Невилл почти пришел в себя после встречи с оборотнем, однако это событие пробудило в нем твердую решимость во что бы то ни стало самому дознаться, как и почему Калди и Клаудиа стали такими, постичь природу их превращений, выяснить, можно ли подчинить их своей власти, и как их уничтожить. Теперь, движимый не только страхом, но и любопытством, он работал не столько на Брачера, сколько на себя самого.

Луиза все дни проводила в беседах с Бласко, который с нетерпением ждал каждого ее визита. Старик-цыган и молодая американка по-настоящему привязались друг к другу, и эта привязанность сама по себе усиливала печаль и стыд, навсегда поселившиеся в душе Луизы. Пожалуй, только эти беседы, которые велись на итальянском и романшском, давали хоть какое-то подобие уединенности, так как после своего неудачного побега Луиза находилась под неусыпным наблюдением, причем ее стражам не нужно было твердить о бдительности, ибо они отлично знали, что произошло с Ларри Беллами. Молодого «кнута», невольно поспособствовавшего ее бегству, полиция нашла на улице, он был страшно избит и нуждался в экстренной медицинской помощи. В больнице на операционном столе он скончался.

А Янош Калди большую часть времени молча и неподвижно сидел на стуле в сшей камере, уставившись в пространство, творил только когда к нему обращались, не проявляя ни малейшего интереса к чему бы то ни было, он не возражал против сеансов гипноза, но по-прежнему безучастно, не испытывая никаких эмоций. Он был целиком погружен в отчужденное и мрачное ожидание тех адских мук, которые обрушатся на его душу с наступлением полнолуния.

И где-то рядом, совсем близко, ждала Клаудиа.

— Калди… Калди…

— Да.

— Вы слышите меня? Вы знаете, кто я?

— Да, доктор.

— Вы уже дошли до следующего значительного события в ваших воспоминаниях?

Пауза.

— Где вы находитесь, Калди? В каком году? Можете ответить?

— Мы идем через сугробы… иней на ветвях.

— Зима?

— Да. Зима.

— Какой это год?

— Не знаю.

— В каком месте?

— Я не… не могу сказать точно.

— Ну, хоть приблизительно, хоть что-нибудь?

— Это… это происходит еще до Полиньи.

— Задолго до Полиньи?

— Нет. За пять лет. Даже меньше.

— А что это за место, Калди? Смотрите и слушайте… Скажите мне, где вы находитесь.

Пауза.

— Оттоманская империя. ДА, МЫ В Карпатских горах… в империи османских турков.

— Клаудиа с вами?

— Клаудиа всегда со мной.

— Зачем вы пришли в Карпаты, Калди?

— Чтобы умереть. Мы пришли, чтобы умереть.

— Но почему в Карпаты? — Ответа нет. — Почему вы решили, что сможете умереть в Карпатах?

— Мы были в Багдаде и слышали там… истории, которые обычно рассказывают у костра…

— Истории о чем?

— О нем… Нам кажется, он сможет нас убить… Слухи, легенды.

— Легенды, в которых говорится о ком-то, кто способен убить вас, так, Калди? — Ответа нет. — Про кого эти легенды? Калди, про кого говорится в этих легендах?

Пауза. И затем:

— Про вампиров.

…В мрачном молчании они шли по грязной извилистой тропинке, которая вела от маленькой деревушки вверх к замку, зловеще вырисовывающемуся на вершине холма. Солнце уже перевалило за полдень, но до заката оставалось добрых пять часов. Клаудиа провела рукой по волосам, стряхивая снег и иней, и плотнее завернулась в тяжелый шерстяной плащ. У Януса Калдия плаща не было, поэтому он просто стянул правой рукой ворот своей потрепанной рубахи, а левую сунул за пазуху.

