пожалуйста! — радостно выпалил Димка.

Заходи! — разрешила и Дуся. — Только уговор: не стоять без дела. Видите, какой здесь ералаш после пожара? Вон метла, вон тряпка, принимайтесь, девочки!

Иза сначала покраснела, потом побледнела и, запинаясь, сказала:

— Извините, но мама говорит, что мне нельзя заниматься физическим трудом! Я учусь музыке и могу испортить пальцы.

Остальные девчонки, глядя на неё, тоже состроили брезгливые гримасы.

Димка опустил голову и закусил губу. Ему стало стыдно за Изабеллу. А Петька вздёрнул голову — он всегда так делает, когда его что-нибудь злит, — и сказал:

— А, так, значит, вы прибыли с экскурсией? Тогда пожалуйте, я буду за экскурсовода… Вот здесь, — он широко повёл рукой, — мы проводим подготовительные работы — лудим, паяем… А вот здесь, — он пригласил девочек пройти в штаб, — отдыхаем после трудового дня. Вот тут мы разводим полезных насекомых. Вот эти пауки уничтожают разносчиков болезней — мух и комаров…

Раздался пронзительный визг, напоминающий свист паровоза. Изабелла прыгнула за спину Дуси. Петька зажал кулак, как будто там у него был паук, и бросился вслед за Изой. Мы-то знали, что паука в кулаке не было, так как после уборки ни один самый захудалый паучишка не рискнул бы поселиться у нас, но Иза не знала этого и визжала во весь голос.

— Брось дурить! — остановила Петьку Дуся. — Чего ты её пугаешь? Вот сбегутся жильцы, и на этот раз нам не поздоровится.

Но Петька уже разжал кулак и вертел ладонью перед самым носом хныкающей Изы. А Дуся сунула ей тряпку:

— Берись, Изочка, за дело: все работают, а ты стоишь. Куда это годится? Мы тебе лёгкий труд дадим: протри-ка стёкла в ларьке.

Остальные девочки принялись подметать дворик.

— Меня мама заругает, — всё ещё упиралась Иза.

— Не заругает. За труд не бьют, а награды дают. Только три хорошенько… Сначала мелом, а потом сухой тряпкой.

Иза берегла пальцы, водила тряпкой еле-еле, но вскоре махнула на всё рукой. Тряпка завертелась у неё не хуже, чем у Дуси.

Я хотел поворчать, что наш отряд, мол, не резиновый, не растягивается: сколько ещё в него можно принимать? Но вместо этого почему-то сказал:

— А нашего полку прибыло. Только солдаты — в юбках.

Девочки засмеялись. Носы у них были чёрные от сажи. Я начал дразнить их; а они дали мне зеркало, и я убедился, что сам разрисован, как контурная карта.

Конечно, первым освоил космос Юрий Гагарин, но ещё неизвестно, чья нога ступит первой на Марс или на другие планеты. Вот будет здорово, если моя нога!

Вчера все ребята собрались в штабе и напрямик спросили Петьку, думает он или не думает выполнять наше поручение.

Петька отвёл глаза и сказал, что о космонавтах написано очень много и он ещё не успел всё перечитать, но я сразу понял: у него что-то другое на уме! Когда человек скрытничает, его глаза смотрят куда угодно, только не на тебя. А Петька именно так смотрел — то под ноги, то на потолок, то через плечо.

— Что ты мямлишь? — не выдержал Михей. — Говори прямо, есть у тебя какие-нибудь мысли насчёт тренировки или нет? Есть — выкладывай, а нет — сами будем думать. У нас тоже есть голова на плечах! — И Михей так дёрнул головой, будто хотел проверить, есть она у него действительно или нет.

— Честное пионерское, я много думал, но дело в том, что…

Тут Петька печально посмотрел на меня, и голос у него дрогнул.

— Да в чём дело? В чём? — Мы не на шутку встревожились.

— В том, что некоторые из нас, например Дима, Саня и Алик, не годятся для межпланетных путешествий.

Наверно, если бы сейчас, при ясном небе, грянул гром или земля раскололась надвое, я бы меньше удивился.

— Это почему же я не гожусь? — разом закричали Димка, Санька и я.

— Видите ли, — промямлил Петька, — дело в том, что… м-м-м… значит, дело в разных причинах… м-м-м…

— Не мычи — не тёлка! — перебила его Дуся. — Что ты людей за нос водишь?

