Людям это не нравилось — да и как могло понравиться, когда счет убитых пошел на тысячи? В конце 1985 года солдатские матери начали объединяться, хотя сперва это происходило втайне от властей. Матери, утратившей своего сына таким образом, кажется, что ей уже нечего терять. Ее трудно запугать. Молодые русские ветераны тоже начали выстраивать свои организации. В отличие от ветеранов Вьетнама, возвращавшихся домой поодиночке, советские солдаты уезжали на войну целыми отделениями из одного города или деревни и по окончании срока службы возвращались такими же группами.

По всему Советскому Союзу, раскинувшемуся на двенадцать часовых поясов, афганцы начинали обретать собственный голос в общественной жизни страны. По вечерам они встречались, чтобы выпить, почитать стихи и исполнить песни о своей военной службе. В песнях содержалась тайная история войны — подробное описание событий, не существовавших с точки зрения советского правительства. В них говорилось о вторжении и штурме дворца Амина. В них говорилось о жестоких душманах и товарищах по оружию, павших в бою. В них говорилось о «черных тюльпанах», цинковых гробах и о матерях, которых принуждали ко лжи в государственных интересах.

Система, выстроенная Лениным и Сталиным, отличалась прочной дисциплиной, и в течение нескольких лет она выдерживала растущее напряжение, ощущавшееся по всей стране. Солдатские матери разговаривали, жаловались и задавали вопросы. Хуже того, на улицы выходили искалеченные молодые ветераны без рук и ног, потерянных на войне, которой никогда не было. В начале 1986 года практически все что-то знали об ужасах Афганистана. Деньги Чарли Уилсона сыграли свою роль, и программа Викерса начала осуществляться. Моджахеды неожиданно вышли из укрытий. Они повсюду переходили в наступление, устраивали засады на военные конвои, убивали русских солдат, минировали гарнизоны, бомбили советское посольство, сбивали самолеты и вертолеты. При этом они тоже несли потери. Да, моджахеды продолжали гибнуть в гораздо большем количестве, чем советские солдаты и их афганские союзники. Но моджахеды отправлялись в рай, где их ожидало вечное блаженство, а неверующие были лишены этого удовольствия.

Неверующим оставались лишь «черные тюльпаны». Каково это было для них, когда тела родных и близких людей были упакованы в цинковые гробы с маленькими окошечками, и то лишь если лицо погибшего не было изуродовано до неузнаваемости? В одной из песен, сочиненных ветеранами, говорилось о матери, которая открыла гроб и обнаружила тело другого юноши. Но даже если бы это был ее собственный сын, что она могла сказать? Она могла лишь написать на могильной плите: «Родился 28 июля 1964 года, погиб 8 февраля 1985 года при исполнении интернационального долга».

Зимой 1986 года дух советского народа был отравлен ядом потерь в Афганистане, и члены внутреннего круга Горбачева знали об этом. Проблема заключалась в том, что с каждым следующим годом после вторжения обстановка лишь ухудшалась. Теперь, после наступательной операции генерала Варенникова, они столкнулись с тревожными признаками, свидетельствовавшими о том, что повстанцы проявляют поразительную живучесть и владеют новым смертоносным оружием.

Как ни странно, советское командование в Афганистане попалось на удочку собственной пропаганды о зверствах моджахедов. Смысл заключался не в том, чтобы запугать солдат, а в том, чтобы убедить их в опасности ночных прогулок без сопровождения товарищей по оружию. Повсюду были развешаны соответствующие плакаты, проводились инструктажи, и с того момента, когда солдаты высаживались из транспортных самолетов на авиабазе Баграм, до них доходили слухи о том, что случается с их соратниками. Все они знали о фанатичном Гульбеддине Хекматиаре и его обычае оставлять на дороге безногих и безруких советских солдат. Этих несчастных выставляли в качестве приманки, чтобы новобранцы, разъяренные страданиями жертвы, бросились мстить и угодили прямо в засаду. Они научились опасаться удара в спину, когда дружелюбный продавец с улыбкой разговаривал с ними, а его сообщник в это время подкрадывался сзади с длинной спицей, намазанной ядом.

