Никто не отделился от толпы. Все, как один, смотрят на святого.
— Ну, слушайте… — И Абу Саид мягким, исполненным искренней нежной доброты голосом стал читать нараспев под музыку стихи:
Знай, Любовь САМА приходит,
И не является через изучение не.
— Он есть все! — сказал народ и стал на колени.
Равнины сердца моего из-за Любви к тебе, —
продолжает Абу Саид, —
Сделались бесплодными солончаками,
Чтобы ничья Любовь во веки
Не гуляла по ним.
— Он есть все! — отбивает народ ритм мысли Абу Саида.
Герои, что хочет умереть на поле битвы, —
снова говорит нараспев святой, —
Превосходят ли того, кто ищет мученичества за Любовь?
В день Воскресения может ли первый походить на второго?
Первый убит врагом. Второй же… Любовью.
— Он есть все! — сказал народ.
Все тело стало слезою и вылилось через очи из-за Любви к тебе, —
говорит нараспев Абу Саид.
Без тела следует ли жить?
От меня ничего не осталось, откуда же явится проявление моей Любви?
Когда я сольюсь с Возлюбленным, кто будет моим Возлюбленным?
— Он есть все! — сказал народ, и вместе с ним произнес эту формулу философии Абу Саида и Ибн Сина.
Ты был со мной, в я не позвал тебя,
— говорит нараспев Абу Саид.
Или ты не был со мной, и я не познал тебя?
Когда мое «я» исчезло, тогда я познал тебя,
Пока был «я», я не познал тебя.
— Он есть все!
Ибн Сина понял: на иконке Масихи было семь проявлений бога, через которые он, невидимый, является чело-веку: Справедливость, Добродетель, Разум, Истина, Сущность, Жизнь (Человек) и Мудрость (Религия). И у Неизвестного философа эти же семь имен. Но нет у него проявления бога через ЛЮБОВЬ, то, что проповедовал Абу Саид. И разве Иисус Христос — не явление бога народу через Любовь? Вот истина, которую открыли в своих пещерах ессеи, переработав все откровения мира.
Народ принял благословение Абу Саида и стал петь в танцевать. Это были старые народные эротические песни[103].
Девушка — маленькая, малюсенькая, крохотная,
Скажи о том правду, а не то побью тебя палкою,
Пораню тебя, измучу тебя:
Кто разорвал твои шаровары?
«Не бей меня палкою: не мучь меня, —
Я скажу о том правду:
Пошла я в шахский сад к служителям.
Погулять и посмотреть.
Шаровары мои разорвал шип, разорвал в темную ночь».
Друг Сули, милая мои. Сули — милая моя. Сули,
Я не сорвал еще ни одного цветка соединения с тобой.
О, девушка моя милая,
Стану ли я жертвой твоей родинки и твоих уст…
Народ пляшет все быстрее, поет все взволнованнее и приходит в экстаз.
Глаза в глаза смотрят друг на друга через толпу Абу Саид и Ибн Сина. Абу Саид делает еле заметный знак идти за собой. Ибн Сина подчиняется.
… В простой глиняной келье Абу Саид, низко кланяясь, говорит:
— Здравствуйте, Абу Али ибн Сина.
— Как вы узнали меня?! У вас есть мой портрет?
— Я посмотрел на вас и понял: это вы. Наверное, когда я читал ваши письма, ваше лицо проступало сквозь расстояние и отпечаталось в моем сердце. Вы про этот портрет спросили?
— Они провели семь дней, никуда не выходя, — сказал потом об этой встрече народ. — Провели семь дней в беседах души.
Умные люди записали: «Они вступили в научный диспут по силлогистике. Абу Саид опровергал верность первой фигуры силлогизма, указывая на субъективность представления о качестве предмета, о Котором составляешь суждение. Ибн Сина, наоборот, отстаивал правильность этого положения аристотелевской логики».
Народ сказал это же самое языком легенд: Абу Саид подбросил вверх пиалу, она не упала, повисла в воздухе.
— Почему же она висит, если, согласно твоим доводам, должна упасть? — спросил Ибн Сину Абу Саид.
— Закон физики, на который ты намекаешь, — ответил Ибн Сина, — относится только к телам, которым ничто не мешает стремиться к центру, а эта пиала удерживается в воздухе твоей волей и потому не может упасть на землю.
О чем они могли говорить? Вопросом века был тогда вопрос: Как достичь единства бога и человека, «неба» и «земли», Единого и мира множественности, мысли и чувства?
Это был вопрос Чести. Ответ на него — степень Благородства. Человек — не агрессивное животное, которое, отрываясь от кормушки, смотрит иногда бессмысленными глазами на небо, не доступное ему. Человек — это лучшее создание Вселенной, сказали лучшие люди эпохи. Миллиарды лет Вселенная взращивала человека, переходя от низших творческих форм к высшим. Были у Нее сначала только космическая пыль, сила тяготения, огонь и вечное вращательное движение. Потом Вселенная создала планеты, и на одной из них — Земле, бесконечно сочетая четыре первоэлемента: огонь, воду, землю и воздух, — постепенно образовала мир минералов, мир растений, мир животных и, наконец, — мир человека. Каждая эта огромная эпоха ПОСТЕПЕННО переходила в другую. И так, постепенно, сквозь холодную космическую пустыню, проступили однажды теплые человеческие глаза, — его улыбка, ласка, гордость и обаяние ума. Не достоин ли он стоять рядом со Вселенной, что на языке средневековья означало: рядом с богом?
Суфии и философы, осознавшие это, сделали вопрос единства бога и человека, мира Единого и мира множественности главными вопросами века, то есть своеобразно, по-своему, через призму своего времени, провозгласили гимн человеку.
Но как же осуществляется это единство? Через Любовь, — сказали суфии, — через ту великую Любовь человека к богу, которая совершенствует и поднимает его до слияния со Вселенной (Истиной). Это и был средневековой пантеизм — средневековая форма гуманизма. Таким образом, суфии — одно из значительных явлений в истории духовной жизни народов Ближнего и Среднего Востока. Газзали даже назвал их одной из «четырех категорий искателей истины», как, впрочем, и Омар Хайям.
Философы же говорят: единение бога и человека осуществляется через разум. По теории эманации человеческий разум соединяется с Приобретенным (Деятельным) разумом — хозяином подлунного мира. Приобретенный же разум соединяется по цепочке других разумов с 1-м разумом — единственным, кто непосредственно общается с богом. Единым. «О как долог этот путь! И как он страшен», — мог подумать Абу-Саид, глядя на Ибн Сину.
— Разум — это огонь, — говорит он Ибн Сине. — Ведь так, кажется, считал и Гераклит. Душа — метаморфоза огня. Чем больше огня участвовало в создании ее, тем больше она исполнена разума и сухости. Влажность — это чувство. Страсть — смерть для души, то есть разума. Вот почему и читаю народу стихи, пою песни, играю на дутаре — чтоб не горели они в огне размышлений, ибо разум — недостаточен. А тем более он сжигает тогда, когда не понимаешь единства мира Единого и мира множественности. Тогда музыка и пение лишь еще больше раздуют огонь, как если бросить в него сухую вязанку дров. Единство же достигается только через любовь. Предаваясь счастью земной любви, человек ставит себя выше всех своих несчастий, выше всего того, что ему могли бы дать богатство и власть. Я вчера прочел народу один индийский стих:
