Тридцать шесть лет спустя какая-то нотка в призыве моджахедов остановить советские боевые вертолеты пробудила воспоминания о погибшей собаке. «Я подумал: где все конгрессмены, которые болтают о гуманитарной помощи, где поборники прав человека? Где они сейчас?» Осенью 1982 года у моджахедов не было официальной поддержки в Конгрессе. Фактически никто во властных структурах не верил, что у них есть шанс победить. Уилсон не имел логических оснований полагать, что он в состоянии помочь этим племенным воинам сражаться с беспощадной сверхдержавой. Но он был охвачен таким же холодным, рассудительным гневом, который позволил тринадцатилетнему мальчику наказать убийцу его собаки. В окружении этих решительных людей Уилсон видел путь к чести, если не к победе. «Я не знал, что будет дальше, но знал, что с моей яростью и их мужеством мы еще поубиваем русских».

Стоя рядом с этими библейским персонажами, он понял, что Джоанна Херринг была права. Вся его жизнь привела к этому моменту. Здесь он мог изменить ход истории. «Мне было ясно, как преподнести здешнюю ситуацию после возвращения домой. Я не сомневался, что нам удастся преодолеть сопротивление либералов. Черт побери, это же была битва между добром и злом!»

В графике Уилсона оставался последний, самый важный пункт: встреча с Зией уль-Хаком. В те дни, когда Чарли Уилсона спрашивали о его героях, он называл три имени во главе списка — Уинстона Черчилля, Авраама Линкольна и Зию уль-Хака. Такая позиция была, мягко говоря, необычной. В 1982 году большинство коллег Уилсона в Конгрессе рассматривали Зию как улыбчивого диктатора, который повесил своего предшественника, надругался над демократией, создавал ядерную бомбу и насаждал исламский фундаментализм, лишавший женщин даже малой толики равенства и достоинства, которой они еще обладали.

Но это абсолютно не волновало Уилсона. Он доверял интуиции Джоанны Херринг и понимал, что если Зия мирился с ее властными и независимыми манерами, его нельзя было считать закоренелым фундаменталистом. Со свойственной ему проницательностью он догадался, что пакистанский лидер играл ключевую роль в любых будущих отношениях с афганцами. По возвращении из Пешавара ему не терпелось поскорее встретиться с этим человеком и решить для себя, могут ли они объединить силы для военной поддержки афганского сопротивления.

Генерал Зия уль-Хак был сыном горниста, выросшим среди британской армии, и — на свой манер — британцем до мозга костей. Сделавшись военным диктатором Пакистана, он сосредоточил в своих руках огромную власть, но держался с подчеркнутой скромностью, даже смирением. Он поджидал Уилсона на крыльце старого колониального дома, где некогда жил начальник британского штаба. На вид Зия даже отдаленно не напоминал безжалостного исламиста, каким его изображали. Он обладал гипнотизирующей аурой, и Уилсон сразу был очарован его теплым приветствием и отсутствием имперских замашек.

Конгрессмен терпеть не мог, когда застолье не сопровождалось возлияниями, но с готовностью принял бокал свежевыжатого фруктового сока. После формального разговора на тему общих знакомых он неожиданно для себя с яростью заговорил о сценах, которые ему недавно довелось повидать. «Зия очень воодушевился и сказал, что сам хочет сражаться с русскими, — вспоминает Уилсон с такой ясностью, как если бы это случилось вчера. — Он пылал страстью, стучал кулаком по столу и повторял: «Мы можем победить. Должен быть способ разгромить их. Нужно лишь придумать, как сбивать эти проклятые вертолеты». Я ощущал его искренность, и это мне нравилось».

Это была первая из многочисленных встреч между этими невероятными союзниками. В будущем они часто уединялись вдвоем и планировали крушение советской империи, пока посол США и другие высокопоставленные гости ждали их за обеденным столом. В тот вечер Уилсон жестко и недвусмысленно сообщил ему о своих намерениях. «Я сказал Зие, что, несмотря на оппозицию в Конгрессе, если он не будет взрывать ядерную бомбу или казнить новых Бхутто, я без всякого шума смогу удвоить или утроить американскую помощь. Он долго смотрел на меня и наконец произнес: “Раньше американцы тоже обещали мне много хорошего”».

