Они кружат по городу, пока Маню не находит отель, который ей нравится.

— У нас есть средства, чтобы спать там, где классно. Глупо, если мы не воспользуемся этим.

Она объясняет администратору трехзвездочного отеля, что хочет «смежные комнаты, зверский душ и ящик», не переставая чесать живот через пуловер. Надин стоит сзади — она смущена, но откровенно наслаждается. Они снимают однокомнатный номер с двумя кроватями, потому что других не осталось. Надин довольна — ей не хотелось оставаться одной.

Она падает на кровать, пока Маню обследует комнату. Включает плеер и почти тут же засыпает.

The world don't fit, I feel like I can't speak, things are looking bleak? Please go easy on me, I don't know what's wrong with me, please be gentle with me, take it easy, take it easy[10].

Они проспали до вечера. Глубокий сон после колес. Маню будит Надин, крича из ванной:

— Мать ее, отличное местечко. Поверить не могу, ванная лучше бассейна, а пены–то сколько! Какие запахи! Ты что, собираешься спать до утра?

Надин требуется несколько секунд, чтобы окончательно проснуться и все вспомнить.

Малышка спускается за выпивкой и возвращается с двумя бутылками «Джека» в черных коробках. Наполняет стакан для зубной пасты, ставит его на радиатор и открывает окно.

Надин выходит из душа в момент, когда стакан опрокидывается. Пожимает плечами и наставительно произносит:

— Не стоит дурачиться с «Джеком», Маню, не стоит. Ложится на живот, а малышка вытирает виски маечкой. Потом ворчит:

— Что я — служанка, что ли?

Бросает свое занятие, поворачивается к Надин и на мгновение застывает с разинутым ртом. Потом заявляет:

— Знаешь, Надин, отсюда такой вид открывается на твою спину.

Надин переворачивается, отбрасывает волосы назад, ухмыляется и отправляется на террасу.

Маню идет следом, прижимая бутылку к крохотной груди. На ней бутылочно–зеленого цвета открытый бюстгальтер — нечто невообразимое с золотыми швами.

Она кричит:

— Не хочу тебя доставать, но не уходи от ответа. Что ты сделала со своей спиной, дылда, что за хуйня такая?

Надин молча проводит рукой по спине. Шрамы кажутся огромными, извилистыми и твердыми. Маню подходит, чтобы рассмотреть их поближе.

Она задирает ей маечку до плеч и несколько секунд смотрит. Надин не возражает.

По всей спине бегут темные рубцы — похоже на ободранную фреску. На какие–то жуткие иероглифы, впечатанные в плоть.

Маню вздыхает, опускает маечку и произносит:

— Я этого не. понимаю. Но довольно красиво, это что, абстрактное искусство? Чем это сделали?

— Кнутом.

— Жанровая картинка, ничего не скажешь. Передает бутылку Надин и продолжает:

— Вижу, что не хочешь рассказывать, но хотелось бы, чтобы ты все же объяснила. Мне это непонятно, так что просвети мои мозги. Это что, типа, «боль и наслаждение»? Дерьмо это. Ты не говорила, что любишь побо.

— А я и не люблю, но мне за это платят.

— Я слыхала про девиц, которым платят за секс в этом духе. Но как ты в это влипла?

— Однажды — «по случаю» — нарываешься на клиента, который хочет тебя привязать. Потом — только «чтобы посмотреть, как это будет» — ты идешь на это. Со временем входишь во вкус. Когда я была девчонкой, то любила представлять, что лежу связанная на столе в баре задницей кверху, а куча мужчин, чьих лиц я не видела, делают со мной что–то непонятное. И унизительное. И очень приятное.

— Детям снится всякое, уважаю детские сны. Но все же это — развлечение для бездельников, которые с жиру бесятся. Дурацкое занятие.

— Что тебе ответить? И правда, со временем все приедается.

— Ты только говоришь так. Я уверена, что ты готова со страху обоссаться, когда какой–нибудь мудак начинает тебя терзать. Когда ты заговорила об этом, то перестала меня удивлять.

— Приедается однообразие — выбираешься из одной условности в другую. Хочется сделать настоящий шаг в сторону.

— О'кей, ты мечтала, что тебе отрежут голову пилой, а эти мудаки только покалечили тебе спину. А тебе этого мало.

