Она лежала, забывшись глубоким сном, на широкой мягкой постели, укрытая тонким, почти прозрачным покрывалом. Оборотень бесшумно приблизился и некоторое время неотрывно смотрел на нее. Разумеется, он не помнил тот шок, который испытал от встречи с этой женщиной утром, будучи человеком, но то, что увидел тогда Халдей, то, что так поразило его в Клаудии Прокуле, видел сейчас и оборотень. И, увидев, понял, что он нашел, что искал. На лбу женщины, горя во тьме зловещим красным светом, невидимый для всего остального мира, был начертан круг, внутри которого светилась пентаграмма в виде пятиконечной звезды.

Сорвав с женщины покрывало, чудовище набросилось на нее, но не смерть несли его клыки. Оборотень лишь укусил ее, и в этом было проклятие…

Лишь спустя многие годы, десятилетия, века Клаудиа Прокула стала делить с Халдеем все тяготы долгой, мучительной и никчемной жизни. Это случилось не раньше, чем она смогла преодолеть невыразимый ужас и тоску, когда поняла, что с ней случилось; не раньше, чем возникшая настоятельная потребность в спутнике, друге, а также отчаянное стремление узнать и понять, как и почему это с ней произошло, пересилило ненависть и отвращение к этому человеку. Поначалу она пыталась убежать от него, а он все шел следом из Иерусалима в Сирию, из Афин в Египет, из Византии в Рим. Она всей душой стремилась скрыться, спрятаться от этого молодого человека, никогда не видеть его печальных, виноватых глаз, и все же каждый раз наутро, после полнолуния, очнувшись от тяжелого сна, она неизменно видела его рядом, ибо когда зверь просыпался в ней, она сама находила его для совместных кровавых пиршеств. И не было уз прочнее, чем узы этого кровавого причастия.

Постепенно она привыкла к нему, а потом даже и привязалась, и он платил ей тем же, насколько позволяло безмерное, безысходное одиночество, навсегда завладевшее их душами. Как-то раз она сказала, что он напоминает ей одного римского бога, бога дверей, входа и выхода, бога Януса, у которого два лица, одно обращено к миру, другое — в себя. Но у Януса Халдея, Иануса Халдейского, Яноша Калди одно лицо было маской вечной смерти, а другое — ликом бесконечного страдания…

Пылая гневом, Невилл грубо тряхнул Калди за плечо и рявкнул:

— Просыпайтесь, Калди!

Калди открыл глаза и устремил на него невидящий взгляд.

— Так вот как это было, — прошептал он. — А ведь она всегда говорила, что помнила что-то… Она была уверена, что в ее несчастье виноват я.

Невилл сидел на холодном каменном полу возле Калди и не сводил с него сердитых глаз. Поднявшись на ноги, он сказал:

— Не кажется ли вам, что это просто поразительное совпадение.

— Совпадение? — недоуменно переспросил Калди.

— Да, да, именно совпадение. Ведь непосредственно после нашей беседы о Заратустре и Ахура Мазде, вы вдруг упоминаете культ Ахура Мазды, да еще очень ловко увязываете все это с Христом.

— Я не совсем уверен, что понимаю вас, доктор.

— Ну, это же очевидно, — решительно возразил Невилл. — Теперь я знаю, что Брачер прав. Вы меня постоянно обманывали. Все это — сплошные выдумки! — Он невесело рассмеялся. — Так значит, это вы были Вараввой, а ваша подруга Клаудиа в прошлом — всего навсего супруга печально известного Понтия Пилата, да к тому же еще и последовательница учения Заратустры! Очень увлекательно и, главное, убедительно!

Калди сел, прислонился спиной к стене и, подтянув колени к груди, обхватил их руками.

— Я не собираюсь с вами спорить, доктор. Я всего лишь вспомнил то, что было. — Он нахмурился и печально уставился в пол. — Но почему у нее на лбу была эта пентаграмма? И почему я всего лишь ранил ее, почему не убил? — Он беспомощно покачал головой. — Не понимаю. Не понимаю.

— Зато я все давно понял, — сказал Невилл. — Вы просто так, шутки ради подвергли опасности мою жизнь и моей жены.

Луиза, хранившая молчание с самого начала гипнотической регрессии, заговорила дрожащим голосом:

— Не говори ерунды, Джон. При чем здесь мистер Калди, если нас похитили эти маньяки.