Теперь каждый афганец был врагом. Надежных афганских союзников больше не существовало. Стихотворение Киплинга об участи британских солдат, пришедших сюда в прошлом веке, стало мрачным рефреном для бойцов Советской армии:

По словам русского журналиста Артема Боровика, впоследствии написавшего о том, что он видел и слышал в Афганистане, многие советские солдаты обращались к религии: атеисты искали Бога. Все имели при себе один дополнительный патрон, чтобы застрелиться, если их возьмут в плен. Армия полнилась суевериями. Некоторые пристрастились к наркотикам, покупаемым у афганцев в больших количествах. Боровик пишет о том, как солдаты сидели в лагере в наркотическом ступоре, слушали «Pink Floyd» и рассказывали жуткие истории о врагах, поджидавших за каждым углом.

Если бы у них только был противник, согласный сражаться лицом к лицу, со страхами было бы покончено. Но их изматывала бесконечная неопределенность. Они испытывали чувство, сходное с кошмаром, когда человека преследует во сне огромное бесформенное чудовище. Даже когда афганские воины попадали в плен и подвергались пыткам, их палачи с ужасом обнаруживали, что не могут добиться никакой реакции. Афганцы лишь смотрели в пространство пустыми глазами.

Горбачев попал в ловушку. Соединенные Штаты шли на эскалацию боевых действий, и Америка впервые вела себя так, как если бы собиралась до конца придерживаться выбранного курса. Больше не было уверенности, что СССР и дальше сможет платить цену этой войны. Для того чтобы справиться с ухудшающейся ситуацией, нужно было ввести в Афганистан как минимум полмиллиона солдат. Но такой шаг вынудил бы Горбачева к публичному признанию, что Советский Союз уже давно ведет войну и проигрывает ее. Это было невозможно.

В феврале Горбачев все-таки признал, что Афганистан стал кровоточащей раной на теле Советского Союза. Никто в Кремле не знал, что через несколько месяцев после этой речи самолет ВВС США приземлится глухой ночью на той же военной авиабазе в Равалпинди, которая использовалась для рейсов по программе Макколлума. Начальник оперативного пункта ЦРУ находился на летном поле и наблюдал за разгрузкой первой партии «Стингеров». Там присутствовал и бригадный генерал Реза из ISI, который должен был убедиться, что специальный груз в целости и сохранности перевезен на ближайшую тренировочную базу, где группа элитных воинов ислама была готова приступить к двухмесячному курсу боевой подготовки.

Почти все для СССР шло не так, как было задумано. В апреле, когда в Афганистане открылся новый сезон военных действий, генерал Варенников срочно вылетел из Кабула с государственным поручением особой важности. Взрыв ядерного реактора в Чернобыле, в результате которого произошло радиоактивное заражение тысяч квадратных миль советской территории, стал самой большой катастрофой в истории ядерной энергетики. Отдав распоряжение Варенникову, Горбачев ушел в тень и вел себя так, словно ничего не произошло. Он признал факт катастрофы одиннадцать дней спустя, и то лишь под возмущенные протесты мировой общественности.

Около двухсот тысяч несчастных жителей Белоруссии и Украины были эвакуированы, и сборные бригады со всей страны направились на ликвидацию последствий аварии. Вместо того чтобы развернуть дивизию на границе Пакистана, Варенников теперь отдавал убийственные приказы о проникновении в зону разрушенного реактора и очистке смертоносных отходов. Мир с ужасом наблюдал за происходящим. В Белом доме Рейган сказал своим советникам, что, если бы чернобыльская катастрофа произошла в Америке, это положило бы конец его усилиям по укреплению национальной обороны. По его словам, Горбачев должен был столкнуться с такими же проблемами.