Он прервал ее.

— Но, молодая леди, я думаю, вы поняли, что я всегда стараюсь поступать с людьми по справедливости, всегда стараюсь быть объективным. Однако факты гораздо весомее любых протестов. Я, право, не понимаю, на что вы можете рассчитывать. — Он говорил с необычайной убежденностью, точно не раз все обдумал и пришел к непреложным выводам.

И тут только Фейс вдруг поняла, что, в отличие от некоторых других конгрессменов, которые, отлично сознают свою роль;: этот человек действительно считает, что делает правое дело. Оказавшись в плену у некоей идеи, у какого-то призрака, он поставил перед собою определенную цель и теперь шел к ней, убежденный в своей непогрешимости. Больше того, он верил, что это крестовый поход, и мнил себя рыцарем, знаменосцем. Он был не обычным конгрессменом, а мудрецом, ищущим чистую правду в лживом мире, убежденным идеалистом от инквизиции.

Но разве ему это втолкуешь?

— Да как вы не понимаете, мистер конгрессмен, что мне испортили репутацию, лишив возможности сказать хоть слово в свою защиту? Какие-то люди оболгали меня, а я не имею права даже на очную ставку с ними! Разве вы не видите, что права, гарантированные мне конституцией, права американской гражданки…

— Боюсь, что вы ошибаетесь, — сказал он, нетерпеливо мотнув головой, — я столько раз слышал подобные разговоры после того, как видел целые папки доказательств! В свое время я сам был социалистом и считаю, что права меньшинств надо защищать. Но когда дело касается коммунистов, это уже вопрос совсем другого рода! — Он начал выходить из себя.

— Но… промолвила было Фейс.

— Никаких но! — воскликнул он. — Вы отравлены ядом коммунизма и должны заплатить за это! Посмотрите только, что они делают! Уничтожили повсюду социалистические партии! Внушили массам новую религию! Попирают основные человеческие права! Они безбожники. Их надо стереть с лица земли! — В невероятном возбуждении он подкреплял каждую фразу ударом кулака по столу. — Да, конечно, вместе с виновниками пострадает и кое-кто из невиновных! Но тут уж ничего не поделаешь. Очень жаль, что вы оказались в их числе! Разве можно осуждать нас за то, что вы тонете в воде, которой мы заливаем пожар!..

Глаза его сверкали, и Фейс поняла, что она для него, уже не существует. Он обращался с речью к воображаемой аудитории, которую хотел пробудить и воодушевить.

Плечи Фейс опустились, голова поникла. Этот человек внушал ей страх и отвращение. Прошептав: «Простите, мне пора»; — она схватила сумочку и выбежала из комнаты. А за ее спиной конгрессмен продолжал метать громы и молнии, и обрывки фраз летели ей вслед.

Фейс с горечью подумала, что дня через два наверняка прочтет эту его речь в «Записках конгресса», где она будет напечатана в назидание потомству.

На мраморных ступенях Фейс нерешительно остановилась, рассеянно глядя вниз с Капитолийского холма. — По небу ходили такие тяжелые низкие тучи, что верхняя часть памятника Вашингтону тонула во мгле. Время близилось к вечеру, и в трамваях было полно служащих, спешивших домой.

Это была старая часть Вашингтона, и улочки и переулки, где стояли двухэтажные домики из красного кирпича и росли раскидистые деревья, еще сохранили отпечаток довоенных лет. Особенно это чувствовалось в такой день, когда многие уродливые детали скрадывал туман и ветхие строения казались менее облупившимися. Фейс захотелось побродить по этим улочкам, — без всякой цели, до полного изнеможения. Дойти до Анакостии, где когда-то стояли лагерем безработные, где горели дозорные костры федеральной армии. Побродить в мокром тумане по берегу реки.

Позади нее, на мраморной лестнице, гулко прозвучали шаги, и в порыве внезапного страха она обернулась. Это был всего лишь караульный, но на какую-то долю секунды Фейс в ужасе подумала, что он намерен арестовать ее. Он подошел совсем близко и остановился, но даже не взглянул в ее сторону. Сердце ее забилось спокойнее. «Неужели я совсем потеряла разум», — с мрачной усмешкой подумала Фейс. И почему-то со всех ног помчалась к свободному такси.

