Загадочен мозг Величия и Мудрости;

пятьдесят врат Света открыты ему.

Но как солнцу полдневному нельзя блеска добавить,

так и царя нет нужды восхвалять.

Какой ни была бы ему похвала,

в ответ — лишь молчанье и тишина.

Наш учитель и наш повелитель

СВЯТОЙ РАББИ ПИНХЕСЛ ИЗ КОРЕЦА,

да хранит нас бесконечно ярко Свет его заслуг!

В мире грядущем мы не будем пить молодого вина. В мире грядущем вино будет старым-престарым и драгоценным. «Вино, которое бродит от начала мира в своих гроздьях». Это обещает Талмуд всем праведным.

Кровь, что текла в венах святого рабби Пинхесла из Кореца, была столь же драгоценной и столь же старой, как и чудесное вино мира грядущего.

Однажды Пинхесл тяжело заболел. Случилось это еще при жизни святого Бааль-Шема, и реб Пинхесл тогда был еще очень молод. Как выяснилось, ничего не могло помочь Пинхеслу, кроме кровопускания. И тогда святой Бааль-Шем сказал фельдшеру: «Следи в оба, чтобы надрез был на нужном месте и чтобы ни одной лишней капли крови не вытекло из этого юноши, а ровно столько, сколько надобно для его выздоровления. А если в тебе нет уверенности, тогда отстранись. Я лучше положу свою руку на его руку и сам разрежу себе собственную, но не допущу, чтобы хоть единая капля его была пролита зря. Кровь этого юноши бесконечно дорога мне. Это чудотворная жидкость. Она создавалась от начала мира».

Так говорил тогда святой Бааль-Шем. Да хранит нас Свет его заслуг!

Долгие годы жил святой рабби Пинхесл в одном маленьком местечке, людьми не замеченный и никем не признанный, и втайне служил Господу Богу. Жил в большой нужде. Он и его жена и дети.

Это было во времена Святого Деда из Шполы. Святым Дедом мы называли Лейба из Шполы, поскольку он научил всю неграмотную общину читать молитвы, так же как дедушки обучают своих внучат.

В общине Святого Деда из Шполы был один несчастный хасид, хотя он и владел земными богатствами, как редко кто другой. А несчастен он был потому, что не имел детей. А кто не имеет детей, тот проклят Богом. Так говорит Талмуд. Если я не ошибаюсь, хасида того звали Занвл.

Напрасно милый Занвл просил Святого Деда походатайствовать за него перед Всевышним, чтобы Он наградил его сыном. Чтобы был кто-нибудь, кто помолился бы за спасение души его, когда однажды Господь Бог призовет его к Себе.

Но Святой Дед все время отмахивался от хасида. Проходили годы, а реб Занвл так и не заимел наследника.

Однажды Дед посоветовал Занвлу дать хасидам на водку и попросить их пожелать ему сына. Кто знает, может, это поможет. Но и это не помогло. Как-то случилось, что Занвл застал Святого Деда в глубоком раздумье.

«Сейчас, пожалуй, самое подходящее время!» — подумал Занвл. Сейчас дух святого не иначе как парит в высших мирах. Кто знает, уж не у самого ли престола Господня? Лицо Святого Деда сияло в эти минуты, точно лицо ангела Божьего.

И осмелился милый Занвл воспользоваться этой благодетельной минутой и заставить Святого Деда сделать решительный шаг, пока его дух находится там, на Небесах, в самых высших сферах.

Но призыв его был напрасен. Казалось, Дед даже не слышит его. Но вдруг, словно пробудившись ото сна, он повернулся к Занвлу и сказал: «Обещаю тебе — сына ты никогда не получишь. Есть вещи более возвышенные, чем сохранение рода твоего… Но почему ты меня потревожил?!»

Занвл, услышав эти слова, завздыхал и заплакал. Завздыхал — от жалости, что потревожил Деда в его раздумьях. А заплакал — что никогда не получит сына.

И простился он со Святым Дедом и отправился искать по миру иных цадиков, которые согласились бы походатайствовать за него перед Господом Богом.

На дары он не скупился, но помощь все равно ниоткуда не приходила. Кто бы посмел пойти против слова Святого Деда из Шполы?!

Так ходил милый Занвл от святого к святому, из города в город, пока не пришел в одно местечко, в котором втайне служил Господу Богу святой рабби Пинхесл.