Ни мороз, ни ледяной ветер со снегом не могли причинить им вреда, и все же они ощущали холод, и это чувство было довольно неприятным. Они пешком преодолевали большие расстояния, никогда не задумываясь о возможной перемене климата и никогда по-настоящему не готовясь к ней. Их уже давно все это не заботило, ибо лютый мороз был для них столь же безопасен, сколь и острие копья, а обжигающее солнце пустыни приносило не больше вреда, чем удар меча. Когда они чувствовали холод, то надевали любую попавшую под руку одежду, а если им становилось жарко, то, не задумываясь, сбрасывали с себя лишнее. В то время, как другие умирали от жажды в раскаленных песках Аравийской пустыни, они все шли вперед как ни в чем не бывало; в то время, как другие замерзали насмерть посреди бескрайних русских степей, они по-прежнему продолжали свой бесконечный и бессмысленный путь.

Вот так, пешком, они пришли из Сирии. Это путешествие заняло больше года. И за все это время им ни разу не пришлось пересечь границ Османской империи, потому что тогда, в 994 году от хиджры[13] пророка Мухаммеда (или в 1616 году от рождества Христова), Османская империя простиралась от Персии до восточного побережья Средиземного моря, от Польши и Венгрии до гористых районов Верхнего Египта.

И потому, когда они прошлой осенью покинули Багдад и пустились в долгий путь через пустыню в Дамаск, им не нужно было думать, как обойти пограничный заслон или не нарваться на солдат; им не требовались ни документы, ни специальные пропуска, ничего, кроме золота, которым пришлось расплачиваться с капитаном корабля, доставившего их из Тира на север в Стамбул; и потом, когда они отправились пешком от бухты Золотой рог по холмам древней Фракии и дальше, через леса Болгарии и Валлахии, они по-прежнему оставались в пределах Османской империи; и лишь затем, отшагав тысячу миль, оказались на границе Венгерского королевства, перейдя которую оборотни вступили на землю Трансильвании.

Им пришлось еще долго скитаться по грязным городам и нищенским деревушкам, неизменно вызывая своими вопросами испуганные подозрительные взгляды и уклончивые ответы, пока, наконец, они не узнали, что тот, кого они так настойчиво ищут, проводит дневное время в снах в том самом полуразрушенном замке, возникшем перед ними на холме. Когда они вновь двинулись по грязной заиндевевшей тропе, Клаудиа повернулась и спросила:

— И он сможет нас убить, Янус?

Янус Калдий пожал плечами.

— Не знаю, Клаудиа. Если то, что мы слышали, правда, то он отлично с этим справляется.

— Да, убивает людей. Но ведь мы-то не люди?

Его ответ прозвучал если не раздраженно, то достаточно резко:

— Клаудиа, я ведь знаю о нем не больше твоего, да и о нас самих могу сказать лишь то, что тебе давно известно. Почему ты спрашиваешь меня?

— Тебе должно быть известно больше, чем мне, — с жаром произнесла она. — Ты дольше страдаешь от всего этого. Это ведь ты сделал меня такой.

Он мрачно улыбнулся.

— Откуда ты знаешь?

Она не ответила. Всю оставшуюся дорогу до замка они проделали в полном молчании.

Прошло уже более столетия, как замок был разрушен и разграблен турками, но осыпавшиеся стены и разбитые окна, обуглившиеся балки и развалившиеся бойницы до сих пор сохранились как молчаливое свидетельство ужасов минувшей войны. Янусу и Клаудии пришлось приналечь изо всех своих пока еще человеческих сил, чтобы сдвинуть с места чугунные ворота, после чего они неуверенно вошли во двор, а оттуда и в сам замок.

Не произнося ни слова, они бродили по развалинам, переходя с этажа на этаж, обыскивая комнаты и коридоры, пока, наконец, незадолго до заката не обнаружили подземный склеп, служивший местом захоронения властителей этого небольшого карпатского княжества. Они ходили между рядов деревянных и каменных гробниц, ища усыпальницу одного единственного князя — того, который был убит турками более ста лет назад, и который, как говорили, вместе со своими женами восстал из мертвых, чтобы сеять ужас и страдания среди беззащитных селян. Им удалось отыскать эту могилу довольно быстро, могилу того, кто с момента своей кончины уже более ста лет был проклятием Карпатских гор.