— Угол Пятнадцатой и Эйч-стрит, — сказала она шоферу. И только потом уже сообразила, что машинально дала адрес Чэндлера. Нет, это неспроста, — она даже испугалась. И тут же решила поехать к Тэчеру на службу, пока он еще не ушел, и все ему рассказать. Он должен знать, кто ее адвокат, — тогда ей станет немного легче! Успокоившись, она велела шоферу ехать по другому адресу.

Тэчер запретил ей появляться у него в конторе, и только настоятельная необходимость побудила Фейс нарушить этот запрет. Фирма, где работал Тэчер, хотя и была одной из крупнейших в Вашингтоне, никак не могла равняться с нью-йоркскими, и Тэчер болезненно переживал это. Кроме того, его собственная роль в фирме была столь ничтожна и унизительна, что ему было бы неприятно, если бы жена это увидела.

Фейс вышла из лифта на четвертом этаже и подошла к хорошенькой девушке, которая сидела в небольшой приемной за столиком с селектором. Девушка не узнала ее.

— Вам кого? — спросила она.

— Мистера Вэнса, пожалуйста. Скажите, что пришла его жена.

Девушка слегка приподняла брови.

— Сию секунду.

Она нажала кнопку, и Фейс услышала звонок в кабинете Тэчера, в дальнем конце коридора.

— Он не отвечает, — сказала девушка.

— Тогда я сама к нему загляну, — решила Фейс, — иногда он не отвечает, если трудится над отчетом.

И прежде чем девушка успела что-либо возразить, Фейс вышла в коридор. Встречавшиеся ей служащие не обращали на нее ни малейшего внимания.

Она подошла к матовой застекленной двери, на которой золотыми буквами было написано: «М-р Вэнс». Дверь была приоткрыта, и Фейс увидела, что в комнате никого нет. Тэчер ненавидел свою контору: она была для него источником вечных неприятностей. Клетушка, в которой стоял старенький письменный стол и кожаное вращающееся кресло, отнюдь не соответствовала представлению Тэчера о том, каким должно быть святилище ответственного лица. Вот если б у него была контора на двадцать пятом или тридцатом этаже, роскошно обставленная — это бы еще куда ни шло. А так кабинет Тэчера решительно не соответствовал его положению в светском обществе. Ничего удивительного, что Тэчер ругал свою работу и нередко жаловался, что председатель фирмы держит его только для развлечения клиентов, с которыми приходится таскаться по разным барам и загородным клубам.

С чувством смутного разочарования, растерянная, Фейс вернулась в приемную.

— Миссис Вэнс, — окликнула ее девушка, — я навела справки и выясняла, что мистер Вэнс полчаса как ушел. Не думаю, чтобы он сегодня вернулся. Он не ожидал вас?

— Нет, — мрачно ответила Фейс. — Большое спасибо. — И нажала кнопку, вызывая лифт.

Придя домой, где ее радостно встретила Джини, Фейс прежде всего спросила, вернулся ли Тэчер. Нет. И обедать днем он тоже не приходил. Прождав его довольно долго и чувствуя, что терпение. Донни подходит к концу, Фейс решила садиться за стол одна.

Вяло ковыряя ложкой в желе, она всецело ушла в свои мысли и не слышала, как Тэчер тихонько подкрался сзади и чмокнул ее в шею. Она подпрыгнула и даже вскрикнула от неожиданности.

— О господи, Тэчер! Как ты меня напугал!

— Прости, что опоздал к обеду, — извинился он, садясь за стол. — Не надо было меня ждать. — Он положил салфетку на колени и быстро принялся за суп.

Фейс понимала, что он навеселе, но либо выпил меньше обычного, либо просто держал себя в руках. Вдруг он перестал есть и рванул воротничок рубашки жестом человека, который не в силах больше выносить жару, хотя на самом деле вечер стоял туманный и было не очень жарко.

Когда Тэчер покончил с супом, Фейс сказала возможно мягче, чтобы не вызвать вспышки.

— Я заходила к тебе сегодня днем в контору. Мне пришлось быть в Капитолии, и я думала, может ты подвезешь меня домой.

Он недовольно взглянул на жену; щеки его слегка покраснели.

— Ну и что же?