Невилл резко повернулся к жене и закричал:

— Луиза, ради всего святого, как ты можешь защищать его?! Да ведь он потешался над нами с самого первого дня! Он бессмертен, его невозможно убить, поэтому он, конечно, ничем не рискует, ему нечего терять! Он играл с нами, развлекался! А теперь с чем я приду к Фредерику? Неужели ты думаешь, я расскажу ему эту… басню?!

— Да рассказывай ему, что хочешь! — закричала сквозь слезы Луиза. — Еще немного, и я сама предпочту смерть этой глупой пародии на жизнь! Мой брак превратился в фарс, моей стране угрожают невежественные и жестокие варвары, мой муж — бесхребетный клоун, а мой брат… мой брат… — Ее голос сорвался. — А поэтому можешь говорить Фредерику, что хочешь, пусть он убьет нас прямо сейчас, как он уже убил многих других, тем более что рано или поздно он все равно нас убьет!

Невилл хотел было ответить, но в этот момент дверь камеры распахнулась, и на пороге появилась Петра Левенштейн. Она сразу устремила взгляд на Калди и несколько секунд пристально смотрела на него, а потом, не поворачивая головы, бросила Невиллу:

— Формула сработала. Капитан послал меня за вами. Сегодня вечером он собирается приступить к осуществлению задуманной программы.

— Сегодня?! — воскликнул Невилл. — Но почему он не хочет выждать еще три дня? Завтра полнолуние!

— Сегодня вечером, — повторила она. — Он хочет видеть вас немедленно. Не заставляйте его ждать.

— Да, да, конечно, — забормотал он, направляясь к двери. — Но что я ему скажу? Что, черт побери, я ему..? — Вдруг он остановился и посмотрел на Петру. — Петра, что я вижу! Вы рядом с Калди и без хирургической маски?

— Да, вы правы, — согласилась она, по-прежнему не отводя взгляда от Калди.

Невилл понимающе кивнул.

— Стало быть, вы убедились, наконец, что никакой опасности заражения не существует.

— Да, убедилась, — монотонно повторила она.

— Угу-… что ж, вот и славно… — Не зная, что еще сказать, Невилл счел за лучшее поспешно удалиться.

Выпустив его, охранник прикрыл дверь, но не запер ее, зная, что Петра пробудет в камере недолго.

Луиза подошла к ней и спросила:

— Вы слышали, что нам только что рассказал мистер Калди?

— Да, — тихо ответила она, продолжая смотреть на Калди. — Я долго стояла за дверью. Я все слышала.

— Но вы же не согласны с Джоном, верно? — Луизе так хотелось, чтобы муж оказался неправ, чтобы Петра подтвердила слова Калди. — Ведь это не выдумка! Это не может быть выдумкой!

Петра не ответила. Она обошла Луизу и приблизилась к Калди. Еще несколько мгновений она молча смотрела на него, и вдруг ее лицо залила краска гнева.

— Так значит, это все-таки был ты, Янош. Я была права. Это твоя вина!

Калди тепло улыбнулся в ответ.

— Привет, Клаудиа! — сказал он.

На расспросы Невилла Брачер туманно ответил, что им предстоит «небольшая разминка», а также весьма прозрачно намекнул на возможность еще одного вскрытия. Несколькими часами раньше, когда Невилл поднялся в кабинет Брачера, капитана он там не застал. Зато его ждали двое «кнутов» с четкими и довольно специфическими инструкциями от капитана, узнав содержание которых, пастор почувствовал тошноту и невольную слабость в коленях. «Кнутам» было приказано доставить Невилла из Центра «Халлтек» в учебный лагерь возле городка Ред-Крик, в пятидесяти милях от Маннеринга и в тридцати милях от канадской границы. Но отнюдь не дальнее расстояние и позднее время суток испугали священника. А были то слова одного из сопровождавших его «кнутов», который уже в машине, когда они ехали по пустынным и мрачным равнинам Северной Дакоты, сообщил, что учебный центр на самом деле имел несколько иное назначение. Идея заключалась в том, что после захвата власти партией Белого Отечества, этот центр должен стать первым в стране лагерем для перемещенных лиц. Невилл был образованным человеком и достаточно хорошо знал историю, чтобы питать какие-либо иллюзии. Понятие «лагерь для перемещенных лиц» было в ходу у нацистов несколько десятилетий назад и означало в действительности концентрационный лагерь, иначе говоря, лагерь смерти. Только теперь, по дороге в Ред-Крик, Невилл начал понимать зловещий смысл предупреждения Брачера.