— В общем, для космонавта требуются кроме тренировки ещё и врождённые способности, — разом выпалил Петька и вздохнул, будто избавился от тяжёлого груза.

Зато мы, трое забракованных, помрачнели — так нам стало обидно.

— Может, у меня здоровье не годится? — с издёвкой спросил Санька.

Все мы знали, что здоровье у него прямо-таки железное.

— Да нет, здоровье у тебя подходящее, — сказал Петька, — только вот аппетит у тебя неподходящий. От такого аппетита ты до того растолстеешь, что тебя никакая ракета не поднимет. Ты и сейчас вон какой толстый, а что с тобой дальше будет, страшно подумать.

— Ишь ты, аппетит ему мой не понравился! — обиделся Санька. — Да я толстый просто так, ещё от детства осталось. Все нормальные дети в детстве толстые, а потом худеют. Мой отец говорит, что вообще-то наша звягинская порода худущая. Ясно тебе?

— Ну, а чем я не подхожу? — нетерпеливо перебил Саньку Димка.

— А ты ростом не вышел.

— Как это так — не вышел? — оскорблённо протянул Димка и сверху вниз посмотрел на Петьку: тот был на целую голову ниже его.

— То есть я не так выразился, — поправился Петька, — ты, наоборот, слишком ростом вышел.

— Ты говори, говори, да не заговаривайся! — угрожающе надвинулся на него Димка и сжал кулаки. — Спроси хоть у дяди Льва — во флоте, и в морском и в воздушном, рослые солдаты всегда в первую очередь требуются.

— А для космических полётов как раз наоборот: нужны люди небольшого роста. Честное пионерское! — поклялся Петька, озираясь по сторонам: Димка уже почти припёр его к стене. — Не веришь — сам прочти.

Димка на минуту умолк: не будет же человек зря честным пионерским бросаться! Но потом неуверенным голосом спросил:

— А с чего ты решил, что я высокий? Это я сейчас кажусь высоким, потому что бурно расту, а годика через два, может, и совсем перестану расти.

— Жди, после дождичка в четверг! — хихикнул Михей.

— А что? — повернулся к нему Димка. — У меня мать, правда, высокая, но я пошёл не в неё, а в дедушку. Я даже лицом на него похож. А дедушка у меня совсем махонький, ты его сам видел, когда он к нам с Дальнего Востока в гости приезжал.

— Нашёл на кого ссылаться! — хмыкнул Михей. — Твой дед мал не от роста. У него спина от старости согнулась. Если её распрямить, так твой дед повыше всех наших родителей станет.

Димка и Михей так раскричались, что забыли даже, из-за чего у них сыр-бор разгорелся, а я, пользуясь этим, потихоньку спросил Петьку:

— Ну, а чем я-то тебе не понравился?

— Да мне-то ты всем нравишься, — вздохнул Петька, — жаль только, что у тебя характер совсем не жизнерадостный.

— То есть как это — не жизнерадостный? — не понял я.

— Ну, значит, нервы у тебя не совсем в порядке. А у космонавта нервы должны быть как стальные канаты.

— Это почему же ты решил, что они у меня не в порядке?

— Шила в мешке не утаишь, — вздохнул Петька. — Ты, конечно, человек хороший, и сильный, и смелый, но не жизнерадостный. И это факт. Быть жизнерадостным — это значит радоваться жизни, чувствовать себя бодрым, почаще улыбаться. Помнишь, Юрий Гагарин в самые трудные для космического корабля минуты песню пел… Ну, эту самую: «Родина слышит, Родина знает, где в облаках её сын пролетает…» А ты, как ни придёшь к тебе, всё за летописью сидишь, хмуришься, и глаза у тебя какие-то ненормальные, дикие, как у Дуськиной козы. Ясно, что нервы у тебя не в порядке.

Я и верно в последнее время ходил хмурый. Но это было совсем не от нервов, а от обязанностей. Ведь летописцы люди почтенные, умудрённые опытом. Я даже картину такую видел — летописец сидит и задумчиво смотрит вдаль.

Я совсем недавно пишу летопись, но всё равно за летописью сижу задумчивый: пусть ребята не думают, что это так легко — писать летопись! Конечно, если бы я раньше знал, что такое поведение может лишить меня права лететь в космос, я бы не переставая улыбался, но разве объяснишь это Петьке? Ещё на смех поднимет!