Как бы радикально ни выглядел его план, Уилсон не сомневался, что сможет заручиться голосами одиннадцати своих коллег из подкомиссии по оборонным ассигнованиям. Каждый год они собирались за запертыми дверями, словно судьи Верховного суда, и решали, как следует потратить сотни миллионы долларов, ассигнованных на национальную оборону. Разумеется, они старались совместить оборонные интересы страны с финансовой ответственностью, но человеческий фактор тоже играл очень важную роль. Каждый из одиннадцати конгрессменов хотел сохранить свое место, а для этого не было лучшего способа, чем приносить пользу своим избирателям в виде новых рабочих мест, строительства школ, дорог и мостов. В Конгрессе все знали, что дележка гигантского пирога оборонного бюджета — самый эффективный путь к этой цели.

Уилсон занимал особое место в этой комиссии, так как он мало просил для себя и всегда поддерживал предложения других конгрессменов, заботившихся о собственной выгоде. Марф получил исследовательские гранты для штата Пенсильвания, а Норман Дик смог перевести несколько оборонных заказов в свой округ в Вашингтоне. Чарли оказывал щедрую поддержку, а поскольку он не имел оборонных подрядчиков в своем округе, то и не просил отвечать ему взаимностью. Теперь, предлагая проект по «Эрликону», он не запрашивал у своих коллег миллиарды долларов. Он просил всего лишь 40 миллионов на дело, под которым были готовы подписаться даже либеральные демократы. В утвержденном документе отдельным пунктом было выделено 17 миллионов долларов на приобретение зенитных пушек.

Первый шаг был почти обескураживающе легким, но теперь Уилсону предстояло убедить коллег из Сената согласиться с беспрецедентной эскалацией тайной войны ЦРУ в Афганистане. Здесь могло случиться все что угодно, поэтому на совместном заседании конгрессменов и сенаторов, ведавших ассигнованиями на оборону, Уилсон избрал простую стратегию накопления политических очков. «Я голосовал за любые предложения, от кого бы они ни исходили, — вспоминает он. — Я целовал любую задницу в той комнате». Голосование решало участь сотен миллионов долларов, направляемых на оборонные заказы в тех округах, которые представляли заседатели.

Конгрессмен выжидал до тех пор, пока сенатор Тед Стивене не осведомился, есть ли еще какие-нибудь предложения от Конгресса. «Да, — сказал Уилсон. — Вот проект на выделение сорока миллионов долларов для афганских борцов за свободу; из них семнадцать миллионов предназначены для закупки лучшего зенитного оружия по сравнению с тем, что у них есть». В заключение он произнес фразу, впервые оброненную Доком Лонгом и впоследствии ставшую его крылатым выражением при обсуждении подобных вопросов: «Это единственное место в мире, где армия свободы на самом деле сражается с коммунистами и убивает их».

Разумеется, все конгрессмены поддержали Уилсона, но его удивило, что никто из сенаторов не стал возражать. «Я осмотрелся вокруг и едва не упал со стула. Никто даже глазом не моргнул, никто не сказал “нет”». По словам Уилсона, это был момент откровения: он как будто толкнул запертую дверь и обнаружил, что на ней нет замка и никто не мешает ему войти.

У прессы не было фотографий Говарда Харта. Журналисты даже не знали его имени. Немногочисленные конгрессмены их комитета по разведке, которые встречались с ним, получали лишь самые общие брифинги. Даже в Госдепартаменте никто не знал, как он организует свои операции. Ни один сотрудник пакистанского посольства в Исламабаде, где находился его оперативный пункт, даже не думал спрашивать, чем он занимается. Но самое странное — лишь очень узкий круг людей в ЦРУ был посвящен в подробности тайной кампании Харта. Хотя сам Харт и ЦРУ работали со многими правительственными структурами и опирались на поддержку Пентагона, никто не пытался диктовать начальнику оперативного пункта, что он должен делать… никто, кроме Чарли Уилсона.

