Конечно, нет сомнений: госпожа Шейндл-Бине тоже была настоящей святой. Да хранит нас Свет ее заслуг! Благодетельная и милосердная госпожа Шейндл-Бине. Она бы все свое драгоценное сердце поделила с бедными. Но четыреста рынских — целое состояние. Их так просто не выкинешь!
Святой ребе реб Шмелке остолбенел на мгновение. Но на радость жене велел тотчас привести назад нищего.
«Послушай, — сказал он ему, — я как раз узнал, что этот перстень стоит четыре сотни рынских. Так вот: если будешь его продавать, смотри, чтобы тебя не надули…»
У ребе реб Шмелке было еще одно чудачество. В некотором отношении он был похож на графа де Лотреамона: он почти никогда не спал. Все только учился и размышлял. Но когда решался на минуту заснуть, не ложился в постель, а спал сидя, чтобы не терять много времени.
Ребе реб Пинхес тоже хотел походить на брата и тоже не спал. Но это не удавалось ему. Ребе реб Шмелке объяснил брату причину его неудачи: «Это потому, что моя душа приходит из мира вечного шабеса, тогда как твоя — из мира вечного новолуния».
А Марьем, их сестра, рассказывала о ребе реб Шмелке такую историю:
«Как-то ночью, после многодневного бодрствования, он подпер голову рукой и заснул. А когда вскоре проснулся, увидел, что его свеча потухла. Испугавшись, что ему придется прервать ученье, он поднялся, еще в полудреме, с потухшей свечой в руке, из мансардной комнатки на крышу дома. И вдруг на краю крыши незнакомая рука протягивает ему огонь. Ребе реб Шмелке запалил свечу и, не обращая внимания ни на того, кто дал ему огонь, ни на прочие обстоятельства, вернулся к своей книге.
Однако спустя короткое время его осенило, что здесь что-то кроется. Кто же мог протянуть ему огонь? С земли на крышу никому не взобраться, а лестницы там не было.
И святой ребе реб Шмелке стал молиться Богу. И тут дошла до него весть, что перерыв в его учении Небеса восприняли как великую потерю. И послали пророка Илию принести ему огонь. Когда святой ребе реб Шмелке услышал об этом, он заплакал. А потом он много дней постился, ибо чувствовал себя виноватым, что из-за него, недостойного, пророку Илие пришлось так утруждаться».
Но и здоровый сон — дар Божий. Ребе реб Шмелке однажды должен был это признать. В Микулов заехал святой ребе реб Мелех из Лиженска. Мелех сам постелил постель учителю, как положено взбил подушки и попросил его хотя бы раз по-настоящему выспаться. Ребе реб Шмелке не мог отказать в просьбе столь уважаемому приятелю. Он проспал всю ночь, а когда утром проснулся, почувствовал себя бодрым и свежим как никогда. А что уж говорить о том, как после обычного омовения в микве он молился в молельне! Старая микуловская синагога еще никогда не слышала таких прекрасных молитв!
После богослужения он сказал: «Теперь я знаю, что Богу можно служить и хорошим сном!»
В тайну мыслей святых цадиков никому не проникнуть в час, когда они стоят в молельне пред ликом Всевышнего.
Очевидец реб Мойше Тейтельбаум пишет о святом ребе реб Шмелке буквально вот что:
«На празднике он молился перед алтарем и думал о самых возвышенных тайнах. При этом он пел длинные, всякий раз новые и новые мелодии невообразимой красоты, какие ухо человеческое никогда не слышало и слышать не будет. Очевидно, он не осознавал своего пения. Его дух витал где-то в горних сферах, тогда как голос издавал слетавшие с его губ чудесные песнопения, несказанно сладостные для слушателей».
Император собирался издать некое постановление, которое, войдя в силу, привело бы к исчезновению святой общины микуловской. Тогда святой ребе реб Шмелке отправился в Вену с прошением к императору. Сопровождал его только один ученик, Мойше-Лейб, который спустя время стал раввином в Сасове.
Дело было весной. На Дунае как раз таяли льды, и ни один паромщик не отваживался пересечь разлившуюся реку. Однако бесстрашный ребе реб Шмелке не отступился от своего намерения. Ведь дело касалось существования всей общины. Кто бы тут раздумывал: рисковать жизнью или нет?! Они решили переправиться через реку своими силами, но никто не хотел дать им лодку. Случайно оказался там пекарь с квашней. Пекарь и говорит: «Я дам вам квашню, если хотите, можете поплыть в ней по Дунаю». Он, конечно, сказал это в шутку, чтобы просто поддразнить их. Однако святого ребе реб Шмелке так просто не раздразнишь! Ребе реб Шмелке отвечает: «Что ж, пойдет!» Он поставил квашню на воду и вместе с Мойше-Лейбом забрался в нее. Разумеется, сесть в ней им не удалось. Для этого в квашне места не было, и они плыли в ней стоя. Святой ребе реб Шмелке затянул ту самую старую песню, которую пел Моисей с израильтянами, когда они шли из Египта по Красному морю, и которую он снова с нами запоет, когда придет воскресение. Реб Мойше-Лейб из Сасова подпевал учителю.
Пою я Бога — Он восстал,
Он ездока с конем повергнул в море,
Бог — это песнь и стойкости накал,
Он Бог моих отцов, я чту Его все боле.
И едва разнеслись над Дунаем слова этой святой песни, как, о диво дивное, квашня оторвалась от берега и ледяные глыбы, словно тронутые чудесным пением, с почтением стали расступаться перед ней.
О Боже, дыханием ноздрей Твоих вскипают воды,
прибои высятся, как замки, в утробах моря
стынут волны.
Плывет милая квашня с нашими святыми, плывет среди льдов, а по мере того, как она приближается к другому берегу, там, на берегу, вырастают шеренги охочих до зрелищ венцев, которые, одобрительно галдя, смотрят на необыкновенный спектакль. Но мы не обращаем на них, на этих проказников, никакого внимания.
Пусть их поглотят пропасти морские,
они как камни сгинут в глубине!
Своею гордостью врагов Ты уничтожишь
и гневом, как солому, их испепелишь!
Император, потревоженный криками, сошел с трона и в окно дворца вместе со своими министрами стал наблюдать сие диковинное зрелище.
Пускай врагов Твоих охватывает страх и ужас,
пока народ Твой к берегу другому не причалит.
Народ, который лишь Тебе, Всевышний, служит!
Пускай Он властвует в веках, как изначала…
Пение прекратилось. Квашня благополучно причалила к берегу, и — о чудо — император уже стоит и приветствует наших пловцов. Спасена святая община микуловская! А император странный был человек. Мы-то уж о нем слышали. Звали его Иосиф, и он как раз о ту пору правил вместо матери своей, государыни Марии-Терезии.
Святой рабби Хаим из Цанза (Новый Цандец) рассказывал, как однажды святой ребе реб Шмелке воскресил мертвого. Присутствующие талмудисты, слушая эту историю, недоверчиво покачивали головой.
Святой рабби Хаим рассердился: «Если бы кто-то сказал мне, что святой ребе реб Шмелке из Никльшпорка, бродя по кладбищу, которому несколько сотен лет, воскресил по меньшей мере сто лежавших там покойников, я поверил бы в это и не качал бы головой».
И люблинский Провидец добавил: «Восемнадцать лет я учился в Никльшпорке и не вспомню ни одной минуты, когда бы святой ребе реб Шмелке не был в мыслях своих погружен в Бога».
Святой ребе реб Шмелке ушел в мир иной второго дня месяца ияра в год 5538-й (1778). В нем была воплощена душа пророка Самуила.
Его преемником в Микулове стал его ученик реб Мордехай-Бенет — автор нескольких талмудических трактатов. Самый значительный из них — толкование к сочинению его средневекового тёзки Мордехая. Реб Мордхе-Бенет был поразительным человеком не только в земной жизни, но и в посмертной. Несколько раз святая община микуловская была обращена в пепел, но один дом всегда оставался нетронутым, и пламя щадило его.
