Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Приказ № 3 (отрывок)

Прочесть по всем эскадрильям
футуристов, крепостям классиков,
удушливо-газным командам
символистов, обозам реалистов
и кухонным командам имажинистов.
Где еще
— разве что в Туле? —
позволительно становиться на поэтические ходули?!
Провинциям это!
ах, как поэтично…
как возвышенно…
Ах!
Я двадцать лет не ходил в церковь.
И впредь бывать не буду ни в каких
церквах.
Громили Василия Блаженного.
Я не стал теряться.
Радостный,
вышел на пушечный зов.
Мне ль —
вычеканивать венчики аллитераций
богу поэзии с образами образов.
Поэзия — это сиди и над розой ной…
Для меня
невыносима мысль,
что роза выдумана не мной.
Я 28 лет отращиваю мозг.
Не для обнюхивания,
а для изобретения роз.
Надсоны,
не в ревность
над вашим сонмом
эта
моя
словостройка взвеена.
Я стать хочу
в ряду Эдиссонам,
Лениным в ряд.
В ряды Эйнштейнам.
Я обкармливал,
я обкармливался
деликатесами досыта.
Ныне, —
мозг мой чист.
Язык мой гол.
Я говорю просто
фразами учебника Марго.
Я
поэзии
одну разрешаю форму: краткость,
точность математических формул.
К болтовне поэтической я слишком привык,
я еще говорю стихом, а не напрямик.
Но если
Я говорю:
А!
это «а»
атакующему человечеству труба.
Если я говорю:
Б!
это новая бомба в человеческой борьбе.

Я знаю точно, что такое поэзия. Здесь описываются мною интереснейшие события, раскрывшие мне глаза. Моя логика неоспорима. Моя математика непогрешима.

Внимание!
Начинаю,
Аксиома: —
    Все люди имеют шею.
Задача: —
как поэту воспользоваться ею?
Решение: —
сущность поэзии в том,
чтоб шею сильнее завинтить винтом…

В. Маяковский

Программа

За что борется Леф?

905 год. За ним реакция. Реакция осела самодержавием и удвоенным гнетом купца и заводчика.

Реакция создала искусство, быт — по своему подобию и вкусу. Искусство символистов (Белый, Бальмонт), мистиков (Чулков, Гиппиус) и половых психопатов (Розанов) — быт мещан и обывателей.

Революционные партии били по бытию, искусство восстало, чтоб бить по вкусу.

Первая импрессионистическая вспышка — в 1909 г. (сборник «Садок Судей»).

Вспышку раздували 3 года.

Раздули в футуризм.

Первая книга объединения футуристов — «Пощечина общественному вкусу» (1914 г. — Бурлюк Д., Каменский, Крученых, Маяковский, Хлебников).

Старый строй верно расценивал лабораторную работу завтрашних динамитчиков.

Футуристам отвечали цензурными усекновениями, запрещением выступлений, лаем и воем всей прессы.

Капиталист, конечно, никогда не меценировал наши хлысты — строчки, наши занозы — штрихи.

Окружение епархиальным бытом заставляло футуристов глумиться желтыми кофтами, раскрашиванием.

Эти мало «академические» приемы борьбы, предчувствие дальнейшего размаха — сразу отвадили примкнувших эстетствующих (Кандинский, Бубнова-летчики и пр.).

Зато, кому терять было нечего, примкнули к футуризму или же занавесились его именем (Шершеневич, Игорь Северянин, Ослиный Хвост и др.).

Футуристическое движение, ведомое людьми искусства, мало вникавшими в политику, расцвечивалось иногда и цветами анархии.

Рядом с людьми будущего шли и молодящиеся, прикрывающие левым флагом эстетическую гниль.

Война 1914 года была первым испытанием на общественность.

Российские футуристы окончательно разодрали с поэтическим империализмом Маринетти, уже раньше просвистев его в дни посещения им Москвы (1913 г.).

Футуристы первые и единственные в российском искусстве, покрывая бряцания войнопевцев (Городецкий, Гумилев и др.), прокляли войну, боролись против нее всеми оружиями искусства («Война и Мир» Маяковского).

Война положила начало футуристической чистке (обломились «Мезонины», пошел на Берлин Северянин).

Война велела видеть завтрашнюю революцию («Облако в штанах»).

Февральская революция углубила чистку, расколола футуризм на «правый» и «левый».

Правые стали отголосками демократических прелестей (фамилии их во «Всей Москве»).

Левых, ждущих Октябрь, окрестили «большевиками искусства» (Маяковский, Каменский, Бурлюк, Крученых).

К этой футуристической группе примкнули первые производственники-футуристы (Брик, Арватов) и конструктивисты (Родченко, Лавинский).

Футуристы с первых шагов, еще во дворце Кшесинской, пытались договориться с группами рабочих-писателей (буд. Пролеткульт), но эти писатели думали (по вещам глядя), что революционность исчерпывается одним агитационным содержанием, и оставались в области оформления полными реакционерами, никак не могущими спаяться.

Октябрь очистил, оформил, реорганизовал. Футуризм стал левым фронтом искусства. Стали «мы».

Октябрь учил работой.

Мы уже 25 октября стали в работу.

Ясно — при виде пяток улепетывающей интеллигенции, нас не очень спрашивали о наших эстетических верованиях.

Мы создали, революционные тогда, «Изо», «Тео», «Музо»; мы повели учащихся на штурм академии.

Рядом с организационной работой мы дали первые вещи искусства октябрьской эпохи (Татлин — памятник 3му Интернационалу, Мистерия-буф в постановке Мейерхольда, Стенька Разин Каменского).

Мы не эстетствовали, делая вещи для самолюбования. Добытые навыки применяли для агитационно-художественных работ, требуемых революцией (плакаты Роста, газетный фельетон и т. п.).

В целях агитации наших идей мы организовали газету «Искусство Коммуны» и обход заводов и фабрик с диспутами и чтением вещей.

Наши идеи приобрели рабочую аудиторию. Выборгский район организовал комфут.

Движение нашего искусства выявило нашу силу организацией по всей Р. С. Ф. С. Р. крепостей левого фронта.

Параллельно этому шла работа дальневосточных товарищей (журнал «Творчество»), утверждавших теоретически социальную неизбежность нашего течения, нашу социальную слитность с Октябрем (Чужак, Асеев, Пальмов, Третьяков). «Творчество», подвергавшееся всяческим гонениям, вынесло на себе всю борьбу за новую культуру в пределах ДВР и Сибири.

38
{"b":"208995","o":1}