Уилсон тщательно подобрал свой ответ: «Мистер президент, у меня много недостатков, но могу гарантировать одно: я никогда не скажу вам о том, что смогу сделать в Конгрессе, если не буду в состоянии выполнить это». Зия посмотрел на конгрессмена и сказал: «Это очень важно. Я вам верю».

Перед уходом Уилсона в тот вечер они обнялись и договорились снова встретиться через месяц. Зия собирался нанести визит президенту Рейгану в Вашингтоне, но сначала он должен был прилететь в Хьюстон на торжественный обед, устраиваемый Джоанной Херринг в его честь.

В схеме, которая начала складываться перед мысленным взором Уилсона, он располагал почти всей необходимой информацией, чтобы вернуться в Вашингтон и сотворить новое чудо в Комиссии по ассигнованиям. Осталось решить лишь одну загадку: какую игру ведет ЦРУ? Почему они не могут поставить более совершенное вооружение и выделить больше денег? За этой секретной программой стоял Белый Дом. Президент Рейган называл моджахедов борцами за свободу. Никто в Конгрессе не возражал против поставок оружия афганским партизанам. Тогда почему же ЦРУ не дает им того, в чем они нуждаются?

Только один человек в Пакистане мог ответить на этот вопрос. После встречи с Зией уль-Хаком конгрессмен направил в посольство Соединенных Штатов запрос от имени «достопочтенного Чарльза Уилсона, члена подкомиссии по оборонным ассигнованиям Конгресса США» на встречу с Говардом Хартом, главой оперативного пункта ЦРУ в Пакистане.

Культ секретности, существовавший в Агентстве, приносил свои плоды. В ноябре 1982 года, когда Чарли Уилсон встретился с Говардом Хартом, он, насколько ему было известно, никогда раньше не разговаривал с действующим агентом Секретной службы ЦРУ. Конгрессмен был членом подкомиссии, выделявшей средства для этой организации, но не имел представления о реальной деятельности ЦРУ и методов, применявшихся его сотрудниками.

Говарда Харта не радовала предстоящая встреча. Он получил телеграмму из штаб-квартиры, гласившую: «Достопочтенный Чарльз Уилсон, представитель демократической партии от штата Техас в Конгрессе США, прибывает в Исламабад. Как член подкомиссии по оборонным ассигнованиям, он обладает полномочиями для совершенно секретного брифинга по вопросам афганской войны». Начальник оперативного пункта полагал, что такая встреча не могла привести ни к чему хорошему. Но Уилсон занимал слишком важный пост для ЦРУ, поэтому Харт, как дисциплинированный солдат секретной армии, приготовился исполнить свой долг.

Любой успешный оперативник должен уметь очаровывать людей и манипулировать ими. Говард Харт постарался выставить себя в самом привлекательном виде, когда приветствовал конгрессмена у входа во временное посольство США.

С тех пор как три года назад толпа фанатичных мусульман сожгла новое здание посольства, обошедшееся в 22 миллиона долларов, жизнь во временной миссии представляла собой непрерывный кошмар страдающего клаустрофобией. Группа Харта была очень небольшой, с учетом размаха его деятельности в Пакистане: всего лишь двадцать один человек, включая секретарей и технических работников. С таким штатом сотрудников он должен был поддерживать афганских моджахедов, а заодно шпионить за пакистанцами и их ядерной программой. Он смог выбить для себя три комнаты без окон на пятом этаже, таких тесных, что его агентам приходилось по очереди пользоваться столами и телефонами.

Как правило, ЦРУ располагает свои зарубежные пункты за пределами американских посольств. В Исламабаде Харт действовал под прикрытием должности первого секретаря посольства по политическим вопросам. Точно такую же должность занимал начальник афинского пункта Дик Уэлч, когда его застрелили на пороге собственного дома. Посольский отдел Харта официально назывался «ведомством по региональным вопросам». Он со своими сотрудниками размещался на пятом этаже в отдельной секции, защищенной дверью с комбинационным замком.