Именно поэтому Харт так болезненно отреагировал на известие о законодательном «даре» Чарли Уилсона стоимостью 40 миллионов долларов. Чарли невинно полагал, что в ЦРУ по достоинству оценят его поступок. В конце концов, спикер О'Нейл и другие демократы в Конгрессе практически находились в состоянии войны с Агентством. Они только что прекратили финансирование «контрас», и неожиданное масштабное ассигнование на нужды тайной войны в Афганистане было последним, чего ожидали руководители ЦРУ В те дни это была огромная сумма, на 10 миллионов долларов больше, чем весь объем американской помощи моджахедам в прошлом году, но, к разочарованию Уилсона, никто в Агентстве не оценил его широкий жест — и меньше всего Говард Харт.

Оперативные сотрудники спецслужб отличаются от большинства людей. Их учат параноидальной подозрительности. Их работа заключается в определении и оценке угроз, и Харт расценил вести из Вашингтона как прямую угрозу своей деятельности. Для него хитроумный маневр Уилсона с поставками «Эрликонов» фактически был пощечиной. Уилсон протащил через Конгресс законодательную инициативу, которая, если воспринимать ее буквально, приказывала ЦРУ доставить в Афганистан зенитные орудия швейцарского производства. Это было определенно не советское оружие, и Харт сознавал, что, если его вынудят переправить в зону боевых действий эти большие западные пушки, он с таким же успехом может крупными буквами написать на них «ЦРУ». Уилсон, этот чрезвычайно назойливый конгрессмен, угрожал нарушить незыблемое правило холодной войны, гласившее, что американское оружие не должно появляться в конфликтах СССР с участием третьих сторон.

Харт не без оснований опасался, что появление дорогих автоматических пушек швейцарского производства изумит и обозлит Кремль и приведет к переоценке всей военной стратегии. Если Советский Союз введет в Афганистан миллионную или даже пятисоттысячную армию вместо нынешней стадвадцатитысячной группировки, сопротивление будет подавлено. И тогда, по мнению Харта, русские обрушатся на Пакистан.

В рамках этого сценария даже не было необходимости в открытом вторжении. Разместив десятки тысяч солдат на границе Пакистана, СССР мог найти разные способы насолить Зие уль-Хаку — от бомбежек военных складов ЦРУ и набегов через границу до пропаганды мятежа среди трех миллионов афганских беженцев. Бомбежки и убийства уже вторглись в мир беженцев на северо-западной границе, и Харт знал, как легко ситуация может выйти из под контроля, если русские решат повысить ставку. Будут ли Соединенные Штаты готовы посылать американских ребят для защиты Зии уль-Хака — человека, убившего отца Беназир Бхутто, диктатора с ядерными амбициями?

Все эти мысли и многие другие теснились в голове у Харта, когда он составлял шифрограмму в Лэнгли, где попытался объяснить, что для ЦРУ было бы безумием покупать швейцарские пушки. Во-первых, это оружие было очень тяжелым и требовало по меньшей мере трех мулов для транспортировки. Кроме того, стоимость каждого снаряда составляла 50 долларов, и при скорости стрельбы в несколько сотен выстрелов в минуту «Эрликон» пожирал магазин на шестьдесят снарядов за считаные секунды. Как наладить регулярные поставки такого количества боеприпасов через горные перевалы? И как использовать «Эрликоны» в партизанской войне? Подразумевалось, что повстанцы должны действовать мобильными группами. Харт указал на то, что генерал Ахтар, его коллега из пакистанской разведки, придерживается такого же мнения.

Когда шифрограмма пришла в Лэнгли, Коган и заместитель директора Джон Макмэхон разделили его выводы. Но их согласие с Хартом объяснялось не столько тактико-техническими характеристиками «Эрликонов», сколько более общими соображениями, на которые он лишь намекнул в своем послании. Сигнал тревоги прозвучал громко и четко. Дело было даже не в угрозе эскалации конфликта с советской стороны; законопроект Уилсона ставил под сомнение историческое право ЦРУ руководить собственными операциями.

Профессионалы из Агентства уже давно привыкли к попыткам конгрессменов прикрывать их операции или расследовать предполагаемые правонарушения. Но смелый ход Уилсона стал для них неожиданным ударом. Харти Коган считали, что стоит лишь подождать, и назойливый техасец отстанет от них. Вместо этого он бейсбольной битой проложил путь к их покерному столу, сделал ставку в 40 миллионов долларов и теперь требовал от них того, что они считали безумием. У них не оставалось иного выбора, кроме попыток вразумить его.