Занвл вошел в городской дом учения и осмотреться не успел, как взгляд его приковал один худенький юноша. Юноша сидел в уголке помещения над огромной книгой и изучал ее. Он был так погружен в чтение, что ничего не замечал вокруг. Это сразу бросалось в глаза. Истощенное тело и голова то и дело сгибались и выпрямлялись в не прерываемом ничем ритме: раз, два, раз, два, вверх, вниз, вверх, вниз.

Конечно, он читал вслух. Однако мелодия, которой он сопровождал свое чтение, не походила на напев, с которым мы читаем Талмуд. Она звучала, точно молитва. Минутами казалось, что его дух корчится в судорогах, словно признается в самом тяжком преступлении. Так жалобно и скорбно рыдала мелодия. Но вдруг она сменилась радостным прославлением Господа. Примерно так по большим праздникам мы поем псалмы Давидовы. А потом вновь она дрожала так же невинно и сладко, как Соломонова святая «Песнь Песней», когда дети учат ее в школе.

Наш Занвл в своей жизни видел уже не одного святого. Но до сих пор он никогда не слышал, чтобы кто-то занимался таким образом. Право слово, никто! И вдруг нежданно ему открылось то, что все местечко за столько лет не постигло: этот худенький молодой человек — редкостный святой. Святой, каких мало в этом грешном мире.

Он не хотел мешать молодому человеку. Ведь кое-что он уже слышал о нем! От здешних людей он узнал, кто этот молодой человек: дескать, это «некий» Пинхесл.

Занвл нашел дом Пинхесла. Такой нищеты он сроду не видел. Да еще накануне самого Песаха! И реб Занвл, не долго думая, купил все необходимое к празднику: мацу и вино, яйца и горькие травы, рыбу и мясо. Новую одежду для реб Пинхесла, для его жены и детей. Даже кое-что из предметов мебели.

Не забыл он, конечно, и о тридцати шести свечках. Тридцать шесть — столько трактатов в Талмуде и столько часов светил Адаму мистический свет Праначала до того, как Господь Бог спрятал его от грешников во имя мира грядущего. Тридцать шесть — столько раз слово «свет» повторяется в Пятикнижье Моисеевом, и тридцать шесть — число праведников, которые живут в каждом поколении. К тому же тридцать шесть — число свечей, которые используют в далеком Тибете.

Занвл купил даже два набора по тридцать шесть восковых свечей для двух праздничных вечеров. Ибо чувство его не обманывало, что на этот раз ему несомненно будет оказана помощь.

Занвл велел все доставить в дом Пинхесла только накануне праздника. Во-первых, он хотел удивить его, во-вторых — чтобы от подарков уже нельзя было отказаться.

Короче, когда в тот праздничный вечер реб Пинхесл вернулся домой из молельни, он не поверил своим глазам. Во всем он видел руку Божию, и радость его от такой явной Милости Божьей была беспредельной. И конечно, благодетельный даритель должен был быть желанным гостем и участвовать в семейном религиозном обряде — седере.

Никогда еще не было более прекрасного седера!

Вековые «Четыре вопроса» — «Чем отличается эта ночь от всех других ночей…» — еще никогда не звучали так сладостно, как в тот вечер, когда их изрекали крохотные губки самого младшенького ребенка Пинхеслова. Это было торжество семейного счастья! Они славили Господа, говорили об Искуплении и Спасении, ели мацу, вкушали горькие травы и осушили два первых кубка праздничного вина. Тридцать шесть свечей загорелось в святых глазах Пинхесловых, и милый Занвл неожиданно объявил о своей просьбе.

«Клянусь тебе, — воскликнул реб Пинхесл, — клянусь, что не пройдет и года, как у тебя родится сын!»

Занвл не верит ушам своим, счастье так и гонит кровь по его жилам. Он дрожит, весь дрожит от счастья. Да, Занвл весь дрожит от радости, а Небеса дрожат от испуга. Клятва святого — меч пламенный. Семь Небес проткнула клятва и в престол Божий врезалась.

Но разрубит ли она и развяжет ли то, что так крепко-накрепко уже давно завязал Святой Дед из Шполы?!

И вот что решили там, на Небесах: если реб Пинхесл никогда в жизни попусту не клялся, то будет выслушан он, а вовсе не шпольский Дед. И когда они заглянули в список, который есть на Небе и в котором говорится о делах каждого человека, они установили, что реб Пинхесл не только никогда в жизни не давал клятвы, но даже слова лишнего ни разу не изрек.