Надин усмехается. Она подыскивает слова, нерешительно выбирает каждую фразу. Вдруг понимает, что никогда не пыталась сама себе это объяснить. До сих пор ей и без этого жилось неплохо.

Малышка настаивает:

— Расскажи поподробнее. К примеру, как тебя в это втянули?

— Был один маленький тип в огромных очках в супероправе. И член у него был огромный, не то чтобы чудовищно огромный, но по сравнению с его ростом…

Надин смолкает. Она пытается вспомнить, как у нее сложились с ним отношения. Она стояла посреди гостиной спиной к нему. Он велел ей нагнуться, нагнуться пониже, чтобы он мог все рассмотреть. Она не видела, что он делает сзади. Он связал ей руки за спиной; пользовал ее, как хотел, долго забавлялся, трахая в рот, потом вставил в задницу и довольно захихикал, когда она закричала. Он был ее властелином, наслаждался ее воплями и мольбами, начал ее хлестать. Рука его беспощадно поднималась и опускалась, как метроном. Она не могла уклониться от его ударов. Он распоряжался ею, как хотел.

Иногда переставал бить, нежно разговаривал с ней, ласкал, как больную собачку, успокаивал. Потом начинал снова.

Разум возмущается, а тело вынуждено терпеть. Она в знак признательности лизала ему руки, когда он переставал ее бить. Потом ей стало все это нравиться, она тянулась облизать ему залупу, когда он дрочил в нескольких сантиметрах от ее рта, терпеливо ожидая, когда обрызгает ее спермой. Она стонала и умоляла, чтобы он трахнул ее в жопу, униженно упрашивала.

Вот такие дела. Но все это бессмысленно и ужасно, когда путаешься рассказать об этом. Невероятно. Надин улыбнулась малышке, показывая, что не может ничего рассказать, извинилась:

— Этого не расскажешь.

— То–то я и говорю — ты зациклилась на жопе. Потому что любишь это и не можешь об этом не рассказывать. Ты где работала?

— Искала клиентов по Минителю.

— Боже ты мой. Это же для идиотов.

— Маню?

— Чего?

— Срать я на тебя хотела, возьми бутылку «Джека» и засунь себе в жопу.

Терраса залита солнцем, они молча читают газету. Статьи о «полицейском инспекторе, жестоко убитом в квартире вместе с супругой», а также о «сведении счетов между мелкими гангстерами». Маню удивляется, что ее еще не хватились. У нее хорошее настроение: ей нравится, что про ее подвиги пишут.

Аперитив затянулся, и они уже крепко набрались, когда уселись в глубине почти пустого ресторана. Выпивают три бутылки красного, но за соседними столами так никто и не появляется. Маню хватает официанта за руку под выдуманным предлогом, хитро усмехается, видя его смущение. Время идет, и ее хватка становится все тверже, она тянет его к себе и говорит буквально в нескольких сантиметрах от его рта. Зло скалится, когда тот пытается вырваться.

Она не выпускает бокала из руки и прерывает свою речь, только поднося его к губам:

— Я и правда бродяжка. В кино парни всегда произносят последнее слово, перед тем как выстрелить. Понимаешь?

— Нет. Я никогда не смотрю фильмы.

— Ты никогда не ходишь в кино? А ящик смотришь?

— Нет. Только порнуху. От остального устаю. «Унесенные ветром» вот видел еще пацаном. Больше ни одного фильма целиком не видел.

— О чем же после этого с тобой говорить…

Она цепко держит официанта, требует новую бутылку, хмыкает:

— Блядь, трое за день — начало настоящей жизни, надо достойно отметить.

Надин улыбается, раскуривая косячок:

— Все же удивительно, что мы встретились именно сейчас.

— Ничего удивительного — сейчас или никогда.

— И то верно. Со мной всегда так, я никогда не чувствую себя в своей тарелке и никогда не обращаю внимания на важные вещи… К примеру, сегодня вечером мне нечему радоваться. А я радуюсь. Мои эмоции не совпадают с реальностью.

— А мне тоже очень хорошо, и у меня все совпадает. Может, развлечемся немного?.. Ты еще не решила, чем займешься? Можно воспользоваться тем, что есть бабки, и